— Андрея Петровича нет дома, уехал на работу, — отвечает женский голос.

Спрашиваю, на своей ли машине уехал.

— Да, конечно. — Голос не оставляет надежды на ошибку.

Набираю номер Каупервуда, ставлю в известность о случившемся. Не дожидаясь его возмущения по поводу отвратительной работы полиции, мчусь к месту происшествия. Со мной инспектор, следователь и врач.

Место взрыва уже оцеплено, и полиция никого туда не пропускает. Картина ужасная. В разные стороны разлетелись обгоревшие клочья одежды и остатки человеческого тела.

Следователь, а за ним и врач разводят руками:

— Тут вряд ли можно провести опознание.

— Понятно, но тем не менее поработайте, соберите для анализа все, что может пригодиться, — говорю инспектору, который, знаю, так просто не отступится и всегда норовит найти хоть какую-нибудь, даже незначительную зацепку для розыска преступника.

Возвращаюсь в управление. Все еще не могу прийти в себя. Так откровенно нагло, средь бела дня, провести террористический акт! Это возмутительный вызов властям и свидетельство того, что многошерстная городская мафия, включающая в себя и новых русских, пришла в движение и не откажется от намеченной цели. И я хорош, не сумел вовремя отреагировать на тревожные сигналы и отвести удары преступников от близких мне людей. Отчаяние охватило меня. «Подам в отставку», — решил, но тут же отбросил эту мысль. «Не дождетесь, сукины дети, пока не разберусь с вами», — это уже в адрес тех, кто организовал и исполнил подлую акцию. Никогда еще я не находился в столь растрепанных и подавленных чувствах. Не представляю, как сообщить о гибели отца Ии и жене Андрея Петровича. Как сказать, как объяснить, чтоб выстояли они, выдержали удар и поверили, что я вместе с ними оплакиваю эту невосполнимую потерю.

Полстакана виски проглотил одним духом. Еще столько же, — и непривычная для меня, просто лошадиная доза чуть не свалила с ног. Но довольно быстро голова прояснилась, тепло, а с ним и успокоение разлилось по всему телу. Теперь, кажется, смогу выполнить тяжелую миссию. Снимаю трубку, набираю номер. Узнаю голос Генриха. Так для меня легче.

— Слушай внимательно, дружище: сегодня утром погиб Андрей Петрович. Его машина взорвалась. Он находился за рулем, ехал в свою фирму. Сработал, скорее всего, часовой механизм, не исключено и дистанционное управление. Сейчас выясняем. Не знаю, как сказать об этом Ии. Может, ты сам подготовишь ее и сообщишь тяжелую весть ей и Надежде Ивановне? Могу и я сделать это, как ты решишь.

В ответ молчание.

— Генрих, ты понял меня? — уже кричу в трубку — опьянение было недолгим, и я уже чувствую, что нервы на пределе.

— Слышу, Дик, все понял. — Тихий голос Генриха подрагивает.

Помолчав, он спрашивает:

— Ошибки быть не может?

— Нет, машина его, и он находился в ней.

— Хорошо, я все сделаю сам, не беспокойся и спасибо тебе за участие. При встрече обо всем поговорим. Есть тема.

— Буду ждать, — обрадовался я спокойному и рассудительному тону Генриха. Железный человек. Можно только позавидовать. Не теряет головы в любых обстоятельствах. Ия за ним как за каменной стеной. Да она и сама крепкий орешек, ни себя, ни близких ей людей в обиду не даст. Многому научил ее Генрих, передал и свой опыт, и знания. Можно надеяться, что и в этой беде поможет ей и ее матери перенести горе.

В дверь настойчиво постучали. Опять, видно, какие-то бумаги принесли. Вот некстати!

— Входите.

К моему изумлению, на пороге выросла тоненькая фигурка Ии.

— Прости, что без предупреждения. Телефон у тебя все время был занят, потом ты куда-то на аварию поехал. Околачиваюсь здесь с утра, а время не терпит, — произнесла она на одном дыхании, пока подходила к моему столу, не дав мне и рта раскрыть. Подошла и положила передо мной кассету. — Включи, послушаем…

Наш гость оказался не таким уж букой, каким выглядел в начале знакомства. По мере того, как текла наша беседа, недоверие к нему сменялось расположением. И парень постепенно расслабился, даже заулыбался. У него потрясающая улыбка. Она совершенно изменяет его неприветливый облик, делая лицо симпатичным, даже красивым. Когда я ему об этом сказала, он страшно смутился и тут же нахмурился, заявив, что внешняя холодность и суровость — непременные атрибуты его профессии. Я не стала спорить, но подумала: кажется, доверять ему можно. По — моему, и Генрих такого же мнения. А когда Павел вдруг заявил, что Дик в курсе всех наших проблем, мы с Генрихом от удивления чуть со стульев не попадали. Поняли: гость не так уж наивен и мы его недооценили.

Договорились о следующей встрече дня через два, здесь же. Нам надо было еще о многом поразмыслить и решить вопросы, связанные с отъездом. Распрощались тепло. За окном уже рассветало. Молча переглянулись с Генрихом и без сил свалились в постель.

Телефон трезвонил давно, с паузами в две — три минуты, но я никак не могла заставить себя взять трубку. Генрих и не пошевелился. Тут разве что ведро помогло бы. Но это лишь мечта сквозь дрему. Никакая сила не заставила бы меня тащиться на кухню и обратно, да еще с полным ведром, притом не ведая, доставит ли это Генриху удовольствие. «Заткнешься ты или нет!» — ругнулась я про себя и все же протянула руку, благо телефон рядышком, мало ли что может в жизни случиться. К тому же стоит заговорить трубке, тотчас включается магнитофон, пошла запись. Очень полезная штука, особенно когда требуется восстановить весь разговор или отдельные его кусочки.

— Доброе утро, мадам, пора просыпаться, столько событий на дворе.

— Привет, — отвечаю, еле ворочая языком, и задаю вопрос в том же тоне: — А вы уверены, что попали по адресу?

— Ваш, мадам, ангельский, хоть и спросонья, голосок ни с чьим не спутаешь.

— Спасибо за комплимент, но не могли бы вы для этого найти другое время? — окончательно раскрыла глаза, пытаюсь сообразить, кто из знакомых может так глупо разыгрывать. Постой, но ведь речь-то русская! Вот тугодумка! Свое позднее зажигание, чтобы оправдаться перед собой, отношу на счет недосыпа.

А трубка тем временем продолжает вещать:

— Мне от вас нужна ясная головушка, чтобы вы хорошо меня поняли и по-разумному взвесили все, что предложу. А то натворите по молодости да неопытности ошибок и будете потом всю жизнь локти кусать. Если не готовы слушать дальше, могу дать несколько минут на размышление. Ну как?

— К чему откладывать, а то по неопытности попаду впросак, и беды не оберешься, продолжайте, — дала фору собеседнику и пнула ногой Генриха, чтоб и он засвидетельствовал все, что скажет загадочный голос. Но муженек повернулся на другой бок и засопел еще слаще.

Мое игривое настроение мигом улетучилось, как только я услышала о нависшей над отцом опасности.

Все прочее уже пропускала мимо ушей, надеясь на запись.

— Итак, завтра в семь вечера и только «тэт а тэт». Никакой полиции, если отец вам дорог, — это последний аккорд — и сразу длинные гудки.

Лихорадочно набираю номер родителей.

— Алло, — слышу голос мамы, вполне обыденный.

— Здравствуй, мамуля, как дела?

— Все хорошо, детка, когда вас ждать? — Мама считает — если звоню, значит, предупреждаю о визите.

— Возможно, завтра заглянем. Пока, целую, тороплюсь.

Звонок отцу на работу.

— Нет, еще не приходил, Быть может, сразу, не заезжая в офис, отправился по делам. Он часто поступает таким образом, — объясняет какой-то клерк.

Так, теперь Дику. Бесполезно. У него занято. Надо мчаться в управление. Генриха будить нет времени, потом все объясню. Хватаю кассету и к машине.

Мчусь как угорелая. Знаю, что обычно первую половину дня Дик сидит в кабинете, разбирается с текущими делами. Потом у него оперативная работа и поймать его будет невозможно.

Все равно опоздала. Буквально за несколько минут до меня уехал на какое-то ЧП. Так передал дежурный.

— Подождите, возможно, скоро приедет, — успокоил он меня.