Женевьева не могла пошевелиться. А только способна была лежать, вспоминая, как нужно дышать, медленно начиная возвращаться в темную комнату, в эту помятую постель, к человеку, что лежал поверх нее и все еще внутри нее. И все еще возбужденному. Моргая, она ошеломленно открыла глаза.
Он сверху глядел на нее, холодным оценивающим взглядом синих глаз. И даже не запыхался.
– Не могли бы вы отпустить мою руку? – спросил Питер самым что ни на есть вежливым тоном.
Потом соскользнул с нее, лег рядом, потный, но внешне равнодушный.
– Простите, я не воспользовался презервативом, – вдруг сказал он. – Обычно я предпочитаю не оставлять после себя беспорядок.
– Учитывая обстоятельства, думаю, вряд ли это имеет значение.
На беду получился какой–то невнятный шепот, а не пресыщенный скучающий тон, который пыталась изобразить Женевьева. Зато она получила ответ на свой вопрос. Ее так захватил собственный всепоглощающий отклик, что она даже не была уверена, соизволил ли он кончить. Влага между ног свидетельствовала, что все–таки это произошло.
Женевьева повернулась и посмотрела на него, положила ладонь на его грудь, где предположительно было сердце. Ничего, кроме ровного спокойного ритма. Ее глаза встретились со взглядом Питера, и он пожал плечом, легкая улыбка вышла почти извиняющейся.
– Я вас предупреждал, – произнес он.
– Вы предупреждали, – вторила Женевьева, пристально всматриваясь в него. Глаза – зеркало души, как говорят. В его же случае в зеркале отражалась пустота.
Женевьева как–то умудрилась сесть, хотя ощущала такую слабость, что ее покачивало. Нужно уйти от него, даже если ей придется ползти по полу. Йенсен испытал оргазм, сомнений не было, но все еще находился в возбуждении. Значит, полностью не кончил, конечно же. Просто прекрасно доказал свою точку зрения: он может заставить кончить партнершу, позволив себе лишь самый слабый физиологический отклик.
И она точно не хотела, чтобы Йенсен доказывал эту истину снова.
– Я иду в ванную, – предупредила Женевьева. Запретить он ей не мог.
– Вы не можете смыть меня с себя, Дженни, – тихо сказал Питер, закрывая глаза. – И никогда не сможете, как ни старайтесь.
Она не ответила. Да и что могла сказать, когда знала, что он прав? Прав буквально во всем.
Просто вытянула простыню из кипы покрывал и завернулась в нее. Питер не шевелился. Должно быть, заснул, сомнительный знак, что он, в конце счете, может, и человек.
Ей было все равно. Ее опустошили до дна, она проиграла. Она – это лишь запачканная женщина в простыне, побредшая по темному дому в предрассветной мгле, понявшая, что сегодня подходящий день, чтобы умереть.
На краю бассейна эта женщина скинула простынь и вступила в воду, чувствуя, как та принимает ее в теплые материнские объятия.
И погрузилась на дно, дав водам сомкнуться над головой.
«К этому времени девушка, должно быть, мертва», – думала мадам Ламберт, принимаясь за сэндвич с яйцом, если Питер решил следовать приказу начальницы. Скверное решение, но, в конечном итоге, необходимое. Один из тех ужасных моментов, когда нужно делать выбор. И главнокомандующему приходится выбирать ради великих целей. Прежде ей не доводилось принимать таких решений, и это неотступно преследовало ее, когда даже такую малость пришлось совершить.
Может, Питер не получил ее инструкций. На последний вызов он не откликнулся, хотя, возможно, был слишком занят. Или получил инструкции, но решил им не подчиняться. Прежде за ним такого не водилось: приказам он следовал как машина, без сожаления или удовольствия, с застывшими в глыбе льда душой и совестью.
О, Боже, мадам так надеялась. Надеялась, что в кои–то веки Питер согласился со своим нутром, а не с инструкциями. У Изобел не было выбора, потому она отдала приказ. Если Питер медлил или решил не убивать девушку, то хватило бы времени доказать, что она безобидна.
Время. Время у них истекало. У них имелся еще один ключ к «Правилу Семерки» – Такаши О'Брайн находился в главной резиденции Ван Дорна и ухитрился найти ниточку к алмазным копям в Африке, на которых задействованы тысячи рабочих. И снова месторождения принадлежали Гарри, и он не предпринял усилий избавиться от них. Если запланированный взрыв произойдет, будет кровавая мясорубка, и никто не подумает, что Ван Дорн как–то к этому причастен. Он ведь потеряет кучу денег.
Так почему он это устраивает, если дело не в деньгах? Что им движет: вожделение, месть, чистая скука? Может, даже все вместе. Ван Дорн – испорченный ребенок, который любит яркие игрушки и мощные взрывы.
И Изобел окончательно поняла, на какое точно время некоторые из этих шумных взрывов назначены. На двадцатое апреля. И от этой внезапной догадки ее пробрало холодом до самых костей.
Глава 11
Питер Йенсен не позволял себе уснуть. Ведь это потакание слабости, нечто, что может и подождать до того, как миссия будет завершена. Между тем он смежил веки и дал ощущению физического удовлетворения омыть свое тело, выключая при этом разум. Питер не принадлежал к тем людям, что позволяли сожалениям и ошибкам влиять на свою жизнь. Уложить Женевьеву Спенсер в постель – самая что ни на есть ошибка. И он ни минуты не сожалел о ней.
Женевьева выглядела такой ранимой. Надо сказать, из спешно собранной информации, которую Йенсен получил на нее, совершенно очевидно, что он просто–напросто подарил ей самый лучший оргазм в ее жизни, а вместо того чтобы впасть в довольное мурлыканье, она выглядела, словно разлетелась на кусочки.
Питер собирался затрахать ее до такой степени, чтобы она уснула, и тогда у него освободилось бы несколько часов на то, чтобы поразмыслить, что же ему с ней делать. А вместо того он лежал один в каком–то потрясенном состоянии после совокупления, в то время как она, должно быть, где–то бодрствует.
Не самая лучшая партнерша из тех, кого он имел когда–то. Далеко не лучшая. Он спал с женщинами, которых тренировали для такой профессиональной работы, у него были романы с женщинами, которые любили секс и собственное тело и знали, как извлечь лучшее из того и другого. Питер занимался сексом с безумно, до отчаяния влюбленными в него женщинами и даже с теми, кто ненавидел его. И принялся размышлять, не входит ли в эту последнюю категорию Женевьева. Вероятно, входит.
Он даже когда–то спал с женщиной, в которую был влюблен. Хелена была хрупким беспризорным существом с наивным взглядом огромных глаз, с нежным ртом. Йенсен вытащил ее из объятого войной Сараево и к тому времени как привез в Англию, влюбился в нее. Хелена была нежной, щедрой любовницей, и он бы умер за нее. Что чуть не случилось.
Тогда он был моложе, разумеется. И за тридцать восемь лет суровой жизни именно тогда единственный раз позволил себе слабость. У него все еще сохранился шрам от ножа, которым возлюбленная пыталась его зарезать. В Комитете не удосужились предупредить своего агента, что под невинной внешностью скрывалась убийца и предательница, чье мастерство равнялось его собственному. Почти равнялось.
Женевьева Спенсер была рассерженной, обидчивой и в высшей степени неопытной, насколько он доверял своему суждению, а ему Питер мог доверять. Он рассчитал заранее, как возьмет ее, и не последовало никаких сюрпризов – она ответила в точности, как ей и было предназначено. Нет, не совсем так. Один значительный сюрприз все же был.
Собственный отклик Питера Йенсена.
Он был экспертом по части избавления от мучительных мыслей, что сейчас и проделал. Он не мог позволить себе валяться в постели, мечтая о скованной адвокатше, которая перестанет существовать для него через несколько коротких часов.
Что–то она слишком долго гуляет. Его инстинкты неожиданно заговорили в полную силу, и Питер вскочил с кровати, почувствовав самый жуткий холод в своей жизни.
Ее тело качалось лицом вниз в бассейне, длинные волосы в воде нимбом окружали голову. Секундой позже Йенсен уже был в бассейне рядом с Женевьевой, перевернул, извергая проклятия, отводя волосы с ее лица.