«Сто дней» Наполеона в 1815 году с очевидностью показали русскому императору, что давно было поведано людям в Священном Писании: тщетность устремлений, основанных на человеческой гордыне, и эфемерность людских побрякушек в виде славы, власти, богатства. Он остыл несколько и к любовным утехам (к недоумению Марии Антоновны Нарышкиной). Вернулись юношеские мысли об уходе с трона... но теперь не в хижину на берегу Женевского озера, а в монастырь, где-нибудь на севере, подальше от всех...

Но Меттерних устраивал приём, на котором приходилось танцевать с надменными австрийскими красавицами, весьма понятливыми к иным намёкам; Талейран затевал новую каверзу, и какое наслаждение было, выждав, сломать интригу; стоял на своём холодный педант Кэстльри, но можно было, используя тонкости французского языка, предложить такую формулировку спорного пункта, что англичанину трудно оказывалось возразить, — то была азартная игра, от которой невозможно было оторваться, ибо предметом игры оставалась судьба огромной страны, его империи. Да и решись он уйти сейчас — кому передать престол? Косте нельзя — груб, неучён; Николай Слишком молод... Царь решил женить его на старшей дочке прусского короля Луизе-Шарлотте, дабы Надёжнее сблизить два царствующих дома.

Из искренней веры Александра Павловича, из порождённых на конгрессе раздражения и возвышенных мечтаний родилась идея Священного союза[25] — объединения австрийской, прусской и российской монархий на основе, подлинно христианских принципов. «Трудно и невозможно и человеку прожить, строго следуя заповедям Господним! — убеждали его. — А тут несколько стран с подчас прямо противоположными интересами». — «Так мы христиане на деле или только на словах? — отвечал государь. — Если илеи нового союза несут мир и согласие в Европе, кому они могут помешать?» — «Они останутся на бумаге! Всё сие лишь правильные и хорошие слова!» — «Россия будет следовать духу и букве нового союза! — был уверен Александр Павлович. — Что до остальных, это дело их чести и совести».

Так, к удивлению деловых и своекорыстных англичан, вопреки настороженности учёных и трудолюбивых немцев и бессильному сопротивлению неугомонных и громкоголосых французов, русские приняли на себя бремя общего служения, плохо представляя, сколь тяжёлым оно окажется для них. Борясь за Священный союз, Александр был счастлив едва ли менее, чем при изгнании Наполеона из России. Наконец-то, верилось ему, грязное дело государственного управления становится на новые, чистые основы. Он искренне верил в возможность вверения Европы под божественную опеку, что непременно должно было привести к счастию всего человечества.

Отчасти духовную жажду удовлетворяли большие письма княгини Софьи Сергеевны Мещёрской. Одна из фрейлин государыни, Роксана Скарлатовна Стурдза, дала Александру Павловичу прочитать книгу Юнга Штиллинга, а затем предложила встретиться с самим автором. В Бадене Александр Павлович имел долгую беседу с престарелым немцем, предложившим всей Европе свой путь к обретению подлинной веры и рассказывающим о личном общении с надземными духами, поведавшими ему свои тайны.

Та же Стурдза рассказала ему о баронессе Варваре Юлии Крюднер, вдове российского посланника в Пруссии. Правнучка фельдмаршала Миниха и дочь лифляндского барона Фитингофа, она была выдана замуж в восемнадцать лет за нелюбимого человека, пережила смерть детей, мужа и обратилась к религии, ища в ней утешения. Образованная и даровитая, она имела успех как писательница и к пятидесяти годам получила широкую известность в Европе благодаря своему роману «Валерия», а также своим видениям и пророчествам. В годы больших потрясений люди легко готовы верить сильно сказанному слову и даже жаждут такого слова. Крюднер ощутила в себе сие призвание (тем более что новый роман как-то не писался). В конце октября 1814 года в письме к фрейлине Стурдзе она предсказала возвращение Наполеона с острова Эльбы во Францию, исчезновение лилий (символа королевской власти) и наступление грозных времён. Сбывшееся пророчество, которое она не таила и от многочисленных других своих знакомых, принесло ей подлинную славу. Баронессу принимали при некоторых дворах, её предсказаниям о важных политических событиях жадно внимали во многих аристократических салонах, но ей этого стало мало.

Из писем русских приятелей и приятельниц она узнала о мистических устремлениях Александра Павловича и вознамерилась подчинить его своему влиянию. Баронесса конечно же надеялась не на свои женские чары. По венским письмам Роксаны Стурдзы она поняла, что Александр Павлович утомлён заботами и неприятностями, с грустью чувствует, что нет рядом дружеской души, с которой можно разделить думы и чувствования. Крюднер без колебаний готова была предложить императору для этой цели свою душу.

Экзальтированная дама при всей своей взбалмошности была расчётлива. Тщеславное намерение покорить своей воле спасителя Европы побудило её составить хитрый план. Стурдзе ушло несколько писем, в которых Крюднер то обещала скоро прибыть ко двору, то переносила дату приезда, однако в каждом письме содержалось некое неясное пророчество о венценосном северном властелине.

Немудрено, что Александр Павлович часто слышал о Крюднер, думал о ней и желал с нею встретиться. На пути из Вены в Гейдельберг он как раз читал одно из её писем, адресованное Стурдзе. В Гейдельберге разместили его в доме бургомистра, в убранстве которого странно сочетались мещанские потуги на роскошь и скромная простота.

Однажды вечером он сидел у камина в небольшой зале, игравшей роль столовой и гостиной.

Приятно было смотреть на оранжево-малиновые угли и думать о разном. Слух у государя был тугой, и он не услышал, как открылась дверь. Внезапно перед ним возникла, будто видение, дама в тёмном платье с молитвенно сложенными на груди руками.

   — О, государь!

   — Кто вы, мадам? Как и зачем проникли ко мне? — вскочил царь.

   — Моё имя, возможно, небезызвестно вам: баронесса Крюднер.

   — Это удивительно! — растерялся Александр Павлович. — Вы не поверите, но я только сейчас вспоминал ваше предсказание относительно Бонапарта, что его возрождённая империя долго не проживёт.

   — Я оказалась права, ваше величество! Указание на это я нашла в Священном Писании.

   — Но садитесь, прошу вас. Не желаете ли перекусить с дороги?

   — Нет, нет! Я осмелилась прийти к вам только потому, что необходимо передать вашему величеству некоторые истины. И я тут же уйду! Я никогда не осмелюсь отнимать драгоценное время императора... но дайте мне только час! Всего один час!

   — Помилуйте! Я так долго ожидал вашего приезда, что просто не отпущу вас, пока мы не наговоримся.

Александр Павлович позвонил и приказал лакею приготовить ужин на двоих. Ему так хотелось открыть свою душу, услышать слова утешения, вслух поразмышлять над загадками Писания, что появление баронессы он воспринял как подарок Провидения.

Беседа их длилась за полночь, и ужином Крюднер не пренебрегла. Александр Павлович рассказал, что считает особым милосердием Божиим обретённые склонность и привычку к чтению Библии. Теперь каждый день, каковы бы ни были его занятия, он читает по три главы: одну из Пророков, одну из Евангелия, одну из посланий Апостольских.

   — Даже при громе пушечных выстрелов я не оставлял своего обычного чтения.

   — Но важно, как и зачем, с какой целью вы читаете, — поучающе сказала Крюднер.

   — Конечно, баронесса. В Слове Божием я вижу основу и опору веры, а в вере — единственный закон, с которым должны сообразовываться в своей жизни люди и народы.

   — Ах, как это умилительно — такое смирение государя, перед коим трепещет вся Европа!..

Александр Павлович взял со стола книжку небольшого формата.

   — Вот изволите видеть, баронесса, прислал мне Родион Кошелев книгу, переведённую Лабзиным: «Облако над святилищем, или Нечто такое, о чём гордая философия и грезить не смеет». Название длинно и темно, да и содержание такое же. Право, я два раза принимался читать, но через десять страниц забываю, о чём идёт речь. А расхваливают книгу наперехлест!.. Мне Стурдза говорила, что вы весьма сведущи в тонких вопросах. Так не могли бы растолковать мне, в чём тут смысл?