Я благодарен этим людям. Что ни говори, но только в такие дни можно понять, уважают тебя люди всерьез или только за должность. Когда ты в силе, когда ты на коне, когда от твоей воли зависит раздача высоких постов, генеральских звезд и прочих привилегий, к министерскому или вице-премьерскому мундиру готовы прильнуть многие. Но они же в первую очередь отшатнутся, как только почувствуют приближение отставки.

Зная это, никогда не жаловал льстецов и подхалимов. Но, не скрою, меня по-человечески задело, что в эти дни мне побоялись позвонить несколько человек, которых я числил если не товарищами, то соратниками по работе в государственной власти. Время показало, что их осторожность оказалась напрасной: почти все они в свое время тоже были уволены.

24 марта приехавшая бригада специалистов отключила у меня на даче телефон кремлевской ВЧ-связи, а вскоре я стал обладателем отпускного билета, дававшего мне право отдыха в течение почти семи месяцев — с 10 апреля по 7 ноября 1998 года. Такой внушительный срок образовался за счет не использованных в прошлые годы отпусков.

Известный указ президента оговаривал, что в отставку я отправлен «в связи с переходом на другую работу». И хотя разговоров о новой работе не было, я посчитал, что за время отпуска все сложится само собой и мне будет сделано какое-нибудь предложение, учитывающее мой опыт, знания и, не скрою, некоторые заслуги перед Отечеством, еще совсем недавно отмеченные одноименным орденом.

Вместо этого в средствах массовой информации некоторые журналисты продолжали муссировать странные слухи о том, что новоявленный отставник Куликов «хотел подмять под себя все спецслужбы» и «готовился в президенты России». Зная, как действуют во власти приводные ремни, нисколько не сомневался, что заказ на мою политическую ликвидацию еще не считается отработанным до конца, а тем, кто инспирировал мою отставку, хочется получить от меня либо сигнал о капитуляции, либо угрозы о публикации очередных «чемоданов с компроматом».

Этим чиновникам нужна была некая определенность. Либо они продолжают бороться со мной всеми доступными методами, либо списывают меня со счетов как битую политическую фигуру.

Они еще не знали, как я буду реагировать.

Но не о подаче каких-либо закодированных сигналов власти думал я, когда 27 марта, во время празднования Дня внутренних войск, на вопрос корреспондента телекомпании НТВ прямо ответил на вопрос о причинах моей отставки. Произнесенная мной фраза, дескать, «не пришло еще время безнаказанно честно служить Отечеству» — облетела всю страну и очень многим запомнилась. Те, кто знают историю, без труда вспомнят, что в схожих обстоятельствах впервые была она произнесена французским маршалом, соратником Наполеона, и я не мог предположить, что в контексте нового времени ее расценят как вызов, как угрозу, как презрение к интриганам из ближайшего ельцинского окружения.

Газета «Московский комсомолец» писала в те дни: «Как ни странно, увольнение Куликова может оказаться самым радикальным из шагов, предпринятых президентом. Уволенный крепко держал в руках колоссальную махину МВД. Не зря в день увольнения президент совещался с начальником ФСБ и министром обороны. Скорей всего, именно им поручено предупредить любые волнения в милиции. Поверхностный мотив отставки — Ельцин балансирует силы в руководстве правительства: да, убрали Чубайса, но сняли и его оппонента Куликова. Многие обращают внимание на совпадение этого события с возвращением в страну Бориса Березовского в неожиданном статусе советника главы администрации президента…»

А так как на протяжении веков основными способами борьбы с непокорными в России являлись ложь, сыск да каторга (если выгорит), эти мои слова спровоцировали выезд в Ставропольский край целой бригады специалистов по поиску компромата. В Москве же, чтобы хоть как-то зацепить меня, возбудили уголовное дело против одного из заместителей министра внутренних дел.

Но оно с треском лопнуло.

Один из руководителей этого заказного сыска на одной из вечеринок в узком кругу недоумевал: «Не понимаю, как им удалось выскользнуть?!»

Лучшее лекарство от стрессов, связанных с неожиданной потерей работы, это жизнь в свое удовольствие.

Для меня это означало, что, отоспавшись два дня, я отправлюсь в свое любимое место в доме — в мастерскую. Очень люблю своими руками делать и довольно сложную деревянную мебель, и даже простые кормушки для птиц. Первый месяц после отставки посвятил этому занятию. Кроме того, привел в порядок охотничье снаряжение и несколько раз съездил на охоту.

С президентом России впервые после этих событий увиделся 10 апреля, но это была мимолетная встреча, в ходе которой Ельцин довольно тепло сказал, что никаким наветам не верит и продолжает относиться ко мне хорошо. В общем, мы ограничились обоюдной благодарностью за совместную работу. Хотя, не скрою, мне было по-человечески обидно, что президент, принимавший решение о моей отставке, даже не счел нужным переговорить со мной накануне или, скажем, неделю спустя, когда стало ясно, что уволенный с работы «силовой» министр в обиде не рвал на себе рубаху и не названивал в полки с требованием поднять их по тревоге.

Существуют же нормальные, цивилизованные правила прощания с человеком, который ни в чем тебя не подвел, не обманул, не подставил… Им следуют большинство руководителей крепких в экономическом отношении государств. Их начисто игнорируют вожди авторитарных режимов. Уверен, что благосостояние государства напрямую зависит от того, насколько корректны и уважительны в нем отношения между людьми.

Спустя месяц, на одном из приемов, вновь пришлось встретиться с Ельциным. Задержавшись возле нескольких отставников, среди которых находился и я, президент поинтересовался нашими делами. Услышав, что «переход на другую работу» оказался обманом, Ельцин немедленно возмутился: «Как это так? А мне сказали, что вы все отказались от предложенных должностей». Затем он повернулся к сопровождавшему его Юмашеву и строго потребовал: «Подготовьте указ! Сегодня же!»

Было ли это актерским экспромтом, разыгранным, что называется, на ходу, или слова Ельцина больше ничего не означали на деле, но никакого указа ни в этот день, ни через месяц, ни через полгода не появилось.

В принципе я уже догадывался, что этого не случится и в ноябре, когда должен был закончиться мой многомесячный отпуск. Поэтому сам позвонил руководителю администрации президента Валентину Юмашеву и попросил о встрече. С порога спросил: «Валентин Борисович, как долго я буду находиться в стороне? Думаете ли вы использовать мой опыт?»

Юмашев вилять не стал и довольно подробно рассказал мне о том, что против моего возвращения в правительство возражает Анатолий Чубайс. Я спросил: «Почему?» Спросил недоумевая, поскольку руководитель РАО ЕЭС России Чубайс с формальной точки зрения теперь не был вице-премьером правительства, а также больше не управлял администрацией президента.

Валентин Борисович пожал плечами: «А.С., поймите, Чубайс привозит деньги из-за рубежа для пополнения бюджета, и президент ему доверяет. Чубайс считает вас инициатором уголовного дела по Альфреду Коху, очень вас боится и всячески противится вашему возвращению. Мой вам совет: переговорите с Анатолием Борисовичем сами. Быть может, вы придете к какому-нибудь соглашению…»

Я поблагодарил Валентина Юмашева и ушел из администрации президента. Понятно, что один из руководителей энергетической отрасли Анатолий Чубайс даже после ухода из правительства не утратил ключевых позиций в Кремле, но мне претила сама мысль о том, что я мог бы пойти на подобное собеседование.

Наша общая с Черномырдиным отставка, произошедшая в марте 1998 года, не прервала наших добрых отношений.

В них нет расчета. Они основаны на взаимном уважении и схожести человеческих судеб.

Летом того же года Виктор Степанович позвонил и попросил разрешения заехать ко мне домой, чтобы взглянуть на мои охотничьи трофеи. Я с удовольствием пригласил его в гости.