Элиот и отец стоят вместе в некомфортной тишине. Тяжелые шаги, приближающиеся и снова удаляющиеся, напоминают всем присутствующим, что в фойе полно стражи. Элиот постукивает тростью по плиточному полу, кажется, наслаждаясь издаваемым звуком.

Мама входит в дверь позади меня, звук ее длинного платья, волочащегося по полу, напоминает мне времена до чумы, мир шелестящих юбок. Мир без масок.

— Будьте осторожны, — говорит отец. Элиот встречается с отцом глазами, и тень понимания пробегает между ними. Меня ранит, что отец смотрит на Элиота, а не на меня.

Моя книга стихов лежит на столе, забытая. Я поднимаю ее, записка Элиота с просьбой встретиться с ним в саду, падает на пол.

Мама пытается ее поднять, но Элиот шагает вперед. Его нога наступает на листок, когда он встает перед моей матерью, доставая маленькую коробочку из кармана.

Он открывает ее и показывает маме.

— Как вы думаете, ей понравится? — спрашивал он.

— Нет.

Она понимает, как ужасно это звучит и прикрывает рот ладонью.

— Просто Аравию не заботят такие вещи как бриллианты, — говорит мама. — Другой девушке бы понравилось.

Элиот коротко смеется. Его неуместный смех — мое любимое качество в нем. Он приседает и поднимает кусочек бумаги.

— Возможно, нас попросят остаться на ночь, — говорит Элиот матери. — Не волнуйтесь. Она будет в безопасности.

Глаза родителей устремляются к моему лицу, словно запоминая меня. Интересно, как часто они проделывали то же самое с Финном? На секунду мне кажется, что я смогу их оставить. Я хочу бежать к отцу и молить о прощении, стереть выражение страха с лица матери. Но если я это сделаю, я окажусь здесь в ловушке, не будет способа помочь Эйприл, не будет способа помочь вообще никому.

Мы идем к двери, где стоят недружелюбные стражи. Не думаю, что они блокируют дверь намеренно. Один из них смотрит на меня, а я дергаюсь, чтобы поправить юбку, прежде чем вспоминаю, что одета в мамино степенное фиолетовое платье. И хотя мы уже добираемся до холла, я все еще чувствую их тяжелые взгляды.

Три стула стоят в холле, а раньше был один. Могут ли солдаты принца сидеть, пока они шпионят за нами?

— Еще члены личной гвардии принца, — поясняет Элиот.

— Что это значит?

— Это значит, что принц крайне обеспокоен безопасностью твоего отца.

Элиот передает мне сложенный листок бумаги.

— Тебе стоит быть более осторожной.

— Я буду стараться, — говорю я. — Сложно быть такой же хитрой, как ты.

— Ты мне льстишь, — говорит он, улыбаясь. Он смотрит в точности на меня впервые за сегодня. — Ты очень элегантна, — говорит он, снимая невидимую пушинку со своего рукава.

— Спасибо, — я не представляю, как принимать его комплименты, даже не уверена искренние ли они.

Мы спускаемся вниз по лестнице вместе, иногда рядом, иногда он на несколько шагов впереди. Наконец, мы оказываемся в лобби.

— Я никогда не была во дворце принца, — произношу я, разглядывая привычных стражей, бездельничающих в лобби. Они видят, что отца со мной нет, кивают Элиоту и возвращаются к игре в кости на низеньком столе.

— Должна бы быть благодарна, — мрачно говорит Элиот. — Это доказательство, как сильно отец тебя любит.

И все же он поднимает меня в свою паровую карету, увозя туда. Отец меня любит. А Элиот нет. И я предала отца по требованию Элиота. Я закрываю глаза, пока город проносится мимо.

Только мы выезжаем из города, я открываю глаза и внимательно смотрю. Прошли годы с тех пор, как я в последний раз покидала родной город. Воздух здесь кажется другим, но как бы я ни хотела снять маску, это все равно небезопасно. Лесные существа тоже переносят заразу.

Когда Финн был жив, отец нанимал лошадь с повозкой и возил нас за город на пикники. Меня приводила в восторг мысль, что жизнь никогда не изменится. Мы ездили по три часа и более, но я все рассматривала пейзажи, мимо которых мы проезжали.

Стройные вечнозеленые деревья выстроились в ряд у дороги, когда я гуляла среди них, прикасалась к зеленым иглам.

Словно прочитав мои мысли, Элиот останавливает паровую карету. На нем надеты вроде бы защитные очки, но мне не нравится, как они действуют вместе с маской, скрывая все его лицо.

Мы находимся на хребте с видом на крепость дядюшки Элиота. Ниже нас огромный замок, укомплектованный башенками и подъемным мостом.

Может быть, это действие водительских очков, но его глаза далекие и печальные.

— Элиот, — его утешение позволяет мне забыть собственные страдания.

— Ненавижу это место. По дороге я всегда здесь останавливаюсь, — он указывает на распростертый пейзаж. — Чтобы напомнить себе о том, что мы не так уж далеко от города. Даже пешком дороги не больше, чем на полдня, и есть пути сбежать из замка. Видишь эти пещеры? — он указывает на темные места утеса, которые, если долго присматриваться, могут действительно быть прорезями пещер.

— Проходы замка ведут к этим пещерам, — говорит он.

— В этом городе вообще есть строения, не имеющие подземных туннелей? — я подавляю смех, потому что это слишком глупо — все эти проходы, я никогда их не видела и на самом деле не верю в их существование. Но Элиот даже не улыбается.

— Согласно книге, которую ты так ловко стянула, все проходы в городе соединяются. Если бы я знал, я бы сбежал в город, вместо того, чтобы оставаться здесь на годы в качестве заключенного нашего Просперо.

Я смотрю на впечатляющий пейзаж.

— Так очевидно, что ты ненавидел здесь жить. Обнадеживает знать, что мы отсюда уйдем.

— Я не собирался тебя обнадеживать. Ты должна бояться, Аравия. Ты достаточно беспокоишься за Эйприл, чтобы войти внутрь?

Даже отсюда, в тоскливом свете полудня я могу видеть, что каждое одиночное окно в замке заколочено. Мы можем развернуться, можем вернуться в Башни Аккадиан прежде, чем сядет солнце.

Но там внутри Эйприл, и она бы за мной пошла. Я в этом уверена. И, несмотря на это, нам все равно приказали явиться. Элиот, должно быть, знает, о чем я думаю.

— Кто бы пришел за мной, если бы я оказался заперт? — спрашивает он.

Я не могу ответить, я не знаю.

Элиот тянется к карману и достает оттуда крошечную коробочку, которую показывал моей матери.

— Ты это наденешь? — спрашивает он. Он бросает коробочку мне. Когда я ее открываю, солнечные блики играют на гранях огромного бриллианта.

— Нет.

— Это не будет ничего значить, — сказал он быстро. — Только для дядюшки, — его волосы упали на очки, и он выглядел практически юным и задумчивым. Я взяла кольцо.

— Иногда мне нелегко не доверять тебе, — признаю я.

— Не верь мне. — Кольцо на пальце крутится и вертится. Бриллиант острый и очень холодный.

Мы едем вниз по узкому склону и проезжаем через окаменевшую охрану башни. Элиот замедляется, и охрана кланяется и машет ему по пути. Дальше железные ворота. Высокий забор простирается так далеко, как я могу видеть. Ворота с лязгом закрываются за нами.

— Итак, мы внутри. Теперь, я надеюсь, мы отсюда выберемся, — он кладет свою руку на мою. — Не верь мне, — снова говорит он. — Это заставило бы меня чувствовать себя еще хуже, если бы тебя убили.

Теперь в меня просочился страх. Я не хочу умереть здесь.

Мы резко поворачиваем, и над нами вырисовывается замок. Я не могла подготовиться к его необъятности. Словно огромная неповоротливая жаба, присевшая на островке, угрожающе холодная и изящно серая.

— Мой дядя специально проложил дорогу таким образом, чтобы поворот был именно в этом месте — просто для того, чтобы получить такую реакцию от людей.

— Какую реакцию?

— Такую же, как у тебя. Благоговение? Страх?

С этого угла я смогла увидеть, что это не просто средневековый замок, это и собор, и аббатство, все переплетено вместе во что-то великолепно-угрожающее.

— Омерзение, не так ли? — Элиот направляет паровую карету в заключительный арочный проход и останавливается. — Будь осторожна. Не говори моему дядюшке ничего о твоих родителях, не давай ему понять, что мы сходим с ума от любви.