Я Лебедя прервал: «Александр Иванович, сейчас меня прежде всего интересует состояние здоровья президента. Вы мне сказали, что он очень болен…»

Совершенно неожиданно Лебедь вдруг замельтешил: «Нет, нет — ему уже гораздо лучше! Да, кстати, он должен мне сейчас позвонить…»

Действительно, около 6 часов утра раздался телефонный звонок, и я, предугадывая, что это Ельцин, попросил Лебедя уточнить — состоится ли в 11.00 заседание Совета безопасности. Вопрос законный: членом этого совета являлся я сам.

Лебедь, однако, начал бойко докладывать Ельцину о надуманном заговоре в Министерстве обороны и начал перечислять фамилии. Я понял, что эти люди обречены. Понял по обрывкам разговора, когда, судя по всему, президент задал вопрос «Что делать?» и получил в ответ дословный ответ Александра Ивановича, начавшего работу на ниве государственной безопасности: «Борис Николаевич, Боже упаси, давать вам какие-либо советы, но я думаю, что этих людей нужно уволить». Дальше все по-военному: «Понял!.. Есть!.. Понял!..» Краем глаза Лебедь взглянул на меня и, словно через силу припоминая мою просьбу, спросил у Ельцина, состоится ли сегодня заседание в 11.00. Президент подтвердил: да, все по плану, никаких изменений нет.

Лебедь положил трубку, и мы продолжили разговор, касавшийся Коржакова и Барсукова. Поводом к этому послужили события, развернувшиеся вечером предыдущего дня, в половине шестого, когда на проходной Дома правительства с большой суммой долларов США в теперь уже знаменитой «коробке из-под ксерокса» были задержаны члены предвыборного штаба Ельцина — Лисовский и Евстафьев.

Не сомневаюсь, что Лебедь начал этот разговор затем, чтобы понять — а какую, собственно, позицию намерен занять я сам? Что мне известно? Как я среагирую на старые имена в новом политическом контексте: Александр Коржаков, Михаил Барсуков?..

Лебедь — человек во власти новый. Может не знать всех деталей кремлевской жизни, и уж тем более мне неизвестно, с кем из политиков выступает он в союзе в эту минуту. С Чубайсом? С Коржаковым? С неведомой мне силой, которая поставила в этой интриге на перспективного Александра Ивановича?

На поверку могло оказаться все, что угодно. Как сказал один остроумный и проницательный человек: «В политике не играют, а только без перерыва тасуют карты…»

Я пожал плечами: «Пока мне ничего не известно. Я не стану говорить, кто прав, а кто виноват, пока не уточню, что известно об этом деле милиции».

Честно говоря, я повел себя очень настороженно и с облегчением попрощался с Лебедем до 11 утра. Еще раз посчитал, что бы могли означать этот заполошный звонок на дачу, похоронные нотки в голосе новоиспеченного секретаря Совбеза? Провокацию? Поиск союзников? Проверку на лояльность или, действительно, искреннее желание спросить совета в трудную минуту?

Та информация, которую мне удалось получить в министерстве о произошедших накануне событиях, свидетельствовала: при задержании Лисовского и Евстафьева ничего противозаконного не произошло.

Получив оперативную информацию о выносе крупной суммы долларов из Белого дома, спецслужбы, контролируемые Александром Коржаковым (Служба охраны президента и Главное управление охраны. — Авт.), реализовали ее в полном соответствии с законом об оперативной деятельности. Офицер милиции, несший дежурство на проходной, остановил сотрудников предвыборного штаба, надо думать, совершенно не случайно. Появившиеся представители «коржаковской» спецслужбы произвели досмотр коробки и обнаружили деньги.

О том, что к этой комбинации офицер милиции, кажется, капитан по званию, играл второстепенную роль — можно было понять по отсутствию даже признаков доклада дежурному по МВД и мне, министру. Но это и понятно. Какими бы законными по формальным признакам не являлись действия спецслужбы, истинной их причиной была все-таки политика. Вернее, яростная и очень рискованная борьба за власть в Кремле. А потому мотивы, которыми руководствовался Коржаков в этой ситуации, носили ярко выраженный корыстный характер.

Генерал Александр Коржаков появился в зале заседаний Совета безопасности, находившемся в Кремле, в то же время, что и я: минут за пятнадцать до начала. Почти все уже собрались и расселись в том порядке, как того требовали таблички с фамилиями, расставленные в строгом соответствии с местом, которое каждый из нас занимал в иерархии государственной власти.

Коржаков, впрочем, не был членом Совбеза и зашел в зал, видимо, для того, чтобы переговорить с Михаилом Барсуковым, директором ФСБ, чье место за столом находилось справа от меня. Поневоле я был вынужден втянуться в разговор, спросил: «Кто-нибудь объяснит мне, что же все-таки произошло?»

На что Александр Васильевич, сделав ясные глаза и без малейшего смущения в голосе, попробовал меня удивить: «Ты что, не знаешь? Вчера твои милиционеры задержали Лисовского…» На что я рассмеялся: «Саш, ты брось этим заниматься — «мои милиционеры»… Те милиционеры, заставь их задержать — хрен кого задерживают. Тоже мне, нашли храбреца!»

Коржаков вроде бы и не возражает, но по его глазам, по улыбке вижу, что не зря он так поворачивает разговор: дескать, его дело — сторона. Барсуков тоже, едва ли не из рукава, достает и протягивает мне объяснение подчиненного мне офицера: «Я остановил… Я спросил, что у вас в коробке… Я обнаружил… Тут вошли два представителя Службы охраны президента…» В общем, нормальная милицейская бумага, призванная зашифровать все таинства оперативной работы, которую внутри Дома правительства и в недрах предвыборного штаба провернули люди Коржакова.

Эти нехитрые манипуляции с правдой и вымыслом ничуть меня не смутили. Коржаков ушел. И вскоре появился Ельцин, который начал заседание с того, что представил Лебедя в связи с назначением на должность секретаря Совета безопасности. Надо сказать, что за все время, пока секретарствовал Александр Лебедь, президент, кроме этого дня, больше не появится ни на одном из заседаний Совбеза.

Но в этот раз все начиналось на высокой ноте. Правда, после поздравлений Борис Николаевич оставшуюся часть заседания провел стремительно и грозно. Отменил обсуждение вопроса, который стоял в повестке дня, и поднял со своего места Барсукова. Негодование Ельцина было столь бурным, что не оставалось никаких сомнений: президент воспринял происходящее как личную обиду, как предательство. «Вы, — сказал он Барсукову, — превысили свои полномочия! Вы лезете, — голос президента наливался металлом, — куда вас не просят! Я вас отстраняю от участия в работе штаба по выборам президента!» После этого Ельцин обратился ко всем остальным: «Все, — отрезал он, — Совбез закончен! Расходимся!..»

Мы вышли из зала, но в приемной ко мне подошел дежурный и передал просьбу Коржакова подняться к нему. Такое же приглашение получили Михаил Иванович Барсуков и Евгений Максимович Примаков, бывший тогда руководителем российской внешней разведки.

Все вместе мы поднялись на третий этаж. Причем Барсуков позвал с собой и Лебедя. Михаил Иванович не скрывал дружеского расположения к секретарю Совбеза и обращался к нему почти фамильярно: «Пойдем, Александр Иванович, познакомимся поближе…»

В кабинете Коржакова мы задержались недолго. Хотя и налито было каждому по рюмке коньяку, но говорить оказалось не о чем. Лебедь, правда, пить не стал совсем и, подержав для виду рюмку в ладони, буквально через несколько секунд вышел и больше не появлялся.

В настроении Коржакова и Барсукова, бывших между собой друзьями, я отметил в тот раз нарочитую браваду. «Вот видишь, меня уже вывели из штаба. Тебе, наверное, тоже перепадет», — говорил один другому, и весь их по-курсантски задиристый вид свидетельствовал о том, что президентский гнев не кажется им долговечным.

Я и Евгений Максимович Примаков тоже задерживаться не стали. Распрощались с кремлевскими генералами, расселись по машинам и отправились восвояси.

Но лишь только я переступил порог кабинета, сел за стол и раскрыл документы, по президентскому коммутатору позвонил Примаков: «А.С., ты слышал: только что объявили, что от своих должностей освобождены Коржаков и Барсуков? Как это понять?» «Вот так новость! — удивился я. — Надо же… Ведь президент сказал Барсукову, что лишь выводит из предвыборного штаба…» — «Да нет, все произошло, пока мы ехали из Кремля».