— Тсимаратау, — проговорил он и, кажется, сам немного оторопел от своего ответа, а Фьел-Лоэра хотела было удивиться тем женским ноткам, которые вдруг проступили в его и без того высоком певучем голосе, но тут же и забыла, словно околдованная, эту странность.
— Тсимара-Тау? Железный Телец? Какое знакомое имя… Я слышала его где-то… или когда-то…
Он усмехнулся и на миг показал свой морок. Женщина засмеялась:
— Что ж, тогда понятно и происхождение имени! Я рада вам… всем. Я благодарна вам за спасение жителей Ар-Рэякаима. Я скорблю по погибшим — по всем погибшим, — она оглянулась и на своих сородичей, и на ори, стараясь окинуть взглядом всех, дабы пояснить то, что желала выразить. — Не знаете ли вы, что случилось с жителями одного из городов ори на этом континенте — с кула-орийцами? Мы потеряли с ними связь почти год назад. Нам удалось узнать только то, что во время катаклизма Кула-Ори погиб, затонул…
Ори молчали, почтительно ожидая ответа лидера.
— Нет, — ответил Тсимаратау, не отводя глаз, которые потемнели еще сильнее, — мы не знаем судьбы кула-орийцев. Мы прибыли на Рэйсатру перед самым катаклизмом и не знаем здесь никого. Я вел своих людей в Тепманору, но на границе континентов мы обнаружили разоренный город и погибших — это были ваши ученые из Ар-Рэякаима, а затем нас и самих захватили в плен ори-переселенцы… По счастью, они были менталами, но не телекинетиками, иначе мы были бы им не нужны в качестве рабской силы, и вы бы сейчас с нами здесь не говорили…
Фьел-Лоэра сопоставила слышанный краем уха рассказ астрономов и его слова. Все сходилось: значит, нужно чистить горы Гивьерр-Барре. Судя по многочисленным рассказам, в тех краях Тепманоры развелось немало разбойников-мародеров…
Она подозвала помощников и отдала распоряжения — расселить, накормить, позаботиться об удобствах. А сама нет-нет да взглядывала на удивительного аринорца, который давно уже казался ей лучшим человеком на свете. О своем первом впечатлении женщина давно позабыла. Та страхолюдная внешность… это же была игра света и теней! Маска свалилась, обнажив его истинный лик! Фьел-Лоэра не понимала, отчего уже не так отчетливо вспоминается то время, когда она радовалась своей жизни с Эт-Алмизаром, отчего лицо бывшего мужа становится невнятным пятном, а изредка подменяется образом этого незнакомца, Тсимара-Тау. Но ей было так хорошо, сердце так трепетало в предвкушении какого-то чуда, что думать, анализировать не хотелось. Раздумья разрушают очарование волшебства. Впервые за много месяцев Фьел-Лоэра почувствовала себя здоровой и полной сил, как когда-то давно, когда еще считала себя самой счастливой женщиной на планете и не топила свое уныние в вине.
— Я хотела бы обсудить с вами некоторые вещи, — сказала она на прощание северянину-ори. — Надеюсь, до завтра вам хватит времени, чтобы отдохнуть с дороги?
Он кивнул и, отпустив свою гайну, захромал вслед за остальными. Что-то шевельнулось в памяти Фьел-Лоэры — что-то, связанное с хромым северя… впрочем, зачем бередить прошлое? Кула-Ори погиб. Погибла и единственная умная женщина, которая ее когда-то поняла. Фьел-Лоэра будто сквозь пелену помнила разговор с Ормоной, без подробностей, только через ощущения. В Кула-Ори погибли все. По настоянию Фьел-Лоэры после катаклизма туда вылетела разведочная орэмашина. Береговая линия изменилась до неузнаваемости. Город был похоронен под водой, океан глубоко вторгся на сушу, а горы Виэлоро придвинулись к океану — откуда-то возникла молодая гряда, еще исходившая лавой, черная, дымящаяся… Никаких следов людей. Они попросту не смогли бы там выжить — ни ори, ни ее брат, ни ее муж, ни Ормона со своим семейством…
«Я не могу перешагнуть через себя. Когда я вижу ее, у меня чувство, будто… не знаю… будто я говорю с родной сестрой, что ли»…
«Эфимелора никогда не была тебе сестрой. Она была только матерью попутчицы твоего сына. Это ты нафантазировал себе в Игре у Паскома!»
«Я знаю. Знаю. Но что я могу поделать — это слишком бесчестно по отношению к ней, к памяти Паорэса, к Саэти и Фирэ, к тебе, наконец!»
«О, уж мы с Саэти и Фирэ точно не против!»
«Я правильно понимаю — это действие медальона?»
«Не совсем. Медальон не заставляет видеть тебя таким, каков ты есть на самом деле. А она видит тебя таким, каким видели мы с Учителем, и чувствует таким, как чувствует тебя Фирэ. Несмотря на все, она Помнящая. Слабая, но Помнящая. Единственный человек в этом стаде марионеток».
«Нет, я так не могу. Этот медальон принадлежал Паорэсу, я чужой ей!»
«То чужой, то брат… Ты уж определись!»
«Не иронизируй. Не иронизируй, родная. Это не по мне. Я отдам этот амулет кому-нибудь другому — какому-нибудь аринорцу, пусть хоть из тех же астрономов. Если добиваться чего-то, то лишь своими силами. Ты знаешь».
«Ох, не зли меня, Сетен! Что за увлечение у этого „куарт“ во всем его многообразии — вечно портить мне все дело! С таким же успехом ты сейчас можешь выбросить этот медальон к проклятым силам, он уже не играет никакой роли. Он сработал на тебя, он задействовал вложенные в него силы, они ожили через информацию крови — и дальше он бесполезен. Это же не пилюлька от нервов!»
«Ты считаешь, что я не в состоянии самостоятельно добиться того, что нам нужно, в этом городе?»
«Ты в состоянии, пришелец в этом городе. Но чтобы получить расположение здешних жителей, чужак в этом городе, тебе придется прожить еще две таких же жизни. Это естественно. Ты не брал приступом Тау-Рэю, ты не покорил ее, чтобы заслужить в один присест уважение и преклонение. С какой стати они согласятся с твоим первенством? Ты посмотри — они тихо грызутся за спиной Эфимелоры, словно шакалы чувствуя ее скорую смерть и метя на ее место! Как только она умрет…»
«Значит, Тиамарто и Фирэ не ошиблись, и этот ее румянец на скулах»…
«Кулаптры не ошибаются. У нее неизлечимая форма болезни легких. В день катаклизма она напилась с горя и едва ли не босиком побежала к орэ-мастерам требовать перелета в Кула-Ори. Если помнишь, это было в начале весны, на Встречу Саэто — здесь еще держались морозы, как теперь, и не стаял снег. Месяц она пролежала со страшным воспалением, в бреду, и целители не ведали — выкарабкается ли. Выкарабкалась. Но вскоре стали появляться первые признаки болезни, которая сейчас доедает ее тело. В конце концов, отнесись ко всему иначе. Если уж мы все это затеяли, то ты хотя бы сможешь помочь ей уйти счастливой! Зимы и вьюги на твою белобрысую голову, Сетен, ну не будь ты упрямым волом!»
«Вот никогда я не любил эту твою манеру выкруживать и интриговать!»
«Так каков будет твой ответ?»
«А у меня есть выбор?»
«Ты гениален! Будь у меня такая возможность, я бы сейчас расцеловала тебя, проклятый аринорский телец!»
«Будь у меня такая возможность, родная, я запер бы тебя в отдельный террариум и подождал, когда наконец уляжется твоя параноидальная тяга к бурной деятельности! И только после этого с тобой можно было бы разговаривать на равных».
«Никто из вас не сможет говорить на равных с созданием мира За Вратами. Попомни мои слова».
— Сейчас лето, Тсимара-Тау?
— Да, лето.
Исхудавшая, едва живая Фьел-Лоэра с трудом повернула голову в сторону окна, за которым мертвенно светились лиловым фонари во дворе.
— Я не доживу до утра, — прошептала она. — Помоги мне взглянуть на летнюю ночь, только выключи этот свет, он давит мне на глаза.
Тессетен оглянулся на стоявшего за изголовьем Фирэ и сделал ему знак исполнить просьбу умирающей женщины, которую вот уж несколько лун все в городе считали женой Тсимаратау. Юноша покинул спальню Фьел-Лоэры.
Насколько он знал, эта болезнь у всех протекала по-разному. Кто-то метался и в страшной агонии с ужасом ожидал смерти, а кто-то, как эта несчастная северянка, так и не ставшая матерью его попутчицы, угасал в тихом умиротворении, немного жалея лишь об одном — что мало успел сделать.