Однажды (и смех и грех) он шёл улицей в монастырь. Слышит, за воротами переговариваются вездесущие отроки:

   — Гли-ко, поп вдет.

   — Шинкари-то сейчас начнут двери запирать.

   — А чего?

   — Да боятся попа-то.

   — Слышь ты, самому воеводе на попа-то жаловались.

   — Ништо! Попу-то сам Бог — надежда...

...С наближением весны стремительно быстро понеслась череда дней. Великий пост. И вот уже канун Вербного воскресенья. Подмораживало с утра. Верная примета, что хлеба будут хорошие. И люди радовались и яркому солнцу, и доброй примете. Через Волгу к острову потянулись вереницы людей за вербой. Точно стаи грачей, на льду чернели толпы ребятишек.

Ко всенощной шли одетые как на праздник. Церковь не могла вместить всех желающих. Толпились на паперти и во дворе. Но когда началась служба, звучный голос отца Ермолая был слышен и за пределами церкви:

   — Или не дивное создание человек?! Создан не как прочие твари, но по образу Божью и образ Божий в себе носит. Красен мир кругом человека: и небо, и луна, и звёзды, и всё, созданное Богом. Но дивной милости он сподобился. Сам Господь-человеколюбец болезновал и страдал за человека и умер за него святейшей своей плотью. Однако почтенный за Бога всякий ли почитает Бога? Возлюбленные мои, помыслим о сем, убережёмся греха, яко ядовитого змея. Да не лишим себя христианского блаженства.

По лицу попа Ермолая текли слёзы, они скатывались на бороду и кончики усов. Прихожане крестились, вздыхали, глаза их блестели от слёз. И скоро вся церковь наполнилась плачем умиления. Но вот ликующе торжественно запел хор. Поп Ермолай спустился с амвона и начал раздавать прихожанам освящённые вербы. Вот и Ксения приняла от него вербу с весёлым лицом и отошла с прочими. Сколько света и радости кругом! И казалось, что так в целом мире. И нет конца торжеству Божьего света на земле. И нескончаем был людской поток, и всякому хотелось получить вербочку из рук попа Ермолая.

   — Блаженное слово, сказанное тобой, батюшка! И блаженные чада твои, через тебя поверившие во Христа!

   — Слово твоё осияло людей светом истинной веры!

   — Помолись за меня, батюшка, дабы я сподобился стать служителем твоего Бога!

   — Слову твоему внимая, я покаялся в прежних своих заблуждениях.

   — Боже, дай власть нашему батюшке и впредь побеждать бесов!

Сияющее радостным умилением лицо попа Ермолая ещё больше светилось при виде подошедших к нему иноков, что прежде глумились над ним.

   — Прости, батюшка, грехи наши!

   — Не сердитуй за зло, что содеяли тебе!

   — И помолись за нас, чтобы Господь отпустил наши грехи!

Поп Ермолай благословил каждого и дал по веточке вербы.

   — Молитва покаявшегося сердца приемлется Богом! И воссияют люди Божьи, яко солнце, во царствии Отца Небесного!

23

Текли дни, недели, месяцы. Отец Ермолай обустраивал приход, следил, чтобы его прихожане проводили свою жизнь в труде и уповали на Бога. Многие перестали ходить в кабак. Но судьба готовила ему новые испытания. С благословения митрополита Иеремии поп Ермолай был повышен в сане и назначен настоятелем церкви Николы Гостиного. Видно, Богу было угодно бросить тернии на его пути и приготовить безвестного священника к скорому подвигу, что прославит его на всю Россию.

Поп Ермолай станет Гермогеном. Отныне и будем называть его этим именем. Подошло недоброе казанское лето 1579 года. Небо посылало на землю свои знамения, вещая о бедах. Говорили, что в озере Кабан появилась злая волшебница. Она топила людей, а на скот напускала моровую язву.

Но хуже моровой язвы были опричники. Они повсюду творили кровопролитие и суд не по правде. Особенно много терпели от них опальные бояре и дворяне. Казань была местом ссылки и последним убежищем приговорённых к смерти москвитян, и опричникам была дадена большая власть над ними. Они грабили и жгли их дома, похищали жён и дочерей. Вечерами развлекались, совершая набеги на посады. А кому пожалуешься? Воеводы устранились от всякого разбирательства жалоб, опасаясь гнева грозного царя Ивана. Надо сказать, что к тому времени гроза московской опричнины начала стихать, и только окраины продолжали оставаться в сильной власти «царёвых слуг».

В тот памятный день в церкви Николы Гостиного ожидали проповедь настоятеля церкви. Сама церковь была расположена за рыбными рядами Гостиного двора в самом людном месте. Построена она была на посадские деньги и содержалась посадом. И хотя в Казани было четырнадцать церквей, служба в обители Николы Гостиного совершалась при великом многолюдстве. И бывало так, что церковь не могла вместить всех желающих послушать проповедь Гермогена. Был у него дивный дар слова. Речь его была огненной, вдохновенной. Его называли «вторым Златоустом», говорили, что сам Господь сподобил его принять священнический сан, дал ему силу и крепость для дел богоугодных. К этому надо добавить, что был он чутким собеседником. Люди шли к нему за поддержкой и удивлялись его смирению и твёрдости, простоте правдивого совета.

Отрадой для глаз была и сама обитель. На высоком башнеобразном основании водружён лёгкий, словно воздушный шатёр, увенчанный золотой луковкой. Окна расположены в несколько ярусов. И когда войдёшь в церковь, такое чувство, словно свет льётся с неба.

Церковь была окружена домиками с зелёными садочками, и сам воздух возле неё был благоуханным.

Но что это ныне? Возле самой церкви стоят нерассёдланные лошади. Тут и разглядели, что к каждому седлу привязаны метла и собачья голова. Сомнений быть не могло: опричники. Люди знали, что означают их бесовские знаки, — опричники сами похвалялись: «Метла, что у нас при седле, значит, что мы измену на Руси выметаем, а собачья голова — что мы грызём врагов царских».

Текучая толпа заколебалась. Послышался смятенный шёпот:

   — Людей хватать будут!

   — Да авось Бог милует!

   — Именем твоим, Господи, да будут повержены козни губителей!

Но вот началась служба. Отец Гермоген стоит на амвоне. В руках его книга, но взгляд устремлён в густую толпу перед ним. Только в церкви возможно такое единение в разнонародье. Мужчины в посконных рубахах, тоскливые унылые лица самой нищей нищеты, и рядом бояре в нарядных кафтанах и теснящиеся к ним дьяки да подьячие. И в каждом лице — либо надежда на помощь, либо чаяние благодати, ниспосылаемой свыше.

   — Чада мои, подобные людям и мне, паче других грешному! Вы пришли в сию обитель, чтобы покаяться Господу нашему Иисусу Христу. Знаете ли вы, что я великий ответ несу перед престолом, если вы приступите к покаянию, не приготовившись? Знайте, что вы каетесь не мне, а самому Господу, который невидимо присутствует здесь и Сам выслушивает и принимает искреннее покаяние...

Тут Гермоген молитвенно, с просветлённым лицом обратил свой взор к иконе Спаса и проникновенно произнёс:

   — Се икона Его перед вами, я же посредник и молитвенник за вас перед Богом.

И тотчас же в толпе, точно единый вздох, вырвалось:

   — Батюшка, помилуй! Молись за нас, грешных!

Гермоген подымает руку, опускает глаза, и голоса разом смолкают.

   — Слушайте! Буду читать покаянную молитву! Боже, Спаситель наш, прости нас, грешных, рабов Твоих! Кто из нас не грешен?

Гермоген вглядывается в лица и проводит вытянутой рукой над головами, как бы указывая Высшему Судне на каждого, молящего о прощении.

   — Кто из нас без греха? Кто станет хвалить своё праведное житие? Кто не обижал ближнего? Кто не подвержен греху зависти и злобы? Кто не давал воли неправедному гневу? Не опалялся противу ближнего своего, не злословил? Да ежели бы и в тайне то было, Господу открыты и ваши тайные прегрешения...

Прихожане молились и трепетно следили за рукой батюшки, и каждому казалось, что говорит он именно о нём, что именно он должен дать ответ Богу за то, что и обманывал, и лгал, и греховные тайные помыслы имел.