— Или взять, скажем, часовщика из Мельнице! С заявлением у него все прошло как по маслу, и я ему уже ручку протягивал, чтобы он расписался, — а тут — бац! — ученик, черт бы его побрал! Мальчишка, видите ли, вставлял пружину в ходики, а она выскочила, смела со стола все колесики и часики, разорвала заявление и давай летать по всей мастерской. Утихомирилась только в ящичке со всякими детальками… И часовщик отказался от своего счастливого будущего! А когда я на другой день шел на поезд, — сказал управляющий, выходя в простыне из шкафа, — и заглянул по пути в мастерскую, то увидел, что часовщик с учеником все еще ползают по полу на четвереньках и собирают раскатившиеся колесики и винтики!

Вот что рассказал управляющий и распахнул оба окна, так что в белую комнату задуло синие занавески и повеяло теплом.

— Вы похожи на римлянина, — сказала Надя.

— Разве что на римского нищего. А вот вы — вылитая римлянка с вывески аптеки! — ответил управляющий, взяв в руки шампанское и снимая с его горлышка плетеную проволочную корзиночку.

— Библиотеки? — непонимающе переспросила Надя.

— Аптеки!

— А я уж испугалась, что библиотеки.

— В одной руке миска, в другой — змея.

— Приятно слышать. А что насчет пана Тонды?

— О пане Тонде пора позаботиться обществу охраны животных, потому что он вечно дергается, как вол на привязи. Зашить бы его в коровью шкуру да быка напустить, может, тогда бы успокоился! — объявил управляющий и медленным движением большого пальца высвободил пробку. Из горлышка бутылки тут же вырвалась шумная струя и забрызгала Тонде голову.

— Шампунь, шампунь! — смеялась Надя.

— Пардон, — принес свои извинения управляющий, — что-то это «Шато-Мельник» расшалилось! — И принялся наполнять бокалы.

— Дурацкие у вас шутки, — ругался Тонда, причем одна половина его лица смеялась, а другая сердилась.

— За что пьем? — спросил пан управляющий и, резко отдернув штору на колечках, показал на висевшую над площадью луну. — За прекрасную ночь!

— Чтобы дела шли побойчее! — сказала Надя.

— За пятна, которые нельзя отчистить без повреждения ткани, — добавил Тонда.

— И за звоночек сверху, который никогда не помешает, — подхватил управляющий, легонько ударив бокалом о бутылку.

— Смотреть в глаза! — шевельнула ресницами Надя.

Все выпили до дна.

Надя налила снова.

— Чтобы дела шли побойчее, это вы верно сказали! — управляющий уселся поудобнее. — Но вот какие дела-то? Над страхованием сгущаются тучи. За добро, которое ты несешь людям, тебе платят острыми патефонными пружинами или даже пружинами из ходиков! А на пароме? Да будь у этого парикмахера в руках бритва, я бы непременно погиб!

— Страховщик к тебе идет, где любимый пулемет? — продекламировала Надя и глотнула золотистого напитка.

— Посоветуй мне что-нибудь, о женщина! — сказал управляющий.

— Я есть хочу, — ответила она.

— Там в корзинке мясо по-моравски. А ты, Тонда, играй! — распорядился управляющий.

И старомодный оркестр, раскрученный пальцем агента «Опоры в старости», заиграл вступление, и Бенджамино затянул:

— Ave Maria…

Надя, запивая шампанским копченое мясо, давала советы:

— Тут суть в чем? Продавать людям товары повседневного спроса. Надо создать компанию… да хоть, к примеру, «Кладбищенская скульптура».

— И как вы себе это представляете?

Надя вытерла губы, шагнула в шкаф и прикрыла за собой дверцу. Потом постучалась.

— Войдите, — пригласил управляющий.

Надя вышла, поклонилась и произнесла:

— Уважаемый, я представитель «Кладбищенской скульптуры». Какой памятник хотели бы вы на могилу, в которой однажды заснете вечным сном? Не знаете? Ничего страшного, компания «Кладбищенская скульптура» продумала все за вас. Вот альбом. Извольте взглянуть… Чудесный памятник с двумя голубками, один из которых поднял клювик вверх. Или вот, полюбуйтесь — плачущий ангел…

— Отлично! — одобрил управляющий. — Только руку надо покрепче прижать к груди, этот жест всегда хорошо действует на клиентов. Вот так…

— А может, вы предпочли бы видеть на могиле каменное дерево с одной надломленной ветвью? — продолжала Надя, поднеся руку к левой груди.

Бенджамино выводил чувствительно:

— Sancta… Sancta!

— Но возможно, сударь, у вас есть собственные пожелания по поводу вашего памятника? Что ж, «Кладбищенская скульптура» готова выполнить их, использовав ваши наброски, — убеждала Надя изумленного пана управляющего. Он взял ее за правую руку.

— Держитесь свободнее, жесты должны быть естественными… вот, правильно… свободную руку возденьте к небу, призывая его в свидетели. Из вас выйдет прекрасный агент… вы можете гипнотизировать взглядом и жестом…

— Уже допили, — сказала Надя, выйдя из роли.

— Начните виски, — отозвался управляющий и сильно сжал переносицу, словно надевая на нее пенсне. — Господи Боже! — воскликнул он, прикрывая ладонью глаза. — Деньги могут потечь рекой! Да еще и рабочие места для десятка скульпторов! Тридцать процентов — вот наша возможная прибыль! А клиентов искать по некрологам в газетах.

Надя зажала коленями бутылку виски и, извлекая штопором пробку, сказала:

— Некрологи — это уже поздновато, лучше в больнице кого-нибудь подмазать, чтобы узнать, кто вот-вот умрет.

Потом она принюхалась к горлышку и похвалила:

— Вещь!

Голос Бенджамино постепенно увядал, Тонда тряс рукой и разминал уставшие пальцы.

— В корзинке есть стопки, — сообщил управляющий.

— Это для вас, лично я буду пить из бокала, — сказала Надя.

Тонда перевернул пластинку и опять раскрутил ее:

— О dolce Napoli, о suol beato…

— Тонда, перестань шуметь! — крикнул управляющий.

— Да ладно, я люблю певцов, — сказала Надя и пошла к шкафу. Вернулась она оттуда с мокрыми носками.

— Мы сейчас сурдинку сделаем! — С этими словами она запихнула в отверстие, откуда шел звук, мужские носки, и голосу Бенджамино пришлось пробиваться сквозь мокрую ткань:

— …tu sei l'imperio, de l'armonia…

— Или попытать счастья с картинами, — предложила Надя, держа бокал у губ.

— Только не картины! — подскочил управляющий, выставив вперед обе руки. — Картины — это дело дохлое. У всех дома ломятся от картин. Куда ни глянь, сплошные картины! А на аукционах? Нет, картины упали ниже некуда. Да всего за несколько десятков тысяч вы сегодня можете обзавестись собственной галереей. Лично я ставлю на «Кладбищенскую скульптуру»!

И он разбежался, и подпрыгнул, и развернулся в прыжке, и уселся на белый подоконник, и устремил восторженный взгляд сначала на темно-синее небо, украшенное белой луной, а потом на чумной столб, вздымавшийся посреди площади, точно черный гейзер, и державший на своей вершине золотую статую Девы Марии… А затем управляющий перевел взгляд на чашу фонтана, там серебрилась вода, из которой била вверх серебряная струйка, подбрасывавшая пинг-понговый мячик: упав, он тут же оказывался в специальной сеточке, и струйка снова ловила его и выносила наверх.

— Я сначала думаю, а потом говорю, — сообщила Надя и налила себе виски.

Допив, она выдохнула так, что у нее даже губы занемели.

Голос Бенджамино протискивался сквозь мокрые носки:

— Santa Lucia, Santa Lucia!

Надя воздела палец, скрылась в шкафу и постучала.

— Войдите, — пригласил управляющий.

Девушка вышла из белого гардероба и поклонилась.

— Председатель! Как тебе известно, власть, а значит, и забота о культуре народа находятся теперь в ваших руках! Иная эпоха — иные сюжеты! Художники сегодняшнего дня работают на вас. Здесь, в помещении фабричного комитета, должна висеть картина. Что бы ты предпочел — «Бригаду шахтеров», «Обед на сталелитейном заводе» или «Мартеновский цех»?

Управляющий спрыгнул с подоконника и прошептал, подойдя к Наде:

— Восхитительно! Жесты строгие, почти повелительные. И сразу начинайте оглядывать стены в поисках места для картины… А вот эта рука словно дирижирует… за-бо-та о куль-ту-ре! Продолжайте, продолжайте, пожалуйста! — волновался пан управляющий. Он налил себе немного виски и прополоскал рот. Потом взял полотенце, улегся на кровать и прикрыл им лицо. Надя сделала глоток, поднесла ко рту ладонь и принюхалась к своему дыханию.