Санди выкурила сигарету, зажгла другую от тлеющих угольков, затем бросила окурок в контейнер для мусора. На столе в ожидании, когда Ларри вернется от своих трудовых подвигов, лежала газета. Нужно же было ему откуда-то почерпнуть повод для жалоб на оставшуюся часть дня. Она взяла газету со стола и стала листать ее, хотя и сознавала, что этого простого действия с лихвой хватит, чтобы заставить ее мужа закипеть от злости. Он любил первым читать газету. Он ненавидел, когда от страниц газеты на него шел запах духов и ментола. А как он бушевал при виде измятых, скомканных, а то и порванных во время чтения страниц! Но если ей не удастся просмотреть газету теперь, то к тому времени, когда она получит эту газету, все новости будут уже с бородой и больше того — пропахнут запахом уборной, так как ее муж, казалось, лучше всего концентрировался, сидя на толчке, подвергая свое состарившееся тело очередной экзекуции по вымучиванию застойных испражнений.

В газете ничего интересного не было. Никогда не было. Санди не знала, что она каждый раз ожидала в ней найти. Она ведь знала, какое разочарование ждет ее, и все равно открывала. Она занялась просмотром почты. Она всегда вскрывала всю почту, даже письма, адресованные лично мужу. Ларри бесился и стонал, когда она делала это, но по большей части сам потом отдавал ей их, чтобы она разобралась во всем сама. Ему всего лишь нравилось притворяться, будто он все еще при деле. Этим утром, однако, Санди не была в настроении выслушивать его бредовые придирки и вскрыла только те конверты, которые обещали хоть немного развлечь ее. Обычная макулатура, всякий хлам, хотя на всякий случай она откладывала присланные купоны на скидки. Пришли какие-то счета, и опять предлагали какие-то кредитные карточки, чтоб они ими подавились, и бланки подписки на журналы, которые никогда не будут читаться.

А вот и какой-то конверт, похожий на официальное уведомление. Она открыла его и прочла вложенное письмо, затем перечитала, чтобы убедиться, что правильно поняла все детали.

К письму прилагались две цветные фотокопии страниц из каталога аукционного дома в Бостоне. «Ничего себе! — подумала Санди. — Нет, ничего себе!» Пепел от сигареты упал на бумагу. Она смахнула его. Очки Ларри для чтения лежали на полке около его витаминов и лекарств для лечения ангины. Санди схватила их и наспех вытерла кухонным полотенцем. Муж ни черта не сможет прочесть без своих очков.

Ларри все еще боролся со шлангом, когда ее тень упала на него. Он поднял голову.

— Не загораживай мне свет, черт возьми! — пробурчал Ларри, затем увидел, что жена сделала с его газетой, которую зачем-то машинально захватила с собой, и теперь та, скрученная, торчала у нее из-под мышки. — Дьявол, во что ты превратила газету? — возмутился он. — Теперь ее только в птичью клетку класть.

— Забудь ты эту проклятую газету. На, читай. — Она протянула ему письмо.

Он поднялся, задыхаясь и подтягивая штаны на свой худой живот.

— Не могу же я читать без очков.

Она протянула ему очки и нетерпеливо наблюдала, как он посмотрел стекла на свет, потом стал вытирать их грязным краем своей рубашки и только потом надел на нос.

— Что это? — продолжал бурчать он. — Что такое важное ты притащила сюда, и зачем тебе понадобилось превращать мою газету в тряпку?

Она ткнула пальцем на важные строчки.

— Черт побери! Вот это да! — воскликнул Ларри.

И впервые почти за десятилетие Ларри и Санди Крэйн наслаждались моментом разделенного удовольствия.

Ларри Крэйн держал жену подальше от своих дел. Это был его принцип. На заре их отношений, Ларри не раз обманывал доверие Санди и по очевидным причинам предпочитал не вдаваться в подробности своих дел. С тех пор он так и придерживался принципа, что даже небольшое знание — опасная вещь.

Одно из немногих оставшихся пристрастий Ларри — его увлечение скачками — вышло из-под контроля, и он задолжал деньги таким людям, которые не любили долго размусоливать с подобными вопросами. Два дня назад они твердо обозначили свою позицию, когда Ларри заплатил часть долга, достаточно существенную, чтобы позволить ему продержаться еще пару-другую недель. Его дом был единственным достоянием, которое он мог реально обратить в наличные, поскольку даже продажа автомобиля не покрыла бы его долги, но он не представлял, как заставить Санди одобрить продажу дома и переезд в какую-нибудь собачью конуру ради оплаты его пагубных пристрастий.

Конечно, он может попытаться обратиться к Марку Холлу, но из этого колодца он уже вычерпал почти всю воду пару лет назад, и только абсолютное отчаяние заставит его припасть к нему снова. В любом случае Ларри затеял бы опасную игру, если бы снова разыграл эту карту. Шантажировать старину Холла небезопасно, а Ларри Крэйн не имел никакого желания провести остаток жизни в тюрьме. Он полагал, что Холл знает это. Старый Холл бывал разным, но глупым не был никогда.

Итак, Ларри Крэйн боролся с садовым шлангом и думал, нет ли резона как-нибудь избавиться от Санди. Например, удушить ее этим шлангом и утопить тело, а затем получить страховку. Вдруг тень самой Санди упала на него. Ларри знал, что шансов успешного убийства жены у него не больше, чем шансов на управление «Плейбоем» в те дни, когда Хью Хефнеру немного нездоровится. Санди была крупной и сильной женщиной, к тому же всегда начеку. Да он только замахнется на нее, как она сломает ему хребет, словно он соломинка в каком-то из ее любимых дешевых коктейлей.

Но по мере того как Ларри читал и перечитывал письмо, до него доходило, что, на его счастье, ему не придется прибегать к столь отчаянным мерам. Ларри когда-то видел нечто похожее на описание в присланных фотокопиях, но он и не подозревал, что это вообще могло стоить денег, а теперь вот читал, будто это могло бы принести ему десятки тысяч долларов. Но «могло бы» еще вовсе не означало наступления события. Тем, что разыскивали эти люди, он, Ларри Крэйн, фактически не владел на данный момент, а владел этим Маркус Е. Холл, Автокороль.

В то время как Марк Холл по-прежнему официально оставался главой фирмы, старик уже давно лишь номинально управлял фирмой. Его сыновья, Крейг и Марк-младший, приняли на себя ежедневное управление семейным бизнесом уже почти десять лет назад. Джинни, его дочь, получила долю в двадцать процентов, поскольку Крейг и Марк-младший отвечали за всю работу, пока Джинни только сидела и ждала свои деньги, чтобы потратить их. Джинни, правда, видела все это немного в ином свете и последние пять лет при каждом удобном случае поднимала бучу по этому поводу. Король видел в поведении дочери руку ее мужа Ричарда. Дик (а сыновья Марка иначе и не называли Ричарда и в лицо, и за глаза, и всегда с некоторым привкусом яда, поскольку хорошее образование не мешало им разбираться в уличном жаргоне, а на улице этим именем принято называть мужское достоинство) был юристом, а если и существует порода грызунов, которые ради денег могут прогрызться в самое сердце семьи и выгрызть его полностью изнутри, так эта порода называется юристы. Они все оправдывают деньгами. Король подозревал, что стоит ему умереть, как Дик начнет предоставлять в суд всякие свои бумаги и требовать большей доли в бизнесе, ссылаясь на те времена, когда сама Дева Мария была в трауре. Собственные законники Короля уверяли его, что ничего в безупречно составленных и должным образом оформленных бумагах фирмы не допускает двойного толкования, но на то они и законники, чтобы внушать своему клиенту то, что, по их мнению, он желает от них услышать. Не миновать сыновьям судебных разбирательств после его смерти, в этом Марк Холл не сомневался. И в результате распадется на части и его любимое детище, дилерская сеть, и не менее любимая семья.

Король стоял у офиса основного фирменного салона на дороге номер 1, потягивая кофе из большой кружки, украшенной золотой короной. Он все еще любил поработать здесь пару дней и делал это каждый месяц. Другие продавцы не возражали, ведь все, что он зарабатывал на комиссии, складывалось в общий котел. В конце каждого месяца тянули жребий, и все комиссионные шли к какому-то одному из продавцов или продавщиц, поскольку теперь в сети работали две женщины и им удавалось продавать уйму автомобилей тем мужчинам, у которых имелся привод от содержимого их штанов к содержимому их бумажников. Выигравший платил за пиво и ставил угощение, так что все были счастливы.