Решившись, она подошла. Положила руки отцу на плечи и, обняв его, уткнулась в тёмные с проседью волосы. А он даже не обернулся, словно знал, что некому больше прийти к нему в эту холодную, августовскую ночь, кроме любимой маленькой дочурки.
– Я люблю её, Сашенька, – сказал Иван Фетисович, спустя несколько минут полнейшей тишины, которую нарушали лишь отдалённый собачий вой где-то вдалеке, да тиканье настольных часов. – Люблю, а она не понимает!
Саше бесконечно хотелось утешить отца, сказать, что матушка тоже его любит, но, вот беда, она совершенно не умела лгать! А то, что у Алёны не осталось никаких чувств к их отцу, понимал, кажется, даже маленький Арсений. И поэтому Александра лишь тихо вздохнула и не стала ничего говорить.
– Хоть ты у меня осталась, единственное моё утешение, папина гордость! – Иван Фетисович с улыбкой посмотрел на дочь влажными от слёз глазами и, прижав к себе, ласково поцеловал в висок.
– Я всегда с тобой, папочка, – прошептала Саша. – И я никогда тебя не брошу!
И не бросила. Когда Алёна объявила, что не желает больше иметь с супругом ничего общего, Сашенька собрала вещи и ушла вместе с ним. Но это случилось месяцем позже, а в ту ночь произошло ещё одно примечательное событие, здорово повлиявшее на её жизнь.
Едва она собралась уходить, спустя два часа посиделок с отцом в кабинете за чаем, в больницу ворвался Юра Селиванов, ученик Ивана Фетисовича. Глаза его горели безумием, а всклокоченные рыжие вихры торчали в разные стороны. Получасом раньше Юру разбудили, чтобы проводить Сашеньку до дома, и он дожидался её снаружи у калитки, когда заметил приближающуюся карету с взмыленными лошадьми.
– Там… там… – он задыхался, взмахивая руками. – Карета… похоже, герб самих Волконских на двери! Женщину привезли… крови столько… ох, Господи! – и юноша принялся истово креститься, от волнения слева направо, когда входную дверь плечом открыл высокий молодой человек, кажется, самый красивый из тех, что Александре когда-либо доводилось встречать.
До сих пор её идеалом мужчины был драгоценный Серёженька Авдеев, за которого – Саша знала – она однажды выйдет замуж, несмотря на то, что она совсем не его круга, но это неважно, когда двое молодых людей трепетно и нежно любят друг друга! Но той ночью идеалы Сашины слегка пошатнулись: высокий молодой человек был гораздо старше её возлюбленного, на вид около двадцати пяти, хорошо сложен, светловолос, с правильными чертами лица. А ещё у него были голубые глаза! Бог весть как Саша что-то умудрилась разглядеть в полумраке больничного коридора, но глаза у него и впрямь были голубые.
– Князь?! – от изумления Иван Фетисович, всегда казавшийся таким непоколебимым, не нашёл, что и сказать. Хозяина здешних земель, его превосходительство князя Волконского он, разумеется, узнал.
– Где Викентий Воробьёв? Или кто у вас здесь главный? Моя сестра упала с лошади во время вечерней прогулки! – ответил молодой мужчина, поудобнее взяв свою ношу. Бедняжка была без сознания. – Пока её нашли, прошло часа три, если не больше! Плюс ещё полчаса, что я вёз её сюда. Спасите её, доктор, и я озолочу вас! А если она погибнет, я убью вас вместе с ней, – сказал он так запросто, что у Александры едва не остановилось сердце. Отчего-то она сразу поняла, что это были не пустые слова.
– Господи боже мой! – прошептал перепуганный донельзя Юрий, но Иван Фетисович, к таким фразам от любящих родственников своих пациентов привыкший, взял себя в руки и сказал совершенно спокойно:
– Да, конечно, Алексей Николаевич. Несите её в операционную, скорее, – сказал он, приоткрыв ближайшую дверь, и князь занёс бедную женщину внутрь.
Юрий неуверенно последовал за ними, и Сашенька тоже зашла, чтобы не стоять в одиночестве в коридоре. Она не знала, на кого в тот момент было страшнее смотреть – на бледную женщину, чьё платье всё сплошь пропиталось кровью, или на трясущегося от ужаса Юру Селиванова. Особую остроту его положению добавляло то, что он был единственным помощником доктора в эту ночь – никого из медсестёр не было на месте, потому что из больных у них оставалась только парализованная бабушка Ульяна Матвеевна, на днях ухитрившаяся сломать руку, выпав из инвалидной коляски, и девятилетний Костя, сын кузнеца, сильно обжёгший руки о раскалённую подкову. Эти пациенты не требовали особого ухода, поэтому медсёстры, которым сегодня полагалось дежурить, были отпущены Иваном Фетисовичем по домам, под его ответственность, а Юру Селиванову оставили на всякий случай.
Вряд ли кому-либо могло прийти в голову, что именно сегодня, по несчастливому совпадению, в их больницу привезут не кого-то там, а саму княгиню Волконскую! Да ещё и с такими травмами! Александра тогда ещё ничего не смыслила в медицине, но тем не менее одного взгляда ей оказалось достаточно, чтобы понять – княгиня плоха, хуже некуда.
– Выйдите, пожалуйста, ваше превосходительство, – вежливо попросил Иван Фетисович Волконского, как только тот уложил свою сестру на операционный стол. Молодой человек с недоверием посмотрел сначала на доктора, а затем на бедную женщину. Лицо его исказилось от боли, как будто он сам чувствовал всё то, что чувствовала она, после чего князь поднял полный отчаяния взгляд на Ивана Фетисовича.
– Спасите её, доктор! – попросил он. – Верните её мне.
И, резко развернувшись, вышел из операционной, обдав стоявшую у дверей Сашеньку волной холодного воздуха. От него пахло дорогим одеколоном и кровью. Девочка проводила его взглядом, а затем посмотрела на Юру Селиванова, которого била крупная дрожь.
– Юрий, инструменты мне, живо! – скомандовал Иван Фетисович.
– Там… там… – глотая слова, мямлил Селиванов. – У…у…у неё… кровь… кровь…
– Ну, разумеется, у неё кровь, болван! У неё открытый перелом ноги, и сломано несколько ребёр! Давай сюда мои инструменты, Селиванов! – уже громче воззвал к нему Иван Фетисович, но тщетно. Селиванова трясло всё сильнее. – Нет, это никуда не годится! Да что с тобой, Юрий?! Ты думал, быть врачом – это всю жизнь то и делать, что выписывать лекарство от мигреней да считать пульс? Да, вот так тоже бывает, представь себе! Надо же когда-то начинать. Живо инструменты мне, ты что, не видишь, она истекает кровью!
Ох, и не надо было обращать на это внимание бедного Селиванова! Юрий посмотрел на княгиню, очевидно, чтобы убедиться в том, что она и впрямь плоха, и когда взгляд его снова упал на пропитавшееся кровью платье, юношу замутило. Пошатнувшись, он потерял сознание и свалился прямо у операционного стола.
Такого поворота Иван Фетисович явно не ожидал. Следующие три секунды он тупо смотрел на тело своего помощника, растянувшегося во весь рост на полу, и не знал, что делать, но потом опомнилась Александра. С быстротой горной лани она бросилась к длинному столу, что стоял вдоль стены у окна, и схватила оттуда отцовский саквояж. Она привыкла видеть отца с этой старой кожаной сумкой, когда тот ездил на выезды. Иногда он и Сашу брал с собой. Это случалось в дни, когда Алёна уезжала к своим подругам и задерживалась у них, а с маленькой Сашенькой просто некому оставалось сидеть – горничная уходила после трёх, а девочка возвращалась из школы только в половине четвёртого. Но, конечно, когда отец брал её на вызовы, все его пациентки и пациенты были как раз такими, к каким привык бедный Юра: ухоженные, разве что немного бледные? – жаждущие микстуру от кашля или настойку от мигрени. Но уж никак не бессознательные и истекающие кровью княгини – к такому никто оказался не готов. Тем не менее, Александра не испугалась ни крови, ни угрозы молодого князя покончить с её отцом, если дело не увенчается успехом. В тот момент её тревожил единственный вопрос: что нужно сделать, чтобы помочь этой женщине?
– Вот, – сказала она, вручив отцу саквояж.
– Сашенька, ты ещё здесь? – то ли с раздражением, то ли с испугом спросил Иван Фетисович, только теперь заметивший дочь, которой не следовало видеть всех этих ужасов. Зрелище не для тринадцатилетней девочки, коли даже Селиванов, на четыре года её старше, и к тому же мужчина, не выдержал. – Господи, беги за помощью скорее, мне нужен ассистент! Василиса Конеева, медсестра, знаешь, где живёт?