И видели рабов.

Суинбёрн первым увидел свидетельство самой печально знаменитой индустрии острова. Они протискивались через хаос Соляного Базара, пропитанного резким запахом мускуса — люди Саида изо всех сил махали палками, расчищая дорогу — и тут маленький поэт внезапно взвыл от отвращения. Бёртон, проследив за его потрясенным взглядом, увидел возглавляемую погонщиком вереницу скованных цепью рабов, пробивавшуюся через толпу справа от них.

— Какое зверство! — взорвался Суинбёрн. — Ричард, почему наш флот не прекратит это?

— Он не может быть одновременно везде, — ответил королевский агент. — При всех наших успехах на западном побережье Африки, здесь, на востоке, эта несчастная торговля продолжается.

Поэт, дико размахивая руками, попытался было подойти к рабам, но Бёртон удержал его:

— Не глупи, Алджи. Каждый год через Занзибар проходит больше сорока тысяч рабов — ты не добьешься ничего, только навлечешь на нас неприятности.

Суинбёрн с ужасом посмотрел на несчастных мужчин и женщин, которых гнали как стадо скота, и еще долго после этого молчал — нехарактерное для него поведение!

Наконец Саид привел их на большую улицу, ведущую прямо к дворцу.

Они уже подошли к самому входу в приземистое здание с огромными окнами, когда Томас Честон заметил высокие пурпурные облака, внезапно заклубившиеся в юго-западном небе.

— Мсика, — сказал ему Бёртон. — Сильный дождь. Сейчас сезон дождей — самое худшее время для начала экспедиции, но мы и так задержались на два месяца и не можем ждать.

— Мы англичане, — отрывисто, в своей обычной манере, сказал Честон. — Привыкли к дождю.

— Не к такому, старина. Ты увидишь сам.

Внутри дворец мало отличался от хижины — покрытый гнилой красной черепицей, двухэтажный, квадратный, и почти ничем не украшенный.

Через большие входные двери их провели в приятный вестибюль, вверх по лестнице и в приемную. Саид на несколько минут ушел, потом вернулся и объявил, что принц готов принять их. Четверо мужчин вошли в большую узкую комнату, обставленную шелковыми занавесами, диванами, столами, лампами, избытком подушек и разноцветными птицами, поющими на балках потолка.

Принц Сайид Маджид приветствовал их по-европейски, сердечно пожав руку каждому. Он оказался молодым человеком, худым, с приятным лицом, хотя и испорченным ужасным числом оспинок.

Они сели вместе с ним на пол, вокруг низкого стола, и подождали, пока два невольника принесли засахаренные фрукты, печенье и стаканы с шербетом.

— Как приятно мне опять увидеть тебя, Бёртон, — сказал принц на чистейшем арабском.

Бёртон наклонил голову и на том же языке ответил:

— Прошло много времени, о принц. Ты едва отличался от ребенка, когда я в последний раз был на острове. Мне было больно услышать о смерти твоего отца.

— Он многому научил меня, и я думаю о нем каждый день. Да не допустит аллах, чтобы я опозорил его славное имя. Я продолжаю его дело и пытаюсь улучшить остров. И уже расчистил много земли для шамбас — плантаций.

— Твой отец собирался покончить с торговлей рабами, о принц — удалось ли тебе добиться чего-нибудь?

Сайид Маджид отпил шербета, потом, нахмурился и сказал:

— Есть человек, который противостоит мне. Его зовут эль Мургеби, хотя большинство людей называет его Типпу Тип. Его караваны проникают далеко вглубь континента и привозят огромное количество рабов. Он богат и знаменит, и я мало что могу сделать с ним — у него намного больше сторонников, чем у меня. Тем не менее... — тут принц вздохнул и коснулся указательным пальцем кончика носа — жест, который, как знал Бёртон, означал: «Это моя обязанность».

Они еще немного поговорили об островной политике, пока, через несколько минут, принц не сказал:

— Очень большой отряд европейцев высадился на континенте. Их база находится в деревне Мзизима, на юг отсюда. Среди них был твой друг, лейтенант Спик.

— Он мне больше не друг, — ответил Бёртон.

— А. Дружба — как стеклянное украшение; ее легко сломать, но редко когда удается потом склеить. Мне кажется, что они из народа алеман.

— Немцы? Да, очень вероятно. Но ты сказал, что Спик был среди них. Уже нет?

— Он, и еще несколько человек, ушли из Мзизимы по направлению к центру континента.

— Тогда я должен немедленно последовать за ними.

Принц вздохнул.

— Дожди могут сделать это трудным, и, как бы ни было мне больно говорить об этом, капитан, консул Ригби предал тебя.

Руки Бёртона сжались в кулаки.

— Несколько недель назад британское правительство переправило сюда припасы и приказало ему нанять носильщиков ваньямвези, чтобы перенести их в холмы Дут'уми; там они должны были дожидаться тебя. Эти припасы состояли из обычных товаров для торговли — кипы хлопка, связки медной проволоки, бусы — и еды, инструментов, оружия и боеприпасов, и еще двух паукообразных машин. Кажется, их называют сенокосцы, верно?

— Да.

— Он не нанял ни одного человека, и припасы оставались здесь, пока, месяц назад, не появились алеманы. И тогда консул отдал твои припасы им.

— Бисмалла! Предатель, грязный пес! Всегда этот Ригби стоит у меня на пути, но я говорю тебе, принц Саид, на этот раз он бросил вызов тому, кому обязан своим положением. С ним скоро покончат.

— Да-а, капитан, может быть. Но только в будущем. А сейчас нам необходимо обогнуть препятствие, которое он поставил на твоем пути. Я предлагаю свои запасы. Скажи, что я должен сделать.

Весь следующий час принц и Бёртон составляли план, основные положения которого королевский агент время от времени переводил своим товарищам.

Ближе к вечеру все получили свои задачи. Честон и Кришнамёрти вернулись на Элфинстон и присоединились к Герберту Спенсеру, Изабелле Мейсон и Садхви Рагхавендре — они должны были присмотреть за переносом запасов и оборудования экспедиции со шлюпа на корвет Артемида. Уильям Траунс, Изабель Арунделл и ее последовательницы отправились в имение принца — там они должны были выбрать лошадей из его огромного табуна и переправить их на материк на грузовом судне Энн Лэси.

Тем временем сэр Ричард Бёртон и Алджернон Суинбёрн отправились в британское консульство.

Было ровно девять вечера, когда они вышли из дворца принца. Дождь только что перестал, по улицам города текли ручьи. Однако дождь не смыл грязь, скорее перераспределил. 

Королевский агент и его помощник осторожно шли по грязным улочкам, пока не добрались до здания консульства. К их удивлению ворота здания стояли нараспашку и никем не охранялись. Они зашли внутрь, пересекли маленький дворик и открыли входные двери. Ни одного огонька, тишина.

— Что-то здесь не так, — прошептал Бёртон.

— А Ригби, он живет здесь? — спросил Суинбёрн.

— Да, на втором этаже, но давай сначала проверим его кабинет.

Первый этаж состоял из прихожей, комнаты ожидания, почти лишенной мебели приемной, кабинета для записи, кабинета консула, библиотеки и комнаты для совещаний. Везде пусто и темно.

В библиотеке Бёртон, услышав слабый шорох, вынул заводной фонарь и завел его; хлынул достаточно яркий свет.

Книжные полки кишели термитами и муравьями.

— Вот это да! — воскликнул Суинбёрн. — Нашествие паразитов! Черт побери, что привлекло их сюда, Ричард?

— Не знаю, но их чересчур много, даже для Африки.

Они вернулись в прихожую и стали подниматься по лестнице. На полпути находилась маленькая площадка, после которой лестница поворачивала направо. На ней, в неудобном положении, лежало тело человека. Бёртон осветил фонарем его тело. Судя по лицу, при жизни у этого человека была черная кожа; смерть сделала ее пепельно-серой и обнажила все кости. Из-под отдернутых назад губ торчали зубы, глаза провалились на дно глазниц. Королевский агент протянул руку и прижал к лицу палец.

— Как будто трогаешь дерево, — сказал он. — Такое ощущение, что из него высосали кровь и вообще всю жидкость.

— И вот как, — Суинбёрн показал на левую руку трупа. Бёртон передвинул фонарь вправо и увидел покрытую листьями лозу, обвившуюся вокруг запястья. Из ее расширенного плоского конца торчали трехдюймовые шипы, прижавшиеся к предплечью и пронзившие кожу во многих местах.