В Кременчуг, на дачу! Он выколотит у отца!.. В дороге он разминулся с родителями. Когда вернулся в Киев, отец и мать уже уехали на отдых за границу.
Он укрылся в квартире, приказал горничной никому не открывать, сам никуда не выходил. Ночами его мучили кошмары. Всплывало лицо Афанасия. Парень пожимал ему руку, благодарил за паспорт. Женя обнимала, душила в объятьях, шептала: «Я горжусь тобой, Дима!» Он просыпался мокрый. Сердце судорожно билось. За что такая мука? Ведь все в прошлом! Неужели он должен сегодня отвечать за давние Ьоступки?.. Посреди ночи проснулся, еще чувствуя на шее горячие руки Жени. Подумал: «Что она мне далась?» Вспомнил: у нее были острые колени, острые локти, острые, совсем маленькие груди. И тогда это его раздражало. И широкие скулы. Да, да, широкие скулы!.. Она сама виновата! Если бы она была не такой! Если бы она была красавицей, все случилось бы совсем по-другому… Чушь! Куда бы он делся от Кулябки? «Всю жизнь не расплатитесь, молодой человек…» Ненавистный Кулябко! Все из-за него! Все! Они в Париже решили: он может очиститься…
Дмитрий вскочил с кровати. Выдвинул ящик стола. У него было два пистолета: шестизарядный «бульдог» и браунинг. Оружие он брал с собой нередко, но ни разу не стрелял. «Бульдог» – в пятнах ржавчины, купленный за гроши в лавке старьевщика. А браунинг изящный, с удобно умещающейся в ладони костяной рукоятью. Три года назад Дмитрий получил его оттого же Кулябки в награду за одну из первых своих «ликвидаций». К пистолету был дан и мешочек с патронами. Маленькие, аккуратные, с никелированными головками-пульками, они были похожи на майских жуков-бронзовиков. Притворились, будто умерли. А выпустишь – полетят… Да, он очистится!..
Приняв решение, он разом успокоился. Будто не было этих последних, наполненных ужасом и отчаянием дней и ночей.
Вчера утром перед визитом к Кулябке он побрился, надушился, забежал к приятелю – одному из «бунтарей», попросил помощи в предстоящем побеге. Ничего не объяснил, да тот и не требовал объяснений. Настрочил письма. Родителям в Мюнхен и в газеты. «Отправишь, когда услышишь!» А что «услышишь» – не сказал. Дома сжег все лишние бумаги. «Майские жуки» послушно вползли в обойму, один ткнулся в ствол никелированной головкой, готовый вылететь…
И какое же невезение: за столом у Кулябки оказались жандармский полковник и еще один, в департаментском вицмундире… Хорошо еще, что быстро пришел в себя. Придумал историю с Николаем Яковлевичем и Ниной Александровной. Получилось вполне правдоподобно…
По совести говоря, он почувствовал облегчение, что не пришлось стрелять. Может быть, все как-то утрясется.
Он перебрал в гардеробе костюмы и галстуки. Созвонился с Баретой, певичкой из кафе-шантана «Чары любви».
Сейчас он вышел из дома, чтобы побыть с Баретой до ее выступления. И вдруг – незнакомец на бульваре. Западня! Но он не осмелится прямо здесь, днем! И в руке его ничего нет!..
Дмитрий побежал. Но ужас ледяными пальцами стискивал горло, душил.
В конце бульвара он оглянулся. Нет, незнакомец не преследовал его. Может быть, действительно клиент отца?.. Почему же тогда повернул голову и все еще смотрит?.. А глаза!.. Но все равно, кто бы ни был этот, те не оставят, – впервые понял он с полной безысходностью.
«Ничтожество… – думал Антон, возвращаясь в гостиницу. – Как могла Женя полюбить такого?.. Обо всем, что мне известно, узнают и его единомышленники. Пусть они и решают…»
Он чувствовал себя уставшим, будто перетаскал сотни пудов. Ныли щиколотки и запястья, как если бы только сейчас сорвал с них кандалы.
Портье, Тарас Бульба в ливрее с золотыми позументами, придержав ключ от номера, показал на комнатку рядом со стойкой:
– Ласково просимо вас сюды, господин!
Путко насторожился: что за новости?
Открыл дверь и замер: в комнате за столом сидел жандармский поручик.
– Прошу, – коротким жестом молодой офицер показал на стул. – Жилец из какого нумера?
Антон назвал.
– Чащин, Анатолий Захаров? – нашел в списке поручик. Сделал пометку. Протянул бланк, прочерченный графами. – Прошу заполнить.
Путко пробежал глазами: «Имя, отчество, фамилия, звание и сословие… лета… вероисповедание… Куда прибыл… С какой целью прибыл… Последнее место жительства до переезда в настоящий пункт… Где служит… Чем занимается… На какие средства живет… Семейное положение… Имена членов семьи и где живут… Кто может удостоверить самоличность из лиц, проживающих в данном пункте или окрестностях… Приметы…»
– С какой стати я должен?.. – собираясь с мыслями под пристальным взглядом офицера, воскликнул Антон.
– Все должны, – урезонивающе отозвался поручик. – Ввиду предстоящего посещения их императорскими величествами Киева в городе производится полная регистрация населения и всех вновь прибывающих.
– Но я сегодня же, сейчас уезжаю из Киева.
– В таком разе регистрационный лист заполнять нет нужды, – согласился жандармский офицер. – Желаю счастливого пути.
По имеющимся в Отделении сведениям Организационная комиссия по созыву предстоящей конференции РСДРП командировала из-за границы в г.г. С.-Петербург, Москву, Одессу, Киев и на Урал агентов для ознакомления с отношением членов местных организаций к конференции и для руководства выборами делегатов.
Прибывший в г. С.-Петербург с явкою на Союз металлистов представитель Организационного комитета (пока не выяснен) явился в профессиональное общество рабочих по обработке металлов (Ямская ул. д. № 16) и обратился за содействием к председателю этого общества крестьянину Пензенской губ., Саранского уезда Кузьме Антонову Гвоздеву. Названный Гвоздев собрал по этому поводу некоторых членов правления общества, которым и доложил о приезде из-за границы члена Организационного комитета и цели такового приезда.
Для окончательного решения вопроса о выборе делегатов на конференцию было предположено организовать несколько собраний, на которые пригласить партийных работников от просветительных обществ и профессиональных союзов С.-Петербурга.
Об изложенном докладываю Вашему Превосходительству, присовокупляя, что дальнейшие сведения по подготовке к созыву общепартийной конференции будут докладываться дополнительно.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
На двадцать пятое августа был назначен доклад Столыпина царю – последний перед отъездом председателя совета министров, а затем и Николая II в Киев. Этой аудиенции Петр Аркадьевич ждал с нетерпением и готовился к ней тщательно.
Снова Царское Село. С деревьев еще не сняты яркие фонарики. Пусто в аллеях, на выставке, в закоулках древнеликого Федоровского городка. Погружен в безмолвие Большой дворец, отданный во власть «теней предков». Неподалеку, в парке с маленькими искусственными озерами, – Александровский дворец, резиденция Николая. Император живет в правом флигеле. В левом – помещения для свиты, а посредине – залы для приемов.
Столыпин оставил карету у Большого дворца. И теперь шел и вспоминал, как впервые, в шестом году, он, саратовский губернатор, направлялся сюда же в предвкушении нового назначения. Какие радости сулили ему председательский и министерский посты! И как внове было все: и золоченый придворный экипаж, и лакеи в расшитых золотом ливреях, арапы в восточных одеяниях у дверей залы… И ожидание, душевный трепет перед встречей с помазанником божьим…
Может быть, у тех, кто далек от трона, Николай II еще и поныне возбуждает подобные чувства. Но Петр Аркадьевич уже через самое малое время испытал разочарование: пустая, ничтожная личность, лишь благодаря превратностям судьбы оказавшаяся исполнительницей роли государя; убогий венценосец – Русь не знала таких за всю свою историю. И ему править великой державой в столь трудные времена!..