Они сидели за столиком в уличном кафе посреди столетней пешеходной улицы в Старом городе. Вся улица казалась единым тянувшимся без перерыва баром, сплошь стулья, зонтики и брусчатка, островерхие крыши, увитые виноградом, окна-эркеры, цветы под ними, и древние медные флюгеры.

Город заполонили самовластные толпы таращащих глаза, шаркающих ногами, улюлюкающих и гикающих иностранцев.

Мягкие и доброжелательные, несколько ошарашенные дюссельдорфцы пустили в ход всю свою уравновешенность, чтобы умиротворить гостей и избавить их от избытков наличности. Массированные отряды розовой полиции поддерживали порядок. Эдди видел, как двух мужиков в рогатых бейсболках деловито тащили в «черный воронок» – в «Розовую Мину», как их тут называли, – но викинги были свински пьяны и получили по заслугам, а зрители глядели на это вполне добродушно.

– Не пойму, отчего столько шуму из-за этих Переворотов, – сказал глубокомысленно Глубокий Эдди, полируя линзы специфика куском лишенного ворсинок искусственного шелка. – Это ж простая формальность. Никаких тут беспорядков не будет. Только погляди, какие спокойные и размякшие эти мужики.

– Беспорядки уже начались, – возразила Сардинка. – Только пока еще не в Старом городе, не у тебя под носом.

– Да?

– За рекой сегодня орудуют банды поджигателей. Они возводят баррикады на улицах Нойсса, переворачивают и поджигают машины.

– С чего это?

Сардинка пожала плечами:

– Они активисты движения против автомашин. Требуют защиты прав пешеходов и увеличения массового транзита... – Она помолчала, считывая что-то в специфике. – Зеленые радикалы штурмуют музей Лоббеке. Они хотят, чтобы все экземпляры вымерших видов насекомых передали на клонирование... Университет имени Генриха Гейне бастует, требуя академических свобод, и кто-то забросал клеебомбами большой дорожный туннель под студенческим городком... Но это пока пустяки. Завтра на стадионе Рейн матч еврокубка по футболу, встречаются команды Англии и Ирландии. Вот там неприятностей не оберешься.

– М-да. Звучит скверно.

– Да. – Она улыбнулась. – Поэтому давай наслаждаться здешним спокойствием, Эдди. Праздность – сладкая штука. Даже на краю грязного хаоса.

– Но ни одно из этих событий не кажется мне таким уж угрожающим или серьезным.

– Каждое само по себе оно ничто, Эдди. Но все происходит разом. Вот каков Переворот.

– Не понимаю. – Эдди снова надел специфик и щелчком пальца высветил меню. Он тронул полоску меню кончиком указательного пальца – включились усилители освещения. Текущие мимо толпы, – силуэт каждого человека слегка мерцал от компьютерных спецэффектов, – казалось, прогуливались по чрезмерно освещенным подмосткам. – Думаю, все беспорядки от чужаков в городе, – проговорил Эдди задумчиво, – а сами немцы выглядят такими... ну... добродушными и аккуратными и цивилизованными. Зачем им вообще Перевороты?

– Эдди, Перевороты не то, что с удовольствием планируют на уик-энд. Они – то, что просто случается с нами. – Сардинка отпила кофе.

– Как это может происходить и не быть запланированным?

– Ну, разумеется, мы знали, что оно надвигается. Это мы, уж конечно, знали. Слухи всегда ходят. Вот как начинается Переворот. – Она разгладила салфетку. – Спроси об этом Критика, когда с ним встретишься. Он постоянно говорит о Переворотах. Пожалуй, он знает о них не меньше любого другого.

– Да, да, я читал его статьи. Он пишет, что это слух, раздутый электронными и цифровыми медиа, в петле обратной связи с динамикой толпы и современными массовыми средствами передвижения. Нелинейный сетевой феномен. Это-то я понимаю! Но когда он начинает цитировать какого-то мужика по имени Канетти... – Эдди похлопал по боку серой сумки. – Я пытался читать Канетти, правда пытался, но он же из двадцатого века и до черта занудный и скучный... Что ни говори, мы в Чаттануге все делаем по-другому.

– Все так говорят до первого своего Переворота, – отозвалась Сардинка. – А потом все иначе. Как только понимаешь, что Переворот и впрямь может случиться с тобой... Ну, это все меняет.

– Мы просто предпримем меры, чтобы его остановить, вот и все. Примем меры, чтобы его контролировать. Разве вы тут ничего не можете предпринять?

Стянув полосатые перчатки. Сардинка положила их на стол и принялась растирать голые пальцы, подула потом на кончики их и взяла из корзинки большой хлебный крендель с солью. Эдди с удивлением заметил, что в перчатки ее встроены массивные, почти каменные с виду усилители для костяшек и что сами перчатки слегка подергиваются, будто живут собственной жизнью.

– Разумеется, кое-что сделать можно, – ответила она. – Привести в боевую готовность пожарных и полицию. Нанять дополнительную частную охрану. Чрезвычайное управление освещением, дорожным движением, электропитанием, информацией. Открыть убежища и набить их аптечками первой помощи. И предупредить все население. Но когда город говорит своим жителям, что надвигается Переворот, это стопроцентная гарантия того, что Переворот состоится... – Сардинка вздохнула. – Я уже работала на Переворотах. Но это будет крупный. Большой и черный. И он не закончится, не может закончиться – пока все и каждый не поймут, что он позади, и почувствуют, что с ним покончено.

– Но в твоих словах нет смысла.

– Разговоры о Переворотах не помогут, Эдди. То, как мы с тобой вот тут о нем разговариваем – мы сами становимся частью Переворота, понимаешь? Мы здесь из-за Переворота. Мы встретились благодаря Перевороту. И мы не можем разбежаться, пока не отбушует Переворот. – Она пожала плечами. – Ты можешь уехать, Эдди?

– Нет... не прямо сейчас. Но у меня тут дела.

– И у всех остальных тоже.

Хмыкнув, Эдди допил еще одно пиво. Пиво здесь ну просто фантастика.

– Это ж какая-то китайская игра «растяни ниточку».

– Да, знаю о ней.

Эдди усмехнулся:

– А что, если мы разом перестанем тянуть? Мы можем перетерпеть. Уехать из города. Книгу я выброшу в реку. Сегодня мы с тобой могли бы улететь в Чаттанугу. Вместе.

Она рассмеялась:

– Но ты, однако, этого не сделаешь.

– Значит, ты меня все же не знаешь.