— И пойду я, — решился Головнин.

Они стали подниматься на крыльцо. Павел Иванович напутствовал вдогонку:

— Осторожнее там, ребята, не очень…

— Мы будем не очень… — сказали те двое.

Шумаков услышал стук в дверь.

— Входите, — радушно предложил он, догадываясь, кто может стучать: свои деревенские входили без стука.

Головнин и Ломовцев вошли. Они увидели крупного носатого мужика, развалившегося на диване. С экрана большого телевизора пан Директор круглил глаза, что-то рассказывал. Пан Спортсмен удивленно восклицал: «Это ж надо!»

Шумаков отвел взгляд от экрана, спросил, чего от него хотят.

— Мы пришли по следу, — сказал Ломовцев.

— На правой гусенице два трака обломаны, — добавил Головнин.

Шумаков смотрел на них во все глаза: начиналось не так, как он рассчитывал. А рассчитывал он, что к нему придут и будут просить вызволить машину из снега, он поломается, сколько надобно, и запросит две бутылки. Не окажется водки — возьмет деньгами, Валентина отоварит. Эти повели разговор не так — обломанные траки заметили.

— Трактор мой. Вам-то какое дело до гусениц?

— Тебе нисколько не совестно? — кротко спросил Головнин.

— А с чего мне должно быть совестно?

— Зачем дорогу исковеркал?

— Кто?

— Иван Пыхто! Чего дурочкой прикидываешься?

Шумаков представил вечер в доме дедка Павлычево:

и эти, не иначе, будут руки заламывать. Ощутил неприятный холодок в груди, но виду не подал, что испугался.

— Что вам надо?

— Да уж самое малое, не до большого — поезжай чистить дорогу.

Охотник, сказавший эти слова, был сдержан и зол. Шумаков окинул его щуплую фигуру, мелькнуло: «Этого сомну, рывок за патронташ, и окажется на полу». Второй был здоровее, с ним так просто не сладить. И тогда Шумаков решился…

— Идите вы!.. — надрывно выкрикнул он и, как был в носках, в вязаной рубахе, бросился к двери.

Ломовцев и Головнин оторопели, никак не ожидали такого исхода: хозяин пулей проскочил мимо них.

— Это ж надо! — удивлялся пан Спортсмен с экрана телевизора.

Охотники вышли в раскрытую настежь дверь. На улице, как от привидений, тракторист отмахивался от Студенцова и Павла Ивановича. Те завороженно наблюдали за ним.

Шумаков никак не ожидал увидеть еще людей.

— Ладно, оденусь и пойду чистить дорогу, — выкрикнул он. Поднялся на крыльцо, добавил ненавистно: — Шляются всякие!

Теперь Вениамин Иванович выслушал обе стороны. Он озабоченно ходил по кабинету из угла в угол. Перед ним встал неразрешимый вопрос: «Били или не били?»

Вениамин Иванович изучал юриспруденцию разных стран и веков. Он был сторонником вынесения судебного решения в простых, незапутанных делах прямо на месте, без длительного и утомительного следствия. Случилось происшествие — и тут же тебе сразу разбор дела и суд. И обидчики и обиженные, еще горяченькие, не сообразят, что соврать, как выкрутиться. Длительное следствие не приносит пользы, только усложняет поиск истины. Когда Шумаков принес заявление, надо было незамедлительно ехать на место, прихватив с собой кого-то из охотников, там разбираться. Теперь, по прошествии стольких дней, каждый тщательно подготовился, и он понимал, что ему врет и та и другая сторона.

Следователю легче было объяснить поведение охотников: неудачный день, желание вовремя попасть к праздничному столу — и такое препятствие на пути, сделанное с корыстной целью. Самый безгласный добряк взорвется, накричит и съездит по морде. Вывод получался: били.

Тракторист Шумаков не признает, что дорогу исковеркал он. Когда к нему пришли, он, как сумасшедший, бросился в дверь и мог налететь в сенях, в темноте, на косяк, мог удариться, прыгая с крыльца. Mог сам себе подсадить синяк. В больницу он сразу не пошел. А в новогоднюю ночь мало ли где можно получить повреждение! Пошел в больницу утром. Выходит: мог и наговорить.

Получается: не били.

Разберись тут.

Все чинно сидели на стульях. Шумаков рядом со следователем у стола озирался, кусал губы. Синева под глазами была еще заметной.

— Что же Студенцов-то не явился? — обиженно спросил Вениамин Иванович.

— Он не мог, у него неотложная работа, — сообщил Головнин.

— Вот как! — воскликнул следователь. — У него работа, у меня — не работа?

— Зачем вы так-то? И у вас работа. Просто у него тяжелые больные.

Вениамин Иванович с прищуром посмотрел на Головнина, его подмывало сказать что-нибудь похлеще, но он привык обдумывать свои слова, привык сдерживаться. Он только отметил кажущееся несоответствие:

— Возможно, возможно… Вот для хулиганских действий время у него находится.

— Доктор не хулиган! — пылко заявил Вася Баранчиков. — И мы не хулиганы.

— Доктор за всю жизнь пальцем никого не тронул, — добавил Головнин. — Он у нас и на охоте-то редко стреляет. Он у нас такой.

— Он у нас такой, — подтвердил Ломовцев. — Это точно.

Дружная защита убедила Вениамина Ивановича, он примирился с отсутствием Студенцова. Оглядел нахохлившегося тракториста, сказал ему:

— Указывайте. Которые из них?

Охотники честно пошире раскрыли глаза, подтянулись. Баранчиков для солидности откашлялся.

— Вот этот, — сказал Шумаков и ненавистно ткнул пальцем в сторону Головнина: тот выглядел самым крепким. На Ломовцева указывать было несолидно, хотя и признал его. — И еще вот этот, — показал он на Баранчикова.

— У меня вопрос к нему… ну, как его… в общем, к нему, — сказал Вася.

— После будут вопросы, — остановил его Вениамин Иванович.

— Как после! Я сейчас хочу сказать в свою защиту. Имею я право?

Вениамин Иванович подумал и решил, что Вася имеет право сказать несколько слов в свою защиту. Кивнул ему.

— Я хочу спросить, мог ли я бить его, когда сидел в машине, а машина стояла в трехстах метрах от дома? Он что, в машину ко мне залезал, чтобы я его побил? Все подтвердят, что я сидел в машине.

— Конечно, теперь хотите отказаться… — объявил Шумаков. — А на улице меня бил вот этот. — И повел рукой в сторону Павла Ивановича. — Он был в зеленой куртке.

— Сопляк! Врун! — взревел Павел Иванович. — Как ты смеешь!..

Что Шумаков смеет, Павел Иванович не досказал, задохнулся в гневе.

— Вы можете спокойнее? — спросил Вениамин Иванович.

— Нет, я не могу быть спокойнее. Увольте меня от этой комедии, не в том я возрасте… Это хуже, чем в аду. Там хоть поджаривают на сковородке за грехи. Тут я за собой грехов не числю…

— Разберемся, — миролюбиво сказал Вениамин Иванович.

— Разбирайтесь. Меня знают десятки охотников, и никогда никто не видел в зеленой куртке. В полушубке я хожу зимой, пусть поймет этот… пикантроп.

— Питекантроп, — поправил Головнин. — Доктор называл его питекантропом.

— Доктор, видать, у вас за верховода, — не удержался от колкости Вениамин Иванович.

— Доктор у нас — голова, — похвастал Баранчиков.

— Питекантроп или задубелый — все равно, — продолжал Павел Иванович. — Змий зеленый был у него в глазах в тот вечер, все и казалось зеленым. А я в полушубке… Разбирайтесь, старайтесь, только посмешище делать из себя не позволю. Не так воспитан! Мы тоже будем стараться, вынуждаете к этому. Мы сейчас к Карасеву пойдем. Мы к Соколовой в конце концов сходим. А нет — и на нее найдется управа. Я ведь не тот бессловесный парень, которого она засудила. Пошли, ребята, здесь нам делать нечего.

Следователь странно смотрел на Павла Ивановича: названные фамилии ничего ему не говорили, он был новым человеком в районе и области. Больше всего занимал его вопрос: «Били или не били?»

— Раз все началось с Соколовой, мы и должны прежде пойти к ней, — разумно заметил Павел Иванович.

С ним согласились. Вчера Павел Иванович растерялся, нервничал, утром тоже, пока ехали в автобусе, был сам не свой, но вот его несправедливо обвинили, и он приобрел былые бойцовские качества.