По сравнению с лютой зимой сталинизма 1953 года на дворе расплывалась теплынь общественных преобразований. Но уже осень 1956 года отметилась кровавым подавлением венгерского восстания и первыми расправами с инакомыслием внутри страны.

И однако после десятилетий террора и кладбищенской тишины набирало темп духовное пробуждение. В период XX–XXII съездов партии возродилась надежда на возвращение к чистоте былых революционных идеалов. На этой волне возникло движение «шестидесятничества», развернули деятельность не только журнал «Новый мир», но и театр «Современник», Театр на Таганке Ю. Любимова, театр Товстоногова в Ленинграде… Создавалась богатейшая по соцветию имен литература, яркий кинематограф.

«Новомировство» под водительством А. Твардовского стало главным оплотом и наиболее ярким выражением духовного «шестидесятничества». Под синей своей обложкой журнал умел объединить все то лучшее и живое, что могло продраться и пролезть сквозь цензурные рогатки. Причем палитра имен была гораздо шире самого направления.

Перечень известен, но все же стоит повторить. Здесь печатались А. Твардовский, А. Солженицын, А. Ахматова, И. Эренбург, В. Гроссман, В. Катаев, К. Паустовский. С. Маршак, Ю. Домбровский, В. Некрасов, Ю. Трифонов, Б. Можаев, А. Яшин, В. Шукшин, В. Белов, А. Синявский, Ю. Казаков, В. Тендряков, В. Панова, И. Грекова, К. Воробьев, Ф. Искандер, В. Семин, В. Быков, Ф. Абрамов, Ч. Айтматов, Г. Троепольский, С. Залыгин, Г. Владимов, В. Войнович… Многие из этих авторов были впервые открыты и выпестованы журналом. А иные за отчетливую узнаваемость позиций и регулярность журнальных публикаций в обиходе даже так и назывались — «новомировские прозаики».

Под руководством Твардовского «Новый мир» превратился в собирателя здоровых духовных сил страны, в негласный орган литературной оппозиции. В какой-то зародышевой форме в ситуациях исключительных он даже играл роль оппозиционного режиму литературно-политического клуба. Выдающийся художественный и редакторский талант Твардовского, его честность, мужество и воля, — вот что прежде всего обеспечивало столь необычную роль подцензурному ежемесячнику, выпускаемому на уличном московском задворке, за Пушкинской площадью, группкой единомышленников.

Федин, как уже сказано, был членом редколлегии журнала «Новый мир» оба редакторских срока Твардовского (1950–1954; 1958 — февраль 1970). И если маститый прозаик временами исполнял свою должность иногда и без особых перегрузок, то работали они с творческим взаимопониманием. Доверяли друг другу. Первую книгу Ю. Трифонова — роман «Студенты», принесший Сталинскую премию сыну «врага народа», как помним, рекомендовал Твардовскому Федин. Он же на примере рукописи романа «Товарищи по оружию» пестовал прозаика Константина Симонова…

В 1961 году по предложению Федина и с его вступительной заметкой в «Новом мире» были опубликованы воспоминания вдовы расстрелянного Михаила Кольцова Е. Ратмановой-Кольцовой о муже и литературных событиях той поры. В № 9–10 журнала за 1965 год по рекомендации Федина и с его печатным напутствием публиковались мемуары В.М. Конашевича «О себе и своем деле. Записки художника». В июньской книге за 1967 год своей рекомендацией и предисловием Федин пробил появление на свет рукописи издателя «Алконоста» С.М. Алянского «Встречи с Александром Блоком». Список, в котором преобладают культурно-исторические ценности, можно длить.

Твардовский с Фединым совместно обсуждали некоторые поворотные явления литературного процесса (вроде, скажем, прозы Шукшина или дебюта Солженицына). Заодно действовали и в самых сложных ситуациях.

Вместе с главным редактором и его командой Федин в 1962 году твердо стоял, например, за публикацию повести «Один день Ивана Денисовича». Однако же на людях действовал иногда, может, уже с обретенной к той поре после публичных побоев и официальных возвышений тактической гибкостью.

Л. Сараскина в биографии «Солженицын» приводит такую дневниковую выдержку из дневника зам. главного редактора журнала: «Как записал В. Лакшин в июне 1962 года, Федин очень хвалил Солженицына. “Вы сами не знаете настоящей художественной цены этой повести Солженицына”. Но написать на бумаге отзыв боится. “Ну, вот только не знаю, как вы это напечатаете? — сказал еще Федин. — А папе (то есть Хрущеву) показывали?” — спросил он…»

Любая топорная заданность губит многоголосие жизни. В ту пору Федин был уже не только членом редколлегии журнала, но и первым секретарем Союза писателей СССР. А занимаемый пост диктовал, конечно, собственные правила политеса и обхождения.

Твардовский, напротив, впоследствии подчеркивал важнейшую роль мнения Федина при решении участи «Одного дня Ивана Денисовича». Причем отмечал это даже в неблагоприятный вроде бы для их отношений момент. В своем январском публичном письме 1968 года Федину по поводу запрета на публикацию «Ракового корпуса» А. Солженицына, получившем хождение в литературной среде, он писал: «Ваша высокая оценка рукописи, поступившей в “Новый мир” от безвестного автора, сыграла свою роль в ее судьбе: ставя вопрос об опубликовании ее, я особо ссылался на Вас…» («Иван Денисович», как известно, был напечатан «с ведома и одобрения ЦК КПСС».)

Отмечу вдобавок, что сам Твардовский, ближе знавший Федина и лично, и творчески по перевалам пройденных литературных дорог, относился к этому необычному члену редколлегии гораздо лучше и душевней, чем часть его редакционной команды, из числа молодых, не избегавшей поветрия расхожих московских литературных веяний насчет Чучела Орла.

Вообще в мировоззренческих позициях Твардовского и Федина было гораздо больше перекличек и совпадений, чем это представлялось иным энтузиастам и поклонникам журнального вождя «шестидесятничества».

Взять отношение к религии, начавшей стремительно возрождаться в хрущевскую эпоху. Твардовский был куда более рьяным и воинствующим атеистом, ее ниспровергателем, чем Федин.

Один только пример. Издавна, когда еще мало кто слышал о прозаике Вере Пановой, Твардовский выступил рьяным почитателем ее таланта. В первую послевоенную пору, будучи членом редколлегии журнала «Знамя», он пробивал на страницы этого журнала повесть «Спутники» — о передвижном военном госпитале фронтовых лет, который некогда довелось сопровождать Пановой. С этой яркой вещи и грянула тогдашняя слава прозаика. Она же определила и дальнейшие отношения двух писателей. Позже, в «Новом мире», по свидетельству зам. главного редактора Кондратовича, Панова входила в число нескольких авторов, которых Твардовский «читал, минуя отделы, и редактировал сам». Произведения писательницы всегда были желанными и долгожданными в редакции.

Но вот Вера Федоровна обратилась в верующего человека. После долгих трудов и исследований написала одну из лучших своих книг «Лики на заре». В сборнике исторических повестей исследовала зарождение и становление христианства на Руси и его переменчивые судьбы на разных исторических изворотах эпох раннего Средневековья. Обрисовала яркие живые фигуры первых христианских подвижников, в том числе тех, которые стали основателями Киево-Печерской лавры, вроде святого подвижника Феодосия… Показала реальные духовные трудности и сложности жития первых святых и религиозных просветителей, их отношений с мирским окружением, церковными и светскими властями.

Рукопись, как водится, оказалась в «Новом мире», на столе у Твардовского. И что же? Давний ее почитатель ответил острым исполненным ядовитой иронии письмом от 21 июля 1966 года.

На сей раз главный редактор не церемонился и в духе атеистических брошюр той поры крыл напрямую. Оценивая центральную вещь «Ликов на заре», Твардовский так пояснял причину отказа печатать повести: «Что же касается “Феодосия”, то тут просто получился образчик житийного жанра. Ведь Вы трактуете об известной эволюции христианской идеологии, о ее кризисе, сращивании с государственностью, а следовательно, вынуждены всерьез, без всякой иронии повествовать о пещерных подвижниках, умерщвлении плоти и т.п. Я уверен, что где бы это ни было напечатано, верующие будут вырезать этот рассказ, читать и умиляться, — давненько такого не доводилось воспринимать с печатной страницы. Словом, это оказалось совсем, совсем не ко двору журналу “Новый мир”…»