А потом можно вернуться в ту клинику, откуда ушел месяц назад. Попроситься обратно. Дескать, в прошлый раз у меня не получилось, «я тогда не был(а) готов(а). Но в этот раз – шутки в сторону, решил(а) завязать раз и навсегда». Как же такому отказать? Не дать шанс? А вдруг в этот раз и в самом деле – шутки в сторону? Может, сейчас – тот уникальный момент, когда наркоман настроился самым решительным образом?

Отец Виктор. Богу Богово

В своем рассказе я уже не раз упоминал Виктора – пуэрториканца пятидесяти пяти лет. Студенты называли его «отцом». Виктор и в самом деле имел троих детей: двое из них были взрослыми и жили отдельно, а третий – подросток – с родителями. Но отцом Виктора называли из-за его священнического сана.

Несколько лет в рамках миссионерской деятельности Виктор окормлял католические приходы в Швейцарии и Португалии. Стало быть, знал не только о жизни своих пуэрториканских собратьев в Нью-Йорке, но имел представления и о том, как живут европейцы, и чем они отличаются от жителей США.

Вернувшись из Европы, Виктор должен был стать настоятелем одного прихода в Гарлеме, но интриги в епархии помешали этому. Виктор обращался к епископу, прихожане составили петицию и собрали подписи, но должность пастыря все-таки досталась не ему. Погоревав, он решил, что на то Воля Божья. Нужно было где-то работать, и Виктор подался в наркологию, спасать, как он выражался, одержимых бесовской болезнью. Один из его духовных чад был директором небольшого реабилитационного центра и взял Виктора к себе на работу. Но с условием, что он получит специальное наркологическое образование.

Вот так Виктор-священник стал наркологом, пас души словесных овец. Нарко-овец.

С первых же дней Виктор проявил ко мне симпатию. А когда узнал, что я по вероисповеданию христианин, православный, то искренне обрадовался, проникшись ко мне даже любовью.

Невысокого роста, средней комплекции. Походка его была забавна – словно у медвежонка. Его черные, с проседью волосы были зачесаны назад, открывая невысокий, изрезанный морщинами, лоб. Черные аккуратные усики, подобно щеточке, были коротко подстрижены. Когда улыбался, то его лицо как-то вмиг светлело и добродушно расплывалось. Но он мог быть и строгим, особенно когда вещал и проповедовал.

Я никогда не видел его в церкви во время проповеди, но несколько раз на занятиях, когда речь заходила о вере, Виктор произносил такие пламенные речи, с такой страстью твердил, что наркомания – болезнь духовная, что даже преподаватели-атеисты не смели ему возражать.

А студенты слушали Виктора, раскрыв рты, боясь пропустить хоть слово.

– Наркоман – человек слабый, зато болезнь его чудовищно сильна, и без помощи Бога ее не одолеть. Наркоман обманет кого угодно, даже себя, убедит себя в том, что ему обязательно нужно пойти к наркодилеру. Никто его не сумеет уличить во лжи. Единственный голос, который нельзя заглушить, который всегда будет звучать в его душе, это глас Божий. И этот голос прогремит: «Врешь! Не иди к барыге, а займись спасением души! Открой молитвенник и молись!» – и, поправив очки, Виктор переходил на тон религиозной проповеди.

Он верил в то, что говорил. Веру подделать нельзя, притвориться верующим невозможно. Люди это чувствуют. Лицемера быстро изобличат.

Среди студентов Виктор пользовался безграничным доверием. Я уже говорил о том, что, когда по предложению Рауля, был создан фонд взаимопомощи для «голодных и необутых», то единогласно решили, чтобы собранные деньги хранились у Виктора.

Надо сказать, что при всех достоинствах проповедника, учебная программа, теория давалась Виктору тяжело, экзамены он сдавал со скрипом, едва перекатываясь с семестра на семестр, даже завалил два экзамена.

Мы поддерживали с Виктором связь и после окончания института. Он сохранил живой интерес ко всему новому, особенно ко всему, что имело отношение к религии. Однажды, по его просьбе, я привел Виктора на службу в русскую православную церковь. Он смиренно отстоял всю литургию, тихонько напевая псалмы по-испански...

Я давал Виктору советы по психиатрии и психологии, что мне хорошо давалось и все больше привлекало в работе. Виктор же стал для меня духовным наставником, опорой, когда я переживал духовные кризисы.

До сих пор я не имел опыта поверять не самому близкому человеку свои сокровенные чувства и мысли. Но я вступал в новый мир, где требовалось бОльшая степень открытости и доверия к людям.

При каждой нашей встрече, будь то в кафе или парке, Виктор расплывался в улыбке и светлел лицом. А прощаясь, принимал серьезный вид, поправлял очки и говорил:

– Теперь, Марк, давай помолимся о нас, о наших родных и близких, и обо всех наших пациентах.

Мы оба читали «Отче наш»: Виктор – по-испански, я – по-русски.

Окончание школы. В мир!

Хотел написать шаблонное: «незаметно время пролетело», но рука останавливается. Время-то пролетело, год долой. Это так. Но незаметно ли?

Забыть ли те тряские вагоны метро, в которых приходилось добираться из одного конца города в другой – в школу, а оттуда – на работу: в супермаркет или в такси, где меня ждали старенький хозяйский «Шевроле», рация и бессонная ночь?

В промежутках между занятиями и работой нужно было выкраивать время на чтение учебников и конспектов, на писание работ по заданным темам, на подготовку к экзаменам.

А думать? Размышлять обо всем новом, с чем ранее никогда не сталкивался? Пытаться найти ответы на тьмы вопросов, начиная с простых: как же все-таки курят этот чертов крэк? Как он выглядит? Как порошок? Нет, говорят, в виде каких-то камешков... Заканчивая вопросами более сложными: что же это за люди, наркоманы? На вид как будто такие же, как все – руки, ноги, голова. Но что-то в них странное, какие-то они другие...

Ну и, конечно, не раз и не два спрашивал себя: правильный ли я сделал выбор? Не ошибся ли, доверившись словам родственницы, что, дескать, стать наркологом – проще простого? Не лучше ли было выбрать что-нибудь спокойное, «интеллигентное»? Скажем, работу учителя или библиотекаря?

Ничего, думал я, вот окончу школу, не бросать же на полдороге, получу диплом, месяц-другой поработаю в какой-нибудь клинике. А там решу.

Когда сомнения начинали одолевать и сотни разных – то ласковых, то грозных – голосов твердили: «Уходи... бросай», я вспоминал данную себе клятву: довести хоть одно начатое дело до конца. К тому же я тогда считал, что нескольких месяцев работы в наркологической лечебнице мне будет вполне достаточно, чтобы во всем разобраться и понять, стоит ли посвящать жизнь этой профессии.

Хоть плачь, хоть смейся! Какими мы порой кажемся себе мудрыми, когда строим очередной план на будущее. Как уверены в том, что учли все нюансы, все взвесили, согласовали со своими возможностями, со своей душой.

Проходят годы и, оборачиваясь назад, разводишь руками. Если бы мне сказали тогда, и если бы я бы знал, что... Жизнь ломает все наши планы. Но – что удивительно! – жизнь дает гораздо больше, то, чего мы и не предполагали…

Да, диплом дался мне нелегко. Чего таить? Пришлось и краснеть, когда вызывали к доске, а я не мог даже понять, о чем меня спрашивают.

В течение года я не прочел ни одного романа, не взял в руки ни одну любимую книгу. Только учебники. Прощайте, герои Чехова и Достоевского. Прощайте, братья Карамазовы и дядя Ваня. Прощайте! Здравствуй, героин, кокаин, марихуана и метадон! Здравствуйте, рихэбы и детоксы! Приветствую вас, полицейские и офицеры прокуратуры! Героин колют, кокаин нюхают. За год я это выучил назубок. И получил «отлично» на экзамене. Спасибо, Марк, мой американский брат! Спасибо. Thank you.

Художественная литература, прежняя работа в издательстве, привольная жизнь в России – все это мне теперь казалось далеким, нереальным, словно и не существовавшим никогда...