– Вашими бы устами… – пробормотала она, поднимаясь из-за стола. – Я не спросила вас об Адриане. Он рассказал что-нибудь новенькое? Видимо, нет, раз история с кражей ещё и дочери стала для вас новостью сегодня!
– Не было никакой кражи, – покачал головой Мишель. – С сыном ещё может быть, но дочь у Кройтора точно никто не крал. Моя мать наверняка забрала её уже после его смерти.
– Какой ещё смерти?! – возмущённо воскликнула Александра. Мишель пояснил, пересказав слова Адриана, но Саша всё равно ничего не поняла. – Но если он вот уже двадцать лет как мёртв, то кто же тогда…
Про Юлию Николаевну она решила не говорить, дабы не озвучивать лишний раз то, о чём его величеству и без неё неприятно вспоминать. Но Мишель всё равно помрачнел лицом, как и всякий раз, когда речь заходила о смерти его матери.
– Да. Я тоже задаюсь этим вопросом с некоторых пор, – Волконский взглянул на часы и сказал с некоторым сожалением: – Пойдём, сестрёнка, нам пора, иначе ты опоздаешь.
Экий заботливый! И до чего непривычным казалось такое внимание с его стороны! Саша вообще-то и до того не была разбалована ничьей заботой – разве что Серёжи? Но про Авдеева рядом с Мишелем ей и не думалось.
А тот словно и не собирался отходить от своего нового образа. Ни намёка на былую холодность, и более того, он был не в пример самому себе учтив, галантен и обходителен – открыл перед ней дверь, подал руку, чтобы усесться на сиденье кареты, и даже улыбнулся пару раз.
А когда карета подъехала к зданию больницы, он и вовсе заявил:
– Я скажу Воробьёву, что это я взял дело с его стола в тот день. Чтобы у тебя из-за этого не возникло неприятностей!
И тут Саша не удержалась.
– Ваше величество, да что с вами?!
– Что со мной? – с улыбкой повторил Мишель.
– Какой-то вы сказочно добрый в последнее время, сами на себя не похожий!
– В самом деле? – как будто и не замечая за собой ничего подобного, поинтересовался Волконский.
– Где подвох? – с подозрением спросила Сашенька.
– А что, должен быть?
– Непременно! Вы же, в конце концов, наполовину Гордеев, как и ваш отец! А от Гордеевых обязательно нужно ждать подвоха, в этом я уже убедилась!
– Я ещё и наполовину Волконский, так что никакого подвоха не будет, не волнуйся, – с этими словами он изысканно поклонился ей – так, словно Саша была, по меньшей мере, императрицей – и, посмеиваясь, уверенной походкой зашагал к больнице. Саша хотела было задержаться, чтобы не заходить вместе с ним и не давать поводов для сплетен, но Вера Гурко всё равно уже её увидела.
«Боже мой, только не это!» – подумала Сашенька обречённо и, повесив голову, зашагала к дверям.
– Прошу тебя, ни о чём не спрашивай! – сразу же велела она, вскинув руку, предвидя бурный поток вопросов. – Он простоменя подвёз! В конце концов, он мой брат, и в этом нет ничего такого!
– Просто подвёз?! – возмутилась Вера, забыв даже об элементарном приветствии. – Видела я, как он на тебя смотрел!
– Как? – ахнула Сашенька.
– Знамо дело как! – фыркнула Вера и покачала головой, но без укора, а скорее с восхищением. – Смотри, Сашка, осторожнее! А что будет, если блондинчик твой его здесь увидит? Или он блондинчика?
– Господи, Вера, перестань выдумывать! Они прекрасно знают друг о друге, и…
Но Вера её совсем не слушала.
– Брат! – возмущённо повторяла она. – Как же! Не родной, поди, брат-то? На родных, Саша, такими глазами не смотрят!
Над этими словами Веры Саша рассуждала всю первую половину дня, поминутно разбавляя собственные рассуждения мыслями об их с Волконским возможном родстве. И не о том, которое намечалось ввиду свадьбы их родителей, а о том, что, может быть, случилось уже давным-давно…
«Не дай Бог», -всякий раз думала она и крестилась, крестилась, словно это как-то могло повлиять на события, произошедшие в прошлом. Но молитва ей помогала. И Ипполит Сидоренко, оказавшийся хорошим наставником, в трезвые свои часы тоже помогал. С ним время летело незаметно, и в один момент Сашенька вдруг поняла, что перестала бояться покойников и больше не вздрагивала от отвращения всякий раз, когда бралась за скальпель.
– Хорошая ты девка, Санька. Но, попомни моё слово, была бы парнем – цены бы тебе не было! – на этой фразе Ипполит Афанасьевич взял за правило завершать их совместную работу и, лукаво подмигивая, добавлял всякий раз: – Может, выпьем?
Ох, спасибо! Выпила уже вчера! И как теперь идти к Владимирцеву, как после вчерашнего вечера смотреть в его глаза?! Саша решила пока не смотреть и начать с невинной Любови Караваевой, отчего же нет? Тем более, княгиня так хотела с кем-нибудь поболтать! И желательно, конечно, не с кем-то там, а именно со своим лечащим врачом, милой Сашенькой!
– Я пока ещё не врач, Любовь Демидовна, милая! – смеялась Александра, несомненно, польщённая таким доверием со стороны княгини, но та лишь отмахивалась.
– Не врач, так станешь! Я знаю, Саша, я вижу, у тебя большое будущее!
«На моём большом будущем из последних сил старается поставить крест Викентий Воробьёв», – подумала Александра со свойственной ей иронией. Затем, поправив простынь у княгини, улыбнулась ей и рассказала о званом вечере, который затеяла Элла.
– Ах, моё неугомонное дитя! – воскликнула Караваева, и глаза её увлажнились. Дочку она любила, как ничто в целом мире, и готова была хвалить её за каждый поступок – неважно, хороший или плохой. Элла была самой главной в её жизни радостью. – Непременно сходите, Сашенька! Вы не разочаруетесь, наша Лизонька – большая мастерица по таким мероприятиям! Её приёмы вся местная молодёжь любит! Вот увидите, вам понравится!
В том, что понравится – Саша не сомневалась. Куда больше она тревожилась за то, что ещё один званый ужин вполне мог окончиться очередным предложением руки и сердца со стороны ещё какого-нибудь горе-кавалера. Толстого купца Лебёдкина, по прозвищу Слива, например. А что, почему нет? У Гордеева извращённая фантазия – он бы и на такой брак согласился, лишь бы насолить ей!
Идиллию нарушило внезапное появление Марины Викторовны. Саша заметила, как напряглась княгиня в её присутствии, да и сама госпожа Воробьёва тоже прекрасно видела, как пациентка поменялась в лице. Добродушная улыбка сменилась недоверием, в глазах появился холод. Но Марина Викторовна к таким вещам была абсолютно не чувствительна, а потому лишь сделала Саше знак выйти в коридор для разговора наедине.
– Прошу прощенья, Любовь Демидовна, я сейчас! – произнесла она, поднимаясь со своего места у изголовья. И, выйдя в коридор, уже Воробьёвой: – Марина Викторовна, что-то случилось?
Она всё ждала подвоха или разноса за вчерашнее: а вдруг кто-то видел, как она засиделась с Владимирцевым? Или ещё хуже, как Волконский уносил её из больницы на руках?! Но подвоха в кои то веки не было, Воробьёва улыбнулась совершенно счастливо и протянула Сашеньке бумагу.
Начиналась она так: «Я,Владимирцев Владимир Петрович, предупреждён о возможных последствиях и даю своё согласие на проведение повторной операции…» Саша почувствовала, как слёзы застилают глаза, и подняла взгляд на точно такую же радостную Воробьёву.
– Он согласился, – произнесла Марина. – Ты сделала это, Саша! Ты убедила его!
Вздохнув с облегчением, Саша не сдержалась и обняла Воробьёву. Марина Викторовна, к излишней чувствительности непривычная, неловко погладила её по спине, смущённо улыбнулась и отстранилась. И серьёзно спросила её:
– Ты не передумала?
– Я?! Разумеется, нет! – горячо отозвалась Сашенька. – Назначайте день, Марина Викторовна, я с вами.
– Должна тебя предупредить, что если Викентий узнает… а он узнает в любом случае, независимо от наших успехов! Саша, ему это не понравится. Очень не понравится. Я-то со своей стороны позабочусь о том, чтобы тебя не наказали, но если Владимирцев умрёт, я уже ничего не смогу сделать!
– Марина Викторовна, он не умрёт, – так уверенно сказала Саша, словно уже заглянула в будущее, где весёлый беззаботный парень, душа компании Володя Владимирцев играл с мальчишками в футбол на больничном дворе.