Однако и при таком местонахождении, «далеко от Москвы», литературным репетитором Константин Александрович оказался и для меня. В томе писем его 12-томного Собрания сочинений (М., 1982–1986) помещено несколько писем Федина ко мне и его отзывов о моих книгах. Копии во много раз большего числа других я передал Н.К. Фединой, его дочери.

Корреспондента из Йошкар-Олы позже взяла собкором по Волге редакция «Литературной газеты». Первые взаимные обмены почтой с Фединым — осени 1957-го и весны 1959 года — не выходят за рамки деловой переписки писателя с журналистом. Они «привязаны» к общественно-культурным событиям той поры в Куйбышеве (Самаре) и Саратове, откуда печатались собкоровские материалы. В культурной жизни родных волжских мест Федин принимал активное участие.

Помню первые впечатления.

В конце ноября 1957 года в Куйбышеве проходила конференция литературоведов Поволжья, посвященная приближающемуся 90-летию со дня рождения А.М. Горького. Среди многочисленных приглашений, разосланных устроителями, было и адресованное Федину. Такие Горьковские чтения, причем иногда с более солидными научными силами, проводились в те месяцы по всей стране. И, честно говоря, мало кто верил, что Федин сможет принять приглашение. Но Федин приехал.

Вместе с другими гостями он появился в президиуме конференции, в глубине сцены, уставленной несколькими рядами стульев. Рослый, седой, с откинутыми назад волосами, с крупным высоким лбом, тонким подбородком и большими светло-синими глазами. Во всем его облике, в том, как ладно облегал серый костюм его поджарую, при легкой сутулости, фигуру, было что-то изящное, молодцеватое и, снова хочется сказать, — артистичное. Федину было тогда 65 лет.

В этот вечер состоялось открытие. С воспоминаниями об А.М. Горьком выступила вдова Екатерина Павловна Пешкова. Федин, когда дошел его черед, попросил разрешения прочитать отрывки из книги «Горький среди нас». Книга эта в огромной мемуаристике остается лучшим, что написано о Горьком.

Существует литературная поговорка, что никто не может прочитать вещь хуже, чем сам автор. У К.А. был звучный, чуть рокочущий баритон, и многое в Федине говорило мне такое, казалось бы, второстепенное для писателя умение — читать, или, вернее, публично произносить свои произведения.

Он читал густым, хорошо поставленным голосом, негромко, раздумчиво. Это было не просто чтение, это была жизнь в минувшем, повторные встречи и разговоры со своим литературным учителем, в которых лишь легкие нотки декламации напоминали о сидящих в зале. И то, что рядом сидела Екатерина Павловна Пешкова, свидетель и участник событий, с обручальным кольцом на руке, о которых словно бы рассказывал другой их участник, придавало особую проникновенность обрисованным событиям. На глазах слушателей история как бы переплеталась с сегодняшним днем.

В те самые месяцы у Федина вышла новая книга. В 1957 году он впервые собрал под одной обложкой свои статьи о литературе и искусстве, часто рассеянные по малодоступным и забытым изданиям, добавил и то, что прежде не публиковалось. Получился объемистый том под названием «Писатель. Искусство. Время». В областном клубе журналистов был организован выездной киоск. Среди других литературных новинок, разложенных на стеклянном лотке, продавался и только что вышедший однотомник. После окончания официальной части Федин ставил на нем автографы.

Книга оказалась событием. Большую статью о ней с подробным разбором опубликовал крупный филолог, академик В.В. Виноградов.

…Конец сентября 1959 года. Вдоль саратовских улиц уныло выстроились тополя и липы, холодный осенний сквознячок щупает дряблую пожелтевшую крону и осыпает на мокрый асфальт листья. С беспросветно серого неба в который раз принимается надоедливо и тоскливо моросить. Но на улицах в эти дни было людно, возбуждение праздника чувствовалось даже в троллейбусах и трамваях. Саратов, город интеллигенции, город студентов, справлял 50-летие своего университета.

Центром празднества стала научная конференция библиотечных работников более чем 30 городов. Участие в ней принял Федин.

Почтительное отношение к библиотекарю, к труженику, который всего себя отдает книге, — давняя традиция русских писателей. Словами, адресованными «Библиотекарю, уходящему на пенсию», Федин вместо послесловия закончил сборник «Писатель. Искусство. Время».

…О двух событиях в жизни Поволжья — горьковской конференции 1957 года и саратовской университетской 1959 года — я написал репортаж для местного альманаха, перепечатанный затем в журнале «Москва». Сохранились небольшие деловые письма Федина, связанные с предварительным «визированием» рукописи и последующей пересылкой альманахов и журнала.

Возвращая из Москвы по почте рукопись репортажа, к которому были приложены также сделанные мной фотографии, Федин писал 27 апреля I960 года:

«…Прежде всего благодарю Вас за фотографии. Особенно за куйбышевскую — с Ек. Павл. Пешковой — хорошо напомнившую не столь давнюю “самарскую” встречу.

Ваш репортаж я, разумеется, визирую (чему свидетельством послужат эти строки). На полях рукописи я внес в общем небольшие поправки из соображений точности слова и устранил одну фактическую ошибку (стр.15)… Как депутат имею дело, главным образом, с московским населением. Как литератор… да Вы говорите достаточно об этом! Званий и названий ношу куда как много…»

Когда осенью того же года альманах «Волга» с репортажем был отправлен Федину, ответом явилось письмо от 13 октября 1960 года:

«Уважаемый Юрий Михайлович (не ошибаюсь ли в отчестве? Извините, если — да), благодарю Вас за альманах с Вашей статьей, — получил его на днях…

Очень прошу Вас выслать мне бандеролью два экземпляра “Волги” с Вашей статьей: гостивший у меня и только что уехавший Вольф Дювель (немецкий литературовед, участник саратовской конференции 1959 года. — Ю. О.) просил экземпляр, и я хочу послать книжку “Волги” в Ленинград одному старому библиографу. Вышлите бандероль наложенным платежом, а то я Вас разорю, право! Заранее благодарю за эту любезность! И еще: передайте или перешлите прилагаемое поздравление мое к 60-летию Машбиц-Верова (видному литературоведу из Куйбышева, о котором в том же № 22 альманаха “Волга” была напечатана юбилейная статья. — Ю.О.) — нет адреса его!

Будьте здоровы. С приветом

К. Федин».

Этим и исчерпывались тогда все отношения. Встречи происходили, но даже отчества корреспондента писатель как следует не помнит.

Минуло почти три года.

Тут сам расклад событий возвращает к широкой теме — как Федин относился к поколению молодых литераторов. В 1961 году в Куйбышевском книжном издательстве у меня вышел первый сборник очерков «Серебристые облака». Ему предшествовала очерковая брошюра, выпущенная тем же издательством. Кроме того, я печатал критические и литературоведческие статьи и фельетоны. Итак, на рубеже 1962 года я стал обладателем двух книжечек, и, как это бывает, передо мной замаячили вопросы: кто я? нужны ли людям мои писания? браться ли за новую книгу или срочным порядком активизироваться в газете, где, кстати говоря, непосредственное начальство начинало уже косо поглядывать на мои «посторонние занятия»?

Не претендуя на открытие Америк, скажу, что творческая уверенность в себе — не совсем обычное свойство художественного сознания. У нее иная природа, чем у эмоций житейских, таких, скажем, как самолюбие, скромность или, напротив, расторопность, умение действовать локтями у издательских лотков и гонорарных касс и т.п. Если воспользоваться градациями психологической науки, такую уверенность, вне сомнений, следовало бы отнести к разряду высших мировоззренческих чувств, управляющих процессами литературного творчества. И это понятно. Ведь самое драгоценное в каждом пишущем — это его индивидуальность, то, что он несет в себе особого, пусть маленькое, но свое, отличающее этого автора в море разливанном печатной продукции.

Сложной гаммой подобных переживаний и была вызвана некая затея, предпринятая молодым литератором из Куйбышева в самом начале 60-х годов. Ей-то и суждено было определить многие последующие отношения…