Сменялись чередой песни — то задушевные, грустные, то удалые, веселые.

В одной из песен рассказывалось, как в старое время богатый казак сватал бедную казачку и упрекал ее, что у нее нет денег. Казачка ему на это ответила:

Ой, коли б я, казаченько,

Трохи волю знала,

Я б такими женихами

Хату подметала.

Когда пели «Вечерний звон», дед Онуфрий опять попытался подтянуть, но ему доверили изображать одни колокола. И он в течение всей песни монотонно гудел: «Бом! Бом! Бом!»

Пришла Нюра звать деда Онуфрия домой: она оказалась его внучкой.

— Не мешай, — ответил дед. — Видишь, я спиваю. Без меня вся песня может разладиться.

— А ну вас, дедусь! — передернула плечиками Нюра. — Вы хору только помеха, все поперек поете.

— Да ты это, жужелица, на кого так? —рассердился дед. — На меня?.. Да я, ей-ей, отшлепаю!

Нюра рассмеялась, потому что давно прошло то время, когда дед шлепал ее за провинности. Да и то после каждого наказания позволял дергать себя за усы и в лоб щелкать под веселый напев:

С первого щелчка прыгнул поп до потолка...

Тамаре больше всего понравилась забавная песня про комарика, который полетел в зеленую дубраву, сел на дубок и свесил ножки. Но откуда-то взялась шуря-буря и того комарика с дуба сдула. Комарик упал, поломал ребра-кости и умер.

Когда луна поднялась выше тополей, девушки спели прощальную песню «Час до дому, час», поблагодарили тетю Лушу за угощенье и собрались домой.

Прощаясь с Тамарой, Алена сказала:

— Ты приходи к нам в бригаду, я тебя научу снопы вязать.

— А чего вы все про снопы да про снопы говорите? — спросила Тамара. — Разве у вас нет комбайнов?

— Приходи, — ответила Алена. — Все увидишь — и комбайны и жатки.

— Хорошо, я приду, — пообещала Тамара. Ей очень хотелось еще встретиться с Аленой.

Все стали расходиться.

Саша завел мотоцикл, сел сам, сзади села Алена.

Саша обернулся и что-то сказал Алене. Та в ответ рассмеялась и обняла тогда Сашу за плечи.

Мотоцикл рванулся и вскоре исчез за воротами дома, унося с собой смеющуюся Алену.

* * *

На другое утро Тамара встала пораньше, наскоро перекусила и побежала в питомник.

— Ну как? — еще издали крикнула она Зине, которая тащила из сарайчика охапку тутовых веток. — Ожили?

— Ожили! — весело отозвалась Зина. — Ползают.

— А ты сегодня дежурная?

— Я.

— А где Маша?

— Она скоро придет.

Тамара и Зина разложили гусеницам листья. Гусеницы залезали на них и начинали грызть своими клювиками. От этого вся комната наполнилась шорохом.

Вскоре пришла Маша. Тамара поздоровалась и сказала:

— Маша, запиши меня в звено. Я тоже хочу ухаживать за шелкопрядами.

— По-настоящему или так? — спросила Маша.

— Конечно, по-настоящему.

— И дежурить будешь?

— Буду.

— Мы ведь и ночью дежурим. Гусениц все время кормить надо. Не испугаешься ночью?

— Нет, — твердо ответила Тамара, — не испугаюсь.

И Маша внесла Тамару в список звена №2 и в расписание дежурств.

С тех пор Тамара все дни пропадала около гусениц.

То она уходила с девочками в лес за молодыми ветками шелковицы. То, когда наступало похолодание и температура в питомнике понижалась, топила печки, чтобы гусеницы не замерзли. То обмазывала стены дома и потолок дезинфицирующим составом. В общем хлопот было много.

* * *

Как-то на дороге повстречала Тамара Зою.

— Ты что же это к нам в бригаду не показываешься? — спросила Зоя Тамару, придерживая волов.

Зоя везла бочку с горючим для комбайна.

— Да все некогда было... — замялась Тамара.

Ей и самой стало неудобно, что до сих пор не побывала в бригаде у Алены. Но кто же мог знать, что она так будет занята в питомнике!

— Садись, да и поедем, — предложила Зоя.

Тамара не стала раздумывать. Зоя помогла ей взобраться на высокий передок воза, потом крикнула на волов: «Га! Пошли!» — и воз не спеша покатился по мягкой от пыли дороге.

Никогда прежде Тамара не ездила на волах. Волы, опустив к земле могучие головы с длинными рогами, равномерно ступали широкими раздвоенными копытами.

Когда свернули на проселок, дорога начала петлять и то резко устремлялась под уклон, то взбиралась на бугор. Но волы шли и шли, не убыстряя и не замедляя шага. Казалось, им было безразлично, в гору ли тянуть или с горы.

И такими большими и сильными животными Зоя управляла лишь тонкой хворостинкой да время от времени покрикивала: «Га! Лабуряки!»

Насколько хватал глаз, повсюду были поля, а на полях — жаркая от солнца пшеница, белая, напитанная нектаром гречиха, малиновые косяки клевера.

Кое-где поля пересекали ряды невысоких зеленых кустиков. Зоя объяснила Тамаре, что это вовсе не кустики, а лесозащитные полосы — молодые деревца: дубки, ясени, акации.

Бригада помещалась возле ветряной мельницы. Рядом с мельницей был устроен брезентовый навес. Под навесом стояли стол, лавки, бачок с питьевой водой, аптечка, на фанерном щите висела стенгазета.

— Ты обожди тут, наши скоро подойдут, — сказала Зоя.

Тамара спрыгнула с воза, а Зоя поехала в поле, к комбайну.

Побродив возле мельницы, Тамара подошла к стенгазете.

Стенгазета называлась «Перчик». В углу листа был нарисован стручок красного перца в виде человечка с веселыми глазами и зеленым хохолком. На плече перчик держал толстую автоматическую ручку и кисточку для рисования.

Были в газете и юмористические картинки и всякие карикатуры.

Вот, например, три рисунка. На первом изображен комбайн, возле него в холодке дремлет комбайнер, а над ним стоит — и кто же? Да тетя Луша стоит! Ну конечно, она — высокая, крепкая и руки уставила в бока так, как она это часто делает.

Под рисунком написано:

«— Ерохин, чего ж ты не косишь?

— Дождь был, и пшеница мокрая».

На второй картинке, с пометкой «На следующий день», — тот же комбайнер, и опять он дремлет, а тетя Луша опять у него спрашивает:

«— Ерохин, чего же ты не косишь?

— А сегодня пшеница уже пересохла».

На третьей картинке почти ничего не нарисовано, только летают по воздуху пух и всякие разноцветные перья. А подпись под рисунком такая:

«Гликерия Матвеевна балакает с Ерохиным».

В самых различных уголках колхоза — на складе или в кузне, в сельпо или в детском саду — повсюду успевала бывать тетя Луша.

И там, где что-нибудь не ладилось, всегда появлялась она, уверенная и спокойная.

Когда председателя колхоза вызывают куда-нибудь на совещание — в МТС или на элеватор, — сколько различных людей перебывает у тети Луши за один только день!

Кто приходит за советом — где лучше сложить удобрение. Кто торопится с жалобой — на базе задерживают горючее, и вот надо «отрегулировать» этот вопрос. Или бухгалтер на семенном пункте не подписывает наряд. А то прибегает счетовод — у него в городском банке какие-то «волокитчики» не оформляют счет.

И смотришь — уже на другое утро к дому подъезжают легкие «бегунки», запряженные парой лошадей, и всем уже в колхозе становится понятно, что тетя Луша отправляется в город или на базу «наводить ясность по всем статьям».

И всегда тетя Луша в хорошем настроении, всегда ласковая, внимательная, и всегда у нее все бывает «отрегулировано», «оформлено», «подписано».

... Тамара все еще разглядывала стенгазету, когда за спиной услыхала знакомый голос:

— Да у нас никак гостья!

Тамара обернулась. Перед ней стоял Онуфрий Куприянович.

— А где Алена? — спросила Тамара.

— Видишь, вон жатки? — Дед махнул рукой в поле.

Тамара присмотрелась и действительно вскоре различила сквозь блеск солнца, как по полю двигались жатки.