К величайшему неудовольствию Александры, их посадили рядом. Это, конечно, было в тысячи раз лучше, нежели сидеть с самим Волконским, но Саша в кои-то веки предпочла бы общество Ивана Кирилловича, или Алёны! Но нет, они вдвоём заняли места напротив, Катерина села на место хозяйки во главе стола, а Мишель с Ксенией и Александрой – по левую руку от неё, с другой стороны.
«Из соседства с Митрофановой ничего не хорошего не выйдет, и выйти не может», – подумала Александра и вскоре убедилась в этом, когда, едва обед успел начаться, Ксения с улыбкой попросила:
– Дорогая, будь добра, передай мне консоме портаньер, шнель-клопе и тарелочку с фуа-гра по-парижски!
«А ты не лопнешь, красавица? – мысленно ответила ей Александра, поначалу и не заподозрив подвоха. – Как это в тебя, такую худенькую, столько влезает?!»
Впрочем, когда она поняла, на что рассчитывала Ксения, рука её замерла над тарелками, и Саша невольно усмехнулась. И отрицательно покачала головой, в мыслях своих характеризуя барышню Митрофанову как не самую достойную из живущих.
– О-о, прости, ты же, наверное, не знаешь, что это такое! – рассмеялась Ксения, коснувшись кончиками пальцев своих губ, как будто бы изображая смущение оттого, что поставила Сашу в неловкое положение.
– Да откуда бы ей знать, – не смогла промолчать Катерина, – у них в деревне, поди, таких угощений отродясь не пробовали!
И они рассмеялись друг другу, страшно довольные собой.
«Стерва!» – с чувством подумала Александра и взглянула на Волконского. Тот во всеобщем веселье участия не принимал, но смотрел с улыбкой, очевидно, от души наслаждаясь происходящим. Но ничего-ничего, недолго музыка играла!
Дав барышням отсмеяться вдоволь, Александра выждала несколько секунд, после чего обворожительно улыбнулась обеим, затем персонально Волконскому, и уверенно потянулась к тарелкам, что стояли посередине стола. Тут, надо признать, было столько угощений, что и Алёна-то не сразу догадалась, где что, хотя она лично занималась распоряжениями насчёт обеда. Тем не менее, не дольше, чем через десять секунд перед Ксенией безошибочно появились две тарелки: глубокая со шнель-клопе, мясом в соусе, маленькая с гусиной печенью фуа-гра и супница с консоме портаньер, горячим бульоном. На такой поворот событий графиня Митрофанова явно не рассчитывала, и растерянно уставилась на свой заказ, отчего-то чувствуя себя униженной.
А Александра улыбнулась победной улыбкой и сказала:
– Кушайте, не обляпайтесь, дорогая Ксения Андреевна! – затем она перевела взгляд на князя, спрятавшего улыбку в ладонях, и полюбопытствовала: – А вам что подать, ваше величество? Раз уж я сегодня вместо прислуги!
– Александра! – шикнула на неё Алёна, призывая не цепляться к Волконскому, но той всё было нипочём.
– Спасибо, я сам, – ответил Мишель, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. Ксении не понравился его весёлый голос, и она, вскинув голову, прищурилась и с неодобрением посмотрела на него. Волконский тотчас же сделал вид, что покаялся, и накрыл её руку своей в жесте безграничной нежности и заботы. Лишь это заставило Ксению немного успокоиться.
Но, тем не менее, Александру не покидало ощущение, что только что она нажила себе ещё одного опасного врага в лице этой недоброй черноволосой красавицы. А парой минут раньше, в лице её наглого и надменного жениха.
«Вот уж воистину, два сапога пара!» – думала она, глядя в свою тарелку. И впрямь, трудно подобрать кого-то, кто лучше подходил бы ему – Ксения была словно зеркальным отражением Мишеля, точно такая же надменная, неприятная, самоуверенная и бесцеремонная.
«Они не считают нас за людей! И что бы мы ни делали, ничто этого не изменит», – с тоской поняла Саша. А впрочем, никто и не собирался им нравиться. Алёну заботил исключительно Иван Кириллович и возможность за его счёт дотянуться до той жизни, о которой она так мечтала – на мнение его родственников ей было абсолютно наплевать. А сам Гордеев, как видится, влюбился до такой степени, что его и подавно не волновало ничто в целом мире, кроме своей дорогой невесты.
Пока Александра размышляла об этом, некоторая часть трапезы прошла в молчании, а потом Мишель заговорил:
– Совсем забыл сказать тебе, чтобы не утруждался на счёт поминок. Расходы и всё остальное я беру на себя. И девять дней, и сорок. Не то чтобы я думал, что у тебя есть совесть, и ты захочешь лично этим заняться, разумеется… Но, наверное, стоило тебя предупредить.
Он произнёс это на удивление ровно и спокойно, как будто вовсе не желал ссориться, а просто констатировал факт. И Александра с удивлением для самой себя обнаружила, что у Волконского, оказывается, весьма приятный голос. Это заставило её вновь посмотреть на него, игнорируя тотчас же посланный ей взгляд Ксении, подобно щиту, оберегающему Мишеля от любых посягательств. Но Александру это не остановило.
В профиль он казался ещё привлекательнее. Такие правильные черты лица, такой необычный взгляд, хоть и смотрел он не на неё, а на Гордеева, и такие красивые губы, изогнутые в недоброй усмешке. Волосы его были короткими, но чёлка, разделённая прямым пробором, то и дело падала на лоб, Мишель иногда откидывал её назад, неуловимым, машинальным движением, и в этом тоже было что-то незабываемое. Понятно, почему Ксения так ревностно оберегала его от посторонних взглядов, с усмешкой подумала Александра, возвращаясь к своему обеду. Такой красавец-жених, наверное, даёт ей немало поводов для беспокойства, бедняжке, так ей и надо…
– Сорок дней? – Иван Кириллович только теперь догадался удивиться. – Ты останешься в городе так надолго?
– А ты предпочёл бы, чтобы я уехал прямо сегодня? – тотчас же ощетинился Мишель.
– Я думал, военным не положен такой большой отпуск, – пояснил Гордеев примирительно.
– Не всем, – ответил Мишель, но углубляться в подробности не стал, так как о своей военной карьере говорить не слишком любил. – Но я бы на твоём месте не обо мне беспокоился, а о том, что будет, когда вернётся Алексей.
– Ах да, – пробормотал Иван Кириллович, вспомнив о своём шурине. Воспоминания были не из приятных, и он поморщился, как от зубной боли. – Алексей…
– Хочешь совет? – на удивление искренне полюбопытствовал Мишель. – Забирай свою ненаглядную и уезжай из города. Желательно, прямо сейчас. И желательно туда, где он до тебя не доберётся.
– Какие-то мрачные у тебя прогнозы, Мишель! – отметил Гордеев, взглянув на сына с грустью. Но если он надеялся получить сочувствие, то напрасно.
– Мрачные? Да тебе надо благодарить Бога, отец, что его серьёзно ранило, и он с трудом может передвигаться. Иначе он уже был бы здесь, и я на его фоне показался бы тебе дружелюбным и добродушным мальчиком.
«Что же это за Алексей такой, чёрт возьми?!» – невольно заинтересовалась Александра, вспомнив голубоглазого красавца-блондина, как-то принесшего к ним княгиню Волконскую, истекающую кровью.
Он тогда показался ей резковатым, особенно когда угрожал её отцу кровавой расправой, но, наверное, он имел на это право, ведь у него на руках умирала любимая сестра! Но потом-то, Саша помнила, как он приходил к Юлии Николаевне и целыми днями сидел у её постели – он казался таким заботливым, таким тихим и спокойным в те моменты, что они были вместе. И на безумца точно не походил.
«Правда, с тем, как он её любил – а это ещё тогда было заметно – странно, что он до сих пор не добрался до Москвы, до Гордеева. Я не удивилась бы, если бы он приполз сюда на переломанных ногах и задушил бы этого мерзавца!» – резюмировала Александра. А война ведь меняет людей. Так что неудивительно, что нежно любящий младший брат превратился в кровавого убийцу, мечтающем о расправе. Оставалось лишь надеяться, что то время, которое он вынужден будет провести, прикованный к постели, охладит его пыл и жажду мести.
Мишель-то со своей стороны дядю знал куда лучше, поэтому на этот счёт излишних иллюзий не питал. Остудить пыл Алексея было в принципе невозможно. Ничем. Никогда. Поэтому отца в данной ситуации ему стало немного жаль, но он просто этого не показывал.