Михаил вспомнил, что он лежит на кровати царя Романа, и вскочил точно ужаленный. Он хлопнул в ладоши.

— Возьмите сейчас же эту кровать, — сказал он вошедшему слуге, и сожгите ее.

Слуги вынесли кровать.

Зоя опять подошла к Михаилу; она не понимала его чувства и, взяв его за руки, поцеловала в губы.

— Ищи утешения в моих объятиях, — нежно прошептала она.

Михаил стер рукою след ее поцелуя и сказал раздраженным тоном:

— Как тебе не стыдно, Зоя? Тебе пятьдесят лет, а ты все еще думаешь о наслаждениях. Тебе надо замаливать свои грехи, а ты, вместо этого, расточаешь грешные поцелуи.

— Нет греха целовать мужа, и я не так стара. Давно ли ты говорил, что в любовных делах я превосхожу молодых? Неблагодарный! Ты забываешь, что всем обязан мне. Кто возвел тебя на престол?

Зоя заплакала.

— Я не желаю огорчать тебя, царица, я забочусь только о твоей и своей душе.

— Нет, ты оскорбляешь меня, ты говоришь, что я стара. Посмей еще сказать, что я некрасива! На, смотри, стара ли я!

Быстрым движением царица раскрыла платье на груди.

— Бесстыдница, — закричал Михаил, — не обнажай своего позорного тела! Уходи отсюда, вон сейчас же!

Зоя ушла, глубоко оскорбленная. Долго плакала она в своей спальне. Определенно над ней тяготело проклятие. Второй муж отвергал ее ласки точно так же, как первый.

В это время на площади перед дворцом стояла Анастасо. Ей сообщили будто после торжественного приема царь переселится из Большого дворца в Магнаврский, и ей хотелось еще раз посмотреть на нового самодержца. Она любовалась уже его красотою, когда он ехал в св. Софию верхом на белом коне. Но надежда ее была обманута, и Анастасо ушла. Ей не удалось даже посмотреть на того, кто теперь был недостижим для нее и кого еще так недавно она держала в своих объятиях.

XI

На третий день Пасхи заметно было необыкновенное оживление в трактире «Сладкая Еда». Лавки были закрыты, и мелкие торгаши собрались выпить вина и поболтать. Народу было так много, что Александр пригласил из деревни племянника Онуфрия; своими силами он справиться не мог, несмотря на то, что вино разносила, кроме него, проворная Анастасо. Все говорили очень громко, махали руками и тому, кому хотелось, чтобы его все слышали, приходилось кричать. Толковали, конечно, о событии дня. Все знали, что умер царь Роман и вступил на царство Михаил, — об этом еще в Светлое воскресенье возвестили на площадях, но интересно было узнать подробности этого дела и чего можно ждать от нового царствования.

— Расскажи-ка, брат Александр, что у вас тут творится, — спросил на ломаном греческом языке болгарин. — Я только вчера пригнал на продажу своих баранов и не успел ничего разузнать. Говорят, у вас новый царь.

— У вас?.. — переспросил трактирщик. — Разве наш царь не ваш царь?

— Теперь, пожалуй, да, но 17 лет тому назад у нас был еще свой царь, великий Самуил.

— Какой такой Самуил? — насмешливо спросил один юноша, не помнивший тех времен, когда Болгария была самостоятельным царством. — На свете только и есть один царь — царь ромейский, другого никогда не было и не будет.

— Будет, — возражал болгарин.

— Молчи, — сказал трактирщик, предвидя, что подобный разговор может привести к драке, — не веди кощунственных речей, а то тебе плохо придется.

— Ты на что это намекаешь? — спросил юноша. — Уж не готовят ли презренные болгары восстание против великого царя?

— Не восстание готовим мы, а хотим освободиться. Мы помним, что и у нас был великий царь Симеон; он не раз брал вашу столицу.

— Молчи, собака! — послышалось с разных сторон. — Ты должен быть рад, что тебя пускают в «Сладкую Еду», что брат Александр не отказывает тебе в вине, а ты позволяешь себе непристойные речи.

— Ты мне сначала деньги отдай! — закричал меняла, сидевший в трактире и разгоряченный вином. — Деньги отдай, а потом рассуждай!

— Деньги я взял у тебя только вчера, — возразил болгарин, — отдам, когда продам баранов. Ведь, ты за это проценты берешь.

— Так ты думаешь, что болгары могут одолеть нас? — опять спросил юноша.

— А ты думаешь нет? Сколько раз вы убегали с поля сражения, сколько раз мы уводили тысячи пленных ромеев…

— Слушайте, слушайте, — обратился юноша к посетителям трактира, — этот подлец болгарин смеет утверждать, будто мы бегаем с поля сражения!

Болгарина окружили со всех сторон.

— Ну-ка, повтори еще раз, что ты говорил. Посмей сказать, что ромеи трусы.

— Вы меня не поняли, — проговорил болгарин, испугавшись. — Может быть, вы не трусы, но и мы, болгары, тоже не трусы.

— Вы… вы подлый народ, даром что признаете Христа, а точно нехристи какие!

— Ну, докажи-ка свою храбрость, — вызвался юноша, давай поборемся.

Болгарин принял вызов, встал, засучил рукава и ударил юношу кулаком в грудь. Сначала публика смотрела равнодушно на единоборство, но когда перевес оказался на стороне болгарина, за юношу вступился один из его родственников. С двумя болгарину трудно было справиться, но дело приняло еще более серьезный оборот, когда за него вступился один армянин. Подвыпившая публика рассвирепела, с ругательствами бросилась на чужеземцев и вытолкала их вон из трактира. У юноши оказался в руке клок бороды болгарина, он показывал всем свой трофей и хвастался победою.

В это время в трактир вошел высокий старец с длинною седою бородой и волосами до плеч. На нем была надета ряса вроде монашеской, в руках он держал посох. Как только он показался в дверях, все встали и низко поклонились ему. Это был известный паломник Тимофей, два раза ходивший в Иерусалим, видевший собственными глазами Гроб Господень, не раз поклонявшийся св. Димитрию Солунскому и изучивший все столичные монастыри. За это он пользовался в народе особенным уважением. Много повидал он на своем веку, был хорошо принимаем не одним игуменом, потому что нередко приносил в монастыри лепту, собранную среди добрых людей; он все знал, даже то, что делалось во дворце и патриархии; многие думали даже, что он обладает пророческим даром, потому что нередко случалось ему предсказывать, и предсказания его сбывались.

— Что это вы наделали? — спросил Тимофей, отвечая на поклоны. — Я видел человека всего в крови, который опрометью бежал отсюда.

— Это подлый болгарин, мы проучили его, — сказал юноша.

— Пожалуй, нехорошо вы сделали. Конечно, болгары враги наши, но они давно укрощены блаженной памяти царем Василием; к тому же, они христиане. Вот проклятых агарян, тех надо бить, бить беспощадно. Вот в Иерусалиме, в Святой земле…

— Не выпьешь ли кипрского вина во славу Божию? — прервал его Александр.

— Отчего не выпить? Выпью, — ответил паломник. Вино было дорогое, но он знал, что денег с него не возьмут. Старец Тимофей только и жил тем, что приносили ему добрые люди; своих достатков он не имел и даже хлеба ему купить было не на что.

— Что нового расскажешь? — спросил трактирщик, когда паломник выпил вина и лицо его оживилось.

— Вам лучше знать. Я что, все по монастырям, да по церквам.

— Нет, ты расскажи нам, как это и почему случилось у нас столь быстрая и неожиданная перемена? — послышались голоса.

— Ведь, многие из нас видали прежде Михаила, — сказал юноша. — Кто не знает, что сестра его Мария выдана замуж за судовщика, занимающегося грязною работой?

— Молчи, дерзкий юноша, — сказал старец. — Есть избранные сосуды. Давно ходило предсказание: сорок лучше ста, сорок одолеет сто. Если вы умеете читать, так знаете, что сорок — это М, а сто — это Р. Вот теперь и смекайте: М одолело Р, Михаил стал на место Романа.

Услышав, что речь идет о Михаиле, Анастасо подсела к паломнику и жадно стала слушать, боясь проронить слово.

— И ты, девица, интересуешься моею болтовней? — сказал старец и продолжал: — Так вот видите, все это случилось по предопределению, которое непреложно и которого изменить нельзя. Но есть во всяком деле и другая сторона, человеческая. Вы слыхали ли, что было вчера во дворце?