Изменить стиль страницы

— Лейтенант Джон Спик, — ответил Бёртон.

— О, — ответила старая дама. — Он.

Она недовольно вскинула подбородок и тяжело спустилась обратно в кухню.

— Она ненавидит Спика за все то, что он сделал мне, — заметил Бёртон, надевая плащ. Он взял цилиндр с крючка и внезапно вспомнил, что больше года назад — или пяти, с его точки зрения — его насквозь пробила пуля. Вглядевшись, он не увидел и следа двух дыр. Очевидно, в его отсутствие миссис Энджелл заплатила за ремонт.

Он улыбнулся, надел цилиндр на голову и взял свою трость-шпагу с подставки в виде ноги слона.

— Пошли.

Спустя два часа они оказались в Тауэре после трудного опасного путешествия в запряженном лошадью тарантасе.

— Я бы быстрее дошел, — заметил королевский агент.

— Да, капитан, прошу прошения, — ответил Бёрк. — Новая подземная железнодорожная система решит многие проблемы столицы, но, боюсь, до ее открытия еще далеко.

— У мистера Брюнеля возникли проблемы?

— Нет, сэр, но он все еще сверлит туннели. Это огромный проект, а такие вещи требуют времени. Не правда ли, мистер Хэйр?

— Безусловно, мистер Бёрк, — согласился Хэйр.

Они сошли в конце Тауэр-стрит и прошли вдоль внешней стены до глядящих на реку ворот Кровавой Башни. От зловония Темзы Бёртон едва не потерял сознание. Он с благодарностью взял надушенный платок, предложенный Хэйром, и прижал его к ноздрям. Однако сами люди Пальмерстона не обращали внимания на ужасный запах.

Несколько тихих слов лейб гвардейцам, охранявшим Тауэр, и двое страннорабочих провели королевского агента через ворота и двор, прямо в Белую Башню. Они прошли в часовню Святого Иоанна и Хэйр открыл дверь в одном из самых темных углов, жестом показав Бёртону, что он должен спуститься по лестнице. Исследователь так и сделал.

Масляные лампы освещали каменные ступеньки, которые уводили значительно ниже, чем он ожидал.

— Вы, конечно, понимаете, сэр Ричард, что мало кто знает о существовании этой части здания и это государственная тайна? — сказал Дамьен Бёрк.

— Вы можете рассчитывать меня.

Лестница привела их к тяжелой металлической двери. Хэйр вынул ключ, открыл ее и все трое пошли по широкому коридору мимо боковых дверей. На ходу Бёртон читал маленькие вывески на дверях: Залы для Совещаний 1 Э; Офисы: A-З; Офисы: И-Л; Административные помещения; Лаборатории 1-5; Комнаты Ясновидящих 1-4; Подвал; Склад Оружия; Станция Наблюдения; Столовая; Спальни.

В конце коридора находилась еще одна дверь с вывеской Безопасность. Они открыли ее и оказались в квадратном помещении, со столом и картотеками. В стенах виднелись шесть металлических дверей, все пронумерованные.

Человек за столом встал и спросил:

— Четвертый номер, джентльмены?

Бёрк кивнул, потом повернулся к Бёртону:

— У вас тридцать минут, капитан. Мистер Хэйр и я будем ждать вас здесь.

— Очень хорошо.

Четвертая камера была открыта, и Бёртон вошел в нее. Дверь за ним закрылась, он услышал, как поворачивается ключ в замке.

Комната скорее походила на гостиную, чем на камеру. Полки с книгами, стол, небольшой диван и кресла, орнаменты на каминной полке, картины на стене. Справа от Бёртона находилась открытая дверь, наверно в ванну, и из нее вышел Джон Спик.

Лейтенант был босиком, в легких штанах и мятой хлопковой рубашке.

— Дик! — воскликнул он. — Прости, старина, я не знал, что пришло время.

— Привет, Джон. Как ты себя чувствуешь?

— Здоров, насколько может быть здоров человек, осужденный на смерть. — Спик показал на кресла. — Садись.

Пока они шли через комнаты, он наклонился к Бёртону и тихо прошипел.

— Они слушают.

Бертон слегка кивнул — понял! — и сел.

Радом со стулом Спика стоял журнальный столик. Лейтенант взял с него графинчик бренди, наполнил два стакана и передал один гостю.

— Дик, ты считаешь меня виновным?

— Нет, совершенно нет, — ответил Бёртон.

— Хорошо. Это единственное, что меня волновало. Но я должен попросить у тебя прощения. Только слабость характера заставила меня обидеться на тебя во время исследования Берберы, все остальное — последствия той старой обиды. Мне показалось, что ты посчитал меня трусом. Я обиделся и разозлился.

— И ошибся, Джон. Я никогда не считал тебя трусом. Никогда. Но если тебе нужно мое прощение, оно у тебя есть.

— Спасибо тебе.

Поколебавшись, Спик поднял стакан. Бёртон наклонился вперед, стаканы звякнули и люди выпили.

— Ты помнишь те ужасные дни болезни в Уджиджи? — спросил Спик, имея в виду 1857 год, когда они открыли озеро Танганьика.

— Как я могу забыть, Джон? Я тогда решил, что мы уже покойники.

— Когда я уже прощался с жизнью, ты сел рядом с моей койкой и начал читать мне Камоэнса. Не сможешь ли ты опять это сделать? Он меня очень успокаивает. Мне разрешили читать «Лузиады».

— Конечно.

Спик встал, подошел к книжной полке и вернулся с книгой в руках. Он передал ее Бёртону и сел.

— Я отметил страницу.

Бёртон кивнул и открыл книгу; из страниц торчал листок бумаги. Он заметил, что на листке что-то написано — почерком Спика — и посмотрел на друга.

Спик встретился с ним глазами и какое-то мгновение не отводил взгляда. Линзы левого глаза сверкнули.

Бёртон посмотрел на страницу и прочитал вслух:

Но ах, когда великий победитель
Направит бег к отчизне отдаленной,
То случай — гордой славы похититель —
Терзать героя будет неуклонно.[74]

Бёртон настолько хорошо знал португальского поэта, что продолжал автоматически произносить стихи, с выражением и без ошибок, а сам читал заметку Спика:

Дик!

Я никому не рассказал о том, что произошло в храме. Мы и сами не говорили об этом, потому что были не в состоянии общаться в дни, последовавшие после этих событий, и, кроме того, я мало что помню, кроме яркой вспышки и оглушающего выстрела.

Но как раз в последние дни вуаль света, которая ослепляла меня, поднялась и я чувствую, инстинктивно, что это может быть важно для тебя.

Я попытаюсь описать события в упорядоченной последовательности, хотя, откровенно говоря, все произошло в доли секунды.

Дик, та штука, которую Дарвин и его сообщники установили в моей голове, бэббидж, содержит настолько чувствительные антенны, что они обнаруживают малейшие электрические излучения человеческого мозга. В то мгновение, когда латунный человек выстрелил из револьвера, эти сенсоры уловили передачу слабую электрическую передачу. Это было — извини, я не знаю другого способа выразить это — последний ментальный выдох мистера Траунса. Похоже, этот поток энергии активировал перевернутую пирамиду, висевшую над алтарем. Она взорвалась светом и на мгновение стала прозрачной. И я как бы увидел сквозь твердый материал, что пирамида состоит из сменяющих друг друга слоев, один из которых был плотнее остальных.

Одновременно на алмазе на вершине пирамиды сверкнула бледно голубая молния и прыгнула прямо в голову латунного человека, а от него к тебе. В самую малую долю секунды твоя внешность изменилась — волосы стали белыми, другая одежда, рядом с тобой появилась винтовка — и энергия потекла в другом направлении, сначала от тебя к латунному человеку, а от него к алмазу.

Как я уже говорил, все это произошло в доли секунды, и я не понимаю, что произошло. Но у меня есть одна догадка, быть может, полная чушь: заводной человек каким-то образом направлял эту силу.

Я бы хотел помочь тебе чем-то большим, но мое время кончилось.

Я не могу забыть, что когда-то мы были братьями. Я надеюсь, что, думая обо мне, ты будешь вспоминать то время, а не те ужасные вещи, которые я совершил.

вернуться

74

Лузиады, 10-ая песнь, 37-ая строфа, перевод Ольги Овчаренко.

Это не совсем английский текст, точнее совсем не английский. Английский перевод Камоэнса оставляет жалкое впечатление на фоне великолепного русского. Поэтому я предпочел не заниматься переводом с перевода, а привести отличный русский перевод с оригинала.