Егор тряхнул головой: проклятая работа! В печенках сидит! Никакой личной жизни! Он с усилием вернулся к своим «алым парусам».

И, в-четвертых, цветы. Очень важный вопрос. Цветы будут сыпать с вертолета. Но какие? Естественно, розы. Но ведь это банально! Это — как у всех. И потом — тяжелые, длинные стебли с шипами… Поцарапать могут! Нет и нет! Что-нибудь изысканное, необычное, показывающее его хороший вкус. Хризантемы — мрачно. Гвоздики — плоско. Орхидеи — дорого… И вдруг его осенило: фиалки! Крохотные букетики фиалок, перевязанные розовыми ленточками! 500–600 букетиков вполне достаточно для хорошего впечатления.

Потом он всерьез и тяжело задумался о своем внешнем виде. Пиджак или смокинг — вот в чем вопрос? Смокинги ему как-то не шли…

4

Судьба щедро подбросила Егору очередной подарок. Под утро раздался звонок. Наблюдатель доложил осипшим и слегка пьяным голосом, что объект прибыл — все окна освещены, что объект приехал на такси с двумя чемоданами и больше из дому не выходил.

Наступил решающий момент!

Весь день провел Егор в бешеной беготне: уговаривал, грозил, льстил, подкупал… О, как непросто устроить настоящее первое свидание с Девушкой Своей Мечты! Свести воедино все силы природы и человеческие ресурсы!

Вертолет, автобус, оркестр, цветы, машина… А если метель? А если дождь со снегом? А если минус сорок? Для музыкантов завезли сорок комплектов теплого белья. Взяли с военных складов наборы для десантников, воюющих в условия Крайнего Севера. Это повлекло за собой покупку фраков на два размера больше.

Егор едва успевал выписывать чеки.

На два ближайших дерева пришлось установить прожекторы на случай тумана или снегопада. Егор, конечно, запросил официальный метеопрогноз, но он, как все нормальные люди, не верил синоптикам.

«Надо все предусмотреть, — горячечно размышлял он, — чтобы потом не было мучительно больно за упущенный шанс… Она должна… она поймет…» Егор вдруг вспомнил выражение Маркса: жалка та страсть, которая не вызывает ответного чувства. Ну нет! Его страсть не жалкая! Его страсть поет скрипкой, гремит вертолетным мотором, сияет прожектором на обледенелой березе…

К часу ночи все было готово. Егор провел генеральную репетицию во дворе своей клиники. Камерный оркестр с воодушевлением исполнил адажио, тенор спел, прожектора воссияли, высоко в черном небе стрекотал милицейский вертолет… ниже он опуститься не мог по причине ночного времени и плохой видимости, но Егор хорошо представлял себе, что, если эту дивную картину посыпать букетами цветов… Ну, я вам скажу! Ну, орел!

Единственное, что его смутило, — так это неадекватная реакция персонала и пациентов клиники. А с другой стороны — больные люди, что с них взять! «У них всё в прошлом, — думал он холодно. — Им не понять».

Егор выдал аванс всем участникам представления, велел им хорошо выспаться и быть к часу Икс выбритыми и абсолютно трезвыми.

К утру в клинике все улеглось. Больные забылись коротким тревожным сном.

Около девяти утра, тревожно поглядывая на серенькое московское небо, Егор начал подтягивать свои силы. Он чувствовал себя Наполеоном.

Разведка донесла: объект квартиры не покидал. Егор дал команду начинать. И началось…

Во двор задом вкатился трейлер, и парни из автосервиса чуть ли не на руках вынесли машину — чистенькую, сверкающую, перевязанную гигантской розовой лентой, будто девочку из роддома привезли. Машину бережно поставили прямо под балконом объекта, сняли целлофан, сдули случайную пылинку и осторожно удалились.

На место трейлера въехал автобус, из него гуськом потянулись музыканты — подозрительно кругленькие и похожие на пингвинов в черных фраках и белых манишках. Молча заняли свои места, дирижер (тоже кругленький по причине теплого белья на гагачьем пуху) вышел вперед и посмотрел на Егора. Тот дал знак — готовность номер один! — и махнул осветителям на деревьях. Вспыхнули прожекторы, двор залили потоки света — за окнами замелькали испуганные лица жильцов. Зато оркестр был как на сцене Большого зала консерватории. Егор кивнул дирижеру. Дать команду голосом он не мог — горло перехватило и на глаза наворачивались слезы.

Дирижер мотнул в ответ головой, отбрасывая со лба непокорные кудри… и полилась божественная мелодия Петра Ильича Чайковского. С треском стали распахиваться заклеенные на зиму окна и балконные двери. Встревоженные жильцы, прикрываясь ладошками от нестерпимо слепящего света, пытались разглядеть, что творится во дворе.

Егор нетвердыми шагами подошел к машине и положил руку на капот. За заветным окном мелькнула голова в бигуди и пропала. Оркестр с изумительной силой и страстью играл бессмертное адажио, дирижер вспотел, лица у оркестрантов сделались таинственные и лукавые.

Из подъезда выбежала девушка. Та самая. Светлана Самохина, двадцать три года, рост 166 сантиметров, брюнетка с карими глазами. Она всё-всё поняла, увидев еще из окна машину и оркестр.

Едва она показалась в дверях, Егор махнул перчаткой, музыканты расступились и пропустили маленького толстенького тенора. Он сложил ладошки под грудью и сладко затянул:

Скажите, девушки, подружке вашей…

Оркестр слаженно перешел от Чайковского к неаполитанской песне.

Девушка, спотыкаясь на тонких высоких каблуках, с расширенными от счастья глазами бежала к Егору, то есть к машине, но и к Егору тоже… Она робко положила ладонь на капот своей чудесным образом спасенной машины, пальцы их переплелись… Егор вздрогнул, как от удара током. Светлана открыла рот… Он замер…

И тут оглушительный грохот накрыл дом, весь двор и, кажется, целиком Москву.

В небе появилось огромное пятнистое брюхо. Народ все понял и метнулся по домам с истошными криками. Балконы опустели. Окна захлопнулись.

Позже Егор узнал, что милицейский вертолетик сломался в самый последний момент — уже после генеральной репетиции. Друзья-гаишники не хотели подводить Егора и одолжили за ящик пива «Хольстейн» боевую единицу у армии. Это была знаменитая «Черная акула», в брюхо которой два джипа входят как нечего делать. И еще много места остается…

«Акула» снижалась рывками, натужно ревя. Чудовищным ураганом разметало музыкантов, тенор шариком покатился по грязному снегу. И, как во сне, он продолжал петь, а летящие музыканты продолжали играть. Видимо, неаполитанскую песню. Их лица из лукавых стали злобными и очень красными. Вертолет лопастями рубил верхушки деревьев. Звенели разбитые стекла верхних этажей.

Девушка широко открыла рот. Ее длинная роскошная шуба вывернулась, поднялась вверх и закрыла ей голову. Может, и к лучшему. Потому что наступила кульминация. Сверху посыпались букетики фиалок. Изящные бутоньерки с бантиками были само очарование, но, к сожалению, летящий на большой скорости мокрый букетик подобен метательному снаряду. Бум, бум, шлеп, шмяк! По стенам, по лицам, по стеклам размазывались пармские фиалки. Все это равнодушно освещали мощные прожектора, брошенные на произвол судьбы струсившими осветителями, которые при первых порывах ветра ссыпались вниз и залегли. Березы гнулись, но стояли…

Девушку повалило и потащило по снегу. Егор бросился из последних сил и накрыл ее своим телом. Фиалки колотили его по спине, рукам и ногам. Это было неприятно, но терпимо. А вот прямое попадание в голову едва не отправило его в нокаут.

Наконец бомбежка прекратилась. Егор встал и повел Светлану к подъезду. Вертолет, сбросив весь груз, поднимался. Неожиданно со свистом пронеслось пустое ведро и упало в непосредственной близости от дирижера. Оркестранты, осторожно обходя зарывшееся в землю пятнистое армейское ведро, взяли дирижера под руки и повлекли к автобусу.

Егор ничего этого не видел. Он вбежал в подъезд, захлопнул за собой дверь и отвел пушистый воротник от счастливого лица Светланы. И почему это ему, дураку, тогда, у шкафа, показалось, будто она нехороша собой. Счастье чудесно преображает любую женщину. Огромные глаза сияли, нежный румянец покрывал щеки. Она, естественно, всё, всё поняла! Каждая девушка ждет своего принца — с цветами и музыкой. И узнает его сразу, без лишних слов и объяснений. Другие могут обмануться, ошибиться или тешить себя иллюзиями, но она — нет! Она совсем другое дело. Чудо произойдет именно с ней, именно к ней придет принц и скажет: «Я искал тебя всю жизнь!»