Следующий час он посвятил осмотру камеры, выискивая спрятанные подслушивающие устройства и «глазки» объективов. Тщетно. Поворачивая мебель, снимая книги с полки, заглядывая в каждую щелку, он неплохо провел время, но без результата. Если что-то где-то запрятано, то это аккуратно замазано штукатуркой. Чтобы отыскать скрытые аппараты, придется ободрать стены и потолок.

Убедившись, что при осмотре ничего не пропустил, он умылся, почистил зубы, привел себя в порядок и занялся книгами. Но сосредоточиться на чтении он не смог.

Вскоре появился один из охранников, протолкнул под решетку поднос с едой и удалился, не сказав ни слова. На следующее утро таким же образом подали завтрак. Кухня сделала бы честь самому модному отелю. Какая бы судьба его ни ждала, предварительно его явно собирались откормить. С откровенным наслаждением поглощая пищу, он решил, что у него нет претензий по крайней мере к меню.

К обеду аппетит несколько испортился от размышлений о все еще отсутствующем соседе. Старик — кем бы он ни был — не появлялся. Напрашивался лишь один вывод: старик дал неправильный ответ и теперь расплачивается. Может быть, именно таким издевательским путем — требуя правильного ответа на единственный вопрос — в этой психушке разделывались с теми, кто задавал слишком много вопросов? Как говорится, глаз за глаз.

Армстронг уже в двадцатый раз уныло сунул руку в карман. То, что там должно было находиться, пропало. Его опередили! Если бы вернуть себе тот предмет, сейчас бы уже половина полиции Нью-Йорка примчалась сюда. А поскольку ни одного копа поблизости не наблюдалось, значит, устройство уже не функционирует, а аппарат просто разобрали, зная, как управляться с такими штуками.

Несколько минут спустя под дверь проскользнул поднос и застыл перед ним. У тарелки с жареным цыпленком стоял, прислоненный, чистый белый конверт. Армстронг вскрыл его и вслух прочитал аккуратно отпечатанный текст:

Уважаемый мистер Армстронг. Ваша дальнейшая судьба будет зависеть от ответа на простой вопрос, помещенный ниже. Разумеется, вам следует серьезно подумать, поскольку ваша судьба — дело серьезное. Вам дается время — два дня, — в течение которого вы должны серьезно поразмышлять.

Подпись отсутствовала. Он глянул на семь слов, отпечатанных крупными буквами внизу. Мозг как будто накренился в сторону, и мысли закружились в бешеном танце. Спина вспотела. Все призраки когда-либо испытанных им кошмаров ворвались в круговерть его мыслей. Перед его застывшим, невидящим взором во всех адских красках предстала таинственная картина. Видение самой преисподней.

Вот она, расплата! Медленно, как загипнотизированный, взор его подобрался к семи судьбоносным словам.

Как вы думаете, вы в своем уме?

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Семь слов, состоящих всего-то из двадцати трех букв, тем не менее требовали ответа, от которого зависела его судьба. Правда, в записке ничто не указывало на гибель; угроза таилась в недосказанном, в том, что должно было дополнить воображение читающего. Эти мастера мистификаций могли сделать с ним все, что угодно. Но если они настолько могущественны, что противостоят мировым правительствам, заставив отложить колонизацию Венеры по крайней мере лет на двадцать, то зачем им возиться с одним человеком, который для них просто козявка! Семь слов — они наливались тяжестью трупа, висящего в петле.

Он всмотрелся в них третий раз, тревожно, задумчиво, не совсем уверенно. Слова стояли крепко, решительно и вызывающе, словно писавший их получал удовольствие от того, что сформулировал неразрешимую проблему.

Как вы думаете, вы в своем уме?

Бросив листок на секретер, Армстронг оттолкнул поднос в сторону, обхватил голову руками и уперся локтями в стол. Жареный цыпленок его больше не интересовал. Вид пищи больше не пробуждал в нем аппетита. Рефлекс пропал. Записка стала колокольчиком академика Павлова, на который собака отказывалась реагировать!

Он позволил мыслям течь, как им вздумается. Если он в своем уме, то мысли куда-нибудь его да приведут. Если нет, они и без него устроят свою игру. Прав был Нортон. Я слишком много думаю. Но как жить не думая? «Я мыслю, следовательно, я существую!»

Но тем не менее что заставляет их думать, что я не в своем уме? И почему они думают, что сами они в своем уме? И вообще, что значит быть разумным? Вопрос определения? Если так, то кто определяет? И откуда ему, тому, известно, что он в своем уме? И вообще, как любой человек определяет, в своем ли он уме?

Как вы думаете, вы в своем уме?

Ответ: Конечно, в своем!

А почему вы так думаете?

Ответ: Потому, что так должно быть!

Почему?

Ответ: Потому, что я так считаю.

Но так считает и любой псих!

Ответ: Они ошибаются, не так ли? И их сажают в психушку, да?

Правда, в тюрьму не попадают великие психи. Так ведь и говорят: разница между психом за решеткой и психом на свободе только в том, что в последнем психа еще не разглядели. И разница между…

Заткнись!

Армстронга вывел из оцепенения внезапный звук собственного голоса. Нет, надо хоть на минутку перестать думать, а то действительно сойдешь с ума.

Пытаясь переключить внимание, он подтянул к себе поднос. Без энтузиазма оглядел содержимое, раздраженно фыркнул:

— Черт бы меня побрал, если я голоден! Но я не позволю им думать, что я напуган. Тем более что им и не удалось меня напугать!

С этими словами он накинулся на пищу.

Перекусив, он развернул кресло лицом к решетке. Когда охранник принесет полный поднос с ужином и заберет пустой от обеда, его будет ждать и еще одна пустота. Фокус, конечно, может и не получиться, но попытка хоть как-то нарушит монотонность существования в этой камере.

Охранник, по-прежнему молчаливый и бесстрастный, появился по расписанию, держа в руках поднос. Сняв с него кофейник, он протянул его через прутья, сунул полный поднос под решетку и застыл, ожидая возвращения пустого.

— Держу пари, ты его не получишь, — усмехнулся Армстронг.

Охранник не ответил и даже не дал себе труда глянуть на говорящего.

Нехотя пожав широченными плечами, Армстронг сказал:

— Должно быть, последний фильм, который ты видел, прошел с участием Консуэло Эгуеролы. Зажигательная штучка, согласен. Судя по всему, ты до сих пор не пришел в себя. Только брось ты ее, парень, — она не для тебя.

Охранник нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Армстронг неторопливо оглядел его с головы до ног, затем с ног до головы, отметив, что никакого эффекта тем самым не добился. Оставив шутки, Армстронг взял поднос и подсунул его под решетку. При этом, проявляя осторожность, он держал поднос в дюйме от пола, и, когда охранник наклонился, чтобы взять его, Армстронг выпустил поднос.

Что-то щелкнуло под днищем, и раздался звук бьющегося стекла. Армстронг поспешно отскочил в сторону, а с пола, прямо в лицо охраннику, ударил столб какого-то таинственного дыма. Изумленная жертва на несколько секунд застыла в согнутом положении, затем задергалась, безуспешно стараясь выпрямиться, и наконец рухнула на пол, угодив лицом в поднос.

Схватив со стола тряпку, Армстронг принялся яростно ею размахивать. Затем, остановившись, принюхался, вновь замахал тряпкой, постепенно приближаясь к решетке, и опять принюхался. Так он некоторое время вентилировал воздух, пока не убедился, что запаха не осталось. Протянув руку сквозь решетку, он мощным рывком поднял парня на ноги.

И только тут он понял, что в коридоре находятся еще двое охранников. Они расположились ярдах в четырех или пяти от камеры, привалившись к стене. Засунув руки в карманы, они спокойно стояли у стены, не выражая ни тревоги, ни злости, ни желания вмешаться, и равнодушно смотрели на Армстронга.

Продолжая держать парня одной рукой и настороженно посматривая на охранников, Армстронг просунул сквозь решетку другую руку и принялся обыскивать охранника. Работу он проделал тщательно, осмотрев каждый карман. Во время этой процедуры двое наблюдали за ним с академическим интересом. В более нелепой ситуации ему еще не приходилось оказываться.