Дягиль кудрявый (он же дудник лесной). "Кто ест ту траву, тот человек никакой не боится порчи; если пойдешь на пир - грызи этот корень хоть раз на дню всю неделю, и всякой боли избудешь; носи тот дягиль на голове - и люди будут тебя уважать". И его используют в разных странах: при неврозах и бессоннице (Польша), гастрит и ревматизм (Западная Европа), при кашле, зубной боли, жаропонижающее (Корея, Россия).

Сколько же их трав волшебных? Видимо-невидимо. Едва ли не каждая. Потому - не станем долее говорить о них - времени не хватит. Те же, кто загадки любит, пусть поищет, например...

"Есть трава Екумедис, растет на старых росчистках, собою мохната, листочки мохнатые ж с одной стороны, ростом в пядь. А кто ее ест порану - и тот человек никакой болезни не узрит..."

"Перенос трава, собою мала и темна, цвет ворон, а как отцветет, то с стручками, в ней семечки. Та трава добра от змей, и уж спит от нее, и всякая нечисть противится (ей) не может. А семя положив в рот, пойди в воду - вода расступится..."

"Есть трава Нукокея, растет по березникам, синя и пестра, листочки долгоньки, что язычки, а корень надвое, един мужеск, другой женск. А коли муж жену не любит, дай ему женск, - станет любить... а жена мужа не любит, дай ей мужеска... - станет любить..."

В помощь же им пусть будет книга Флоринского В.М. "Русские простонародные травники и лечебники", изданная в 1879 г. в Казани. Только помните: к каждой траве свой подход нужен, свое время, свой заговор...

- Ну что вы там мешкаетесь, не в болото, чай, попали, - позвал их Иван-царевич, уже сидевший в седле. - Чего стали как рак на мели? Аль травы не видали?

- А ты не гони, - тотчас отозвался Конек. - Скоро поедешь - не скоро доедешь. Прытко бегают, так часто падают...

И вновь побежала-повьюжила путь-дорожка. Где змейкой полевой, а где и прямоезжая. Долго ли, коротко ли - про то сказка ведает. Да только кончилась леса окраина, испугалась стежка открывшейся равнины, стала таиться-прятаться между холмами, тенью их укрываться. Казалось бы, ну что здесь такого страшного приключиться может? Ан нет, вот тут-то конфуз и случился.

Свернул проселок, лужа и обнаружилась. Лужа как лужа, ничего в ней особого, то ли после дождичка в четверг осталась, то ли испокон века образовалась, преградила дорогу, на солнышке нежится. Неширокая-неглубокая на вид, какая преграда для коня богатырского? Вот царевич и не стал сворачивать, знамо, не царское это дело - лужи объезжать. Вот и подался прямо. А водица та грязь непролазную скрывала, по брюхо коню. Не обошлось, знать, без козней силы вражьей. Владимир с Коньком глазом моргнуть не успели, а Иван уже завяз. Да так аккуратно въехал - ровно вкопал кто. Въехал и стоит, как памятник самому себе, ни тпру, ни ну.

- М-да, - раздумчиво протянул Конек, обойдя его кругом. - Дела-а-а... Прям как в народе говорят: из князи в грязи. Пошел по вязье, да и сам увязнул. Ума не приложу, что делать-то...

- Аль умом пообносился? - обидчиво заметил царевич, поняв, что без посторонней помощи ему никак не выбраться. - Мелешь, окаянный, всю дорогу, без умолку, ветряк не догонит. Вконец уболтал. Твоя вина, вся, как есть твоя. Тебе и думать, как с бедой справиться.

- Смотреть надо было, а то глаза, небось, на версту поперед тебя ехали. А еще к Кощею собрался. Тот тебя не то что вокруг пальца обведет, так угостит - нагишом домой пойдешь. Тут думай - не думай, все одно. Ишь как засосало... Без помоги не обойтись...

- Да где ж ты возьмешь, помогу-то? Кругом куда ни глянь - ширь полей да равнин русских, ажно дух захватывает... - повел руками царевич, словно в стремлении обнять кого.

- Видать, мухоморов на ночь много отведал, - мотнул головой Конек. - Даль ему посредь холмов помстилась. Ты поперед шири под ноги глянь, а раньше бы глядел - так и не встрял бы. Чего руками машешь, чай, не ворон ловить. Дорога-то колеей обита, знать, телеги частенько по ней ездят. Может, и деревенька тут где затаилась... Ты, давай, покричи слово свое волшебное, авось поможет. Только погодь, уши к земле приложу...

Гаркнул царевич от безысходности, во всю силушку легких гаркнул. Подождали несколько времени...

Конек как в воду глядел. Послышался неясный гомон, затем из-за ближнего пригорка показалась стайка мужиков, о чем-то перебранивавшихся и размахивавших руками. Одеты они были ни дать, ни взять статисты со съемок фильма-сказки. Домашнего холста порты, рубахи ладные, льняные, с вышивкой, свежие онучи, парадные лапти, легкие зипуны... У всех котомки на правом боку, у двоих за красными кушаками топоры, аккуратные шапочки на головах.

Ближе подошли, глянули, поклонились поясно.

- Здоров будьте, люди добрые. Далеко ли путь-дорогу держите? Не вы ли, часом, кликали? Что за хворь-беда приключилась? - как-то разом загомонили они, а Владимир, разинув рот, недоверчиво смотрел на них.

Двое возрастом помладше, едва растительность над губами появилась, трое постарше, средних лет, двое еще чуть старше. А молодцы - хоть сейчас в Преображенский полк. Кряжистые, крепкие, Вольги Селяниновичи, да и только. Вот только смурные немного, видать спали плохо, по причине комаров. Никак не мог Владимир в себя прийти, что не чудится ему все, не кажется, наяву видится.

- Иван я, сын царский, царевич, значит, царства Двунадесятого. К Кощею дело имею. А это вот Владимир, - и замялся, не желая, видимо, позорить товарища по путешествию "инженером" перед мужиками. - Из Москвы он, - наконец нашелся Иван, отводя глаза в сторону. - В Киев ему, к мудрецам. - И снова замялся. - Опять же, лошадь...

Конек свысока глянул на зардевшегося царевича, но промолчал и гордо отвернулся.

- Роман, Демьян, Лука, Иван и Митродор Губины, близнецы-братья, Пров, Пахом, потому как старшой по годам и разуму, - скороговоркой произнес на вид самый пожилой селянин, по очереди тыкая в остальных пальцем, последним задерживаясь на себе. - Так что за беда?

- Али сам не зришь? - накинулся царевич на Пахома. - Ехал прямо да и попал в яму. Ввалился, как мышь в короб.

Мужики снова нестройно загомонили, гурьбой неспешно обошли завязшего Ивана и столпились кружочком. И, как то обычно бывает, сразу же взяли быка за рога - перешли от частного к общему. Частная проблема, она частная и есть, ни славы от нее, ни поживы. Другое дело - общая. Общая - она от слова общество, стало быть, всему обществу важная и нужная. А раз так, тут не до частностей. В общем, забыли мужики про Ивана. Начисто забыли. А про яму - нет.

- Засыпать ее надоть... Кум что говаривал, дня не проходит, чтобы кто в эту ямищу распроклятущую не влетел...

- Так нельзя же засыпать-то, с живым человеком? Достать сперва надо...

- Как же ты его достанешь, коли не засыпал сперва?..

- Да ты погодь, погодь, ежели бы я поначалу засыпал, он бы и не утоп?..

- Утоп - не утоп, про то бабка-ворожея ведает. Вон, Ермолай-мельник, шел себе улицей, да и наступил на грабли. Откуда, спрашивается, им взяться? Сам же и потерял. Так и тут. Может, на роду у него написано, где воробью по колено, там молодцу по пояс.

- Да ты погодь, погодь...

Ну а уж от "да ты погодь, погодь" до "ужо постой!" рукой подать. И как, скажите на милость, после этого не возникнуть драке? Сцепились вроде Лука с Иваном, остальные разнимать полезли, вот тут-то и началось. Потеха приключилась, не из лихости неуемной, не из чувства острого за обиду неправую, - из желания единственно мир учинить.

- Слышь, мужики, погодите... Ну нельзя же так... Да погодите, что скажу! - надрывался Иван-царевич. Он явно не прочь был принять участие в миротворении, только вот болотина не пускала.

А те и не слышат - заняты. То один вылетит из кучи-малы, то другой; шмякнется на землю, посидит, головой повертит, смахнет рукавом под носом, и давай обратно в потасовку, замирять.

- А ты, молодец, не желаешь поразмяться? - обратился Конек к Владимиру, и, заметив отрицательный жест последнего, заметил: - Твоя правда. Им человека из беды вызволять надобно, а они потеху устроили. Чисто дети малые. Теперь раньше полудня не жди. Знамо - на полдни обед...