— Да уж творится! Видите, сосед, мужчин у меня в лавке?

— Какая-то комиссия, да? — обрадовался шляпник.

— А вот и нет, — соврал Гирман. — Пришли, понимаете ли, попросили тарелки и горчицу, а мясо, мол, у них свое, из дому принесли. Прямо боюсь туда заходить, еще учиню чего!

— А потом что?

— А потом один из них достает из кулечка три яйца и велит мне их сварить, потому что он на диете. Так я их ему варю, а он шасть ко мне за спину, палец поднял и говорит: «Смотрите не переварите! Ровно три минуты!»

— Кошмар! — ликовал шляпник. — С тех пор, как в школах перестали преподавать закон Божий, люди совершенно распустились. Мне, сосед, вас искренне жаль, — сказал пан Курка, и в голосе его прозвучала неприкрытая радость. И он пошел к себе в лавку, но на полпути опустился на одно колено, притворившись, будто завязывает шнурок, и рассмеялся так, что закапал слезами носок башмака. — Хорошо-то как, — шептал он.

Гирман вдел крюк палки в железную петельку на жалюзи и потянул, но штору, как назло, заело. Он потянул снова. Штора не подалась.

Тут мясник заглянул через витрину в лавку и увидел там свою жену, которая все так и стояла в поддернутой юбке, словно собравшись вброд переходить ручей. Нервы Гирмана не выдержали, и он потянул изо всех сил. Крюк выскочил из петельки, и пан Гирман сначала спиной вперед перебежал тротуар, а потом быстро-быстро попятился мелкими шажками; у него было чувство, что на спине он несет рюкзак кирпичей: это его тело неудержимо стремилось сделать кувырок назад… И пан Гирман брыкался, противясь будущему падению, он сжимал в руке палку для опускания железной шторы и боролся с силами, вынуждавшими его, владельца процветающей мясной лавки, рухнуть навзничь посреди городской площади.

Две благонравные ученицы продавщиц из магазина «Лидия, изготовление бюстгальтеров и корсетов» сидели на скамейке возле чумного фонтана и обедали бутербродами. При виде пана Гирмана, мчавшегося спиной вперед, они быстро встали, подхватили каждая со своей стороны скамейку и унесли ее с пути, по которому чуть позже пролетел пан Гирман.

— Доброго дня вам, пан мясник, — поздоровались они и, усевшись на скамейку, продолжали есть бутерброды, приготовленные их мамами. Пан Гирман прорвал огромную афишу, которая большими буквами приглашала всех горожан на Венецианскую карнавальную ночь. Он сломал подпорки этой афиши и упал на спину, а ноги у него занесло так, что он пнул себя ботинком в лоб. Вдобавок пан Гирман ударился затылком о железную ограду. Шляпник Курка пробежал по площади, раздвинул бумажные лохмотья афиши и спросил:

— Ну как, сосед, голове-то сильно досталось?

Гирман сел и бережно себя ощупал.

— Хорошо еще, что вас видело не так уж много народу, — наслаждался шляпник.

Гирман поднялся, взял свою палку и пошел прочь.

— Болит?

— Еще как! — ответил Гирман.

— Вы не представляете, до чего мне вас жалко, — сочувствовал шляпник, но злорадства ему скрыть не удалось, и он был вынужден опять сгибаться к шнурку на своем башмаке. Он так смеялся, что обслюнявил колено, в которое шептал: «Хорошо-то как…»

— Не подумайте, что я хвастаюсь, — сказал в лавке пан Буцифал, — но если, мадам, вы прямо сейчас выложите десять миллионов, то Церковное управление оборудует вам целый храм… как говорится, под ключ! Ведь у нас есть свои маленькие фабрики, где делают церковные кафедры, и свои цеха, где по меркам шьют облачение для священников, отличные сутаны всего за восемь тысяч двести крон пятьдесят геллеров, и свои золотошвейные и кузнечные мастерские… — вот как говорил страховой агент пан Буцифал, а пан Гирман опустил наконец штору, вошел в магазин, взял большой оловянный таз, открыл витрину и принялся за уши хватать свиные головы и швырять их в таз.

— Да, мадам, — продолжал Буцифал. — Церковное управление распоряжается виноградниками, и винными погребами, и церковным вином… А еще у нас есть два женских монастыря, где пекут облатки на всю страну.

Тут все обернулись и увидели, как мясник высыпал на колоду свиные головы, взялся за одну, поднял ее — точно благословляя этой головой присутствующих, — положил обратно на колоду, привычно провел подушечкой пальца по острию мясницкого топора. И единым махом рассек свиной череп.

— Отличный удар, — заметил пан управляющий и прикоснулся к собственному лбу.

— Может, нам уже пора? Эта сцена возле колоды, не таит ли она в себе намек на нашу возможную судьбу? — вопросил пан Виктор.

— Уж не ревнив ли случайно многоуважаемый супруг? — прошептал пан Буцифал.

— Да что вы, господа, — во весь голос воскликнула мясничиха, — и почему только вы такое вообразили? Мой Фананек — и вдруг ревнует?! Ведь у него же нет ни малейшего повода. Фананек, вот тут спрашивают, ты часом не ревнуешь?

Пан Гирман взял большую ложку, молча смерил страховщиков взглядом и принялся вычерпывать из свиной головы мозги и сердито кидать их в фарфоровую миску.

— Что-то у меня в голове свербит, — сказал управляющий и приложил ладонь к пробору.

Мясник взял ценник на острой проволочке и воткнул его в мозги в миске.

— Ну вот, опять кольнуло, — сказал управляющий.

Пан Буцифал поднялся с места, подошел к колоде и проговорил:

— Хозяин, когда делаешь такие вот сосиски, все ведь от мяса зависит, правда?

Гирман подровнял на колоде четыре головы и четырьмя мощными ударами рассек свиные черепа.

— От мяса! Скажете тоже! — вскричала его жена. — Самое важное, господа, это приправы. Мясо — дело десятое. Пан Виктор, вот вы что больше всего любите?

— И вы еще спрашиваете, — шепнул тот.

— Да нет, — зарделась мясничиха, — я имею в виду, кроме этого. Что вы больше всего любите из еды?

— Винные колбаски.

— Так я, господа, могу приготовить вам самые натуральные винные колбаски из простой воды, и никакой химик ее не распознает. Вода, вот истинный дар Божий! — смеялась она. — Не верите? Тогда загляните в нашу кладовку. Пан Буцифал, а какие фирмы делают священные картинки для паломников?

— Мы сами и делаем, милостивая пани, — ответил Буцифал, направляясь с приятелями в кладовую, где в полутьме сиял огонек газовой горелки, похожий на фиолетовый цветок чертополоха. — А еще мы делаем, а потом поставляем во все места паломничества четки, кропильницы, хрустальные шары с Заступником земли Чешской… И, разумеется, крохотных Пражских Младенцев Иисусов, которых прозвали Bambini di Praga, — добавил пан Буцифал, выглядывая из темной кладовой через сияющее окошечко во двор, где на жарком солнце стояла большая мясорубка, вокруг которой вились привлеченные остатками вонючей требухи золотые и зеленые мухи.

— А вы что любите больше всего? — спросил в свою очередь пан Виктор.

— Кроме этого самого, — потупилась мясничиха, — я больше всего люблю раннюю буженину… Это когда на бойне забивают первую свинью, а я приношу пустой молочный бидончик и вырезаю у свиньи кусок сердца и кусочек печени, и немножко пятачка, и ушка, и наливаю литр воды, а потом плотно закрываю бидончик крышкой и бросаю его в кипяток. А когда туша уже висит на крюке, я этот бидончик вытаскиваю, открываю, разливаю бульон по чашкам, а буженину высыпаю в миску, и мы это едим и пьем.

— Без хлеба? — спросил Виктор.

— Он нужен, только чтобы пальцы о него вытирать. Однако же, господа, вот он, секрет нашей фирмы, вот они, наши награды и призы с выставок… Полный шкаф специй! — воскликнула пани Гирманова и распахнула дверцу шкафчика, набитого всевозможными коробочками.

Пан Буцифал вернулся в лавку, поглядел, как Гирман вычерпывает ложкой из черепов свиные мозги, и сказал:

— Вы не поверите, хозяин, до чего в этом году могилы дешевые! На Ольшанском кладбище как раз есть три такие на продажу. Любой приличный чех мечтает спать вечным сном именно на Ольшанах. Не интересуетесь?

— Я боюсь, — ответил Гирман, косясь в сторону кладовки. — Боюсь очнуться в гробу.

— Это редко когда случается, — успокоил его Буцифал. — В общем, стоит вам только намекнуть — и не пройдет и недели, как вы получите свою могилу. Сухую, аккуратную, кран с водой совсем рядом, а через забор открывается прекрасный вид на поле и ресторанчик. Другой такой возможности вам не представится.