И опять гримаса искривила губы профессора.

— А вот тут ты можешь быть спокоен. Он уже взял его, не дожидаясь нашего позволения.

Джек попытался убедить дядюшку рассказать следователю из Скотленд-Ярда о сломанной стреле. Наверняка это наведет его на верный след.

Профессор не соглашался. В своем упорстве он был несокрушим, как скала, о которую разбивались все доводы племянника. Когда ему надоело выслушивать уговоры Джека, он просто, без обиняков, напомнил племяннику, что тот обещал ему хранить в тайне это обстоятельство.

Джек стиснул зубы:

— Ну, если вы, дядя, считаете необходимым напомнить мне о моем честном слове…

Больше не о чем было говорить. Покидая кабинет, Джек с трудом удержался от желания выругаться самыми последними словами.

Если кому-то хочется добровольно сунуть голову в петлю… Если кто-то не слушает никаких доводов рассудка…

Джек весь дрожал от возмущения. Попробуй спаси этого старого упрямца! Да и он сам хорош — дал честное слово.

Забыв о своем хорошем воспитании Джек прикрыл за собой дверь со стуком, совершенно недопустимым по правилам хорошего тона. И оказавшись за дверью, все-таки не удержался и вполголоса выругался. И по лестнице спустился с грохотом. Лети оно все к черту!

— Джек!

В темной гостиной Джек с трудом разглядел в красном отблеске огня в камине свернувшуюся в кресле хрупкую фигурку.

— Джек! Что с тобой? Какая-то неприятность?

— А разве в этом доме может случиться что-то другое? — проворчал юноша.

— Да, ты прав, — прошелестел в ответ тихий шепот.

Джек взял себя в руки.

В неверном отблеске огня на него смотрело испуганное, невероятно истощенное личико. Вон как съежилась в кресле, бедная девочка!

— Извини, — Джек в раскаянии готов был провалиться сквозь землю. — Извини меня, сестренка. Нервы…

Кэй протянула кузену руку.

— Ну, что ты, не извиняйся, я же понимаю. И ничуть не обижаюсь на тебя. Нервы у всех нас натянуты до предела.

— Ну, я бы не сказал, что у всех, — покачал головой молодой человек. — Я бы не сказал.

— Ты имеешь в виду папу? Да, по его внешнему виду не скажешь, что у него нервы не в порядке.

— А есть ли у него они вообще? — вырвалось у Джека.

— Ну, что ты! Просто папа очень сильный человек. И не любит показывать, что делается в его душе. И маску невозмутимости он не снимает даже перед самыми близкими ему людьми. Джек, ты можешь немного посидеть со мной? Тут так пусто… И мне так… — Губы девушки предательски задрожали, она с трудом удержалась, чтобы не расплакаться в голос.

Горячая волна нежности залила сердце молодого человека. Он нежно погладил дрожащую ручку:

— Бедная моя малышка… Ну конечно же, я с удовольствием посижу с тобой. А почему так дрожит твоя рука? Тебе холодно?

— В последнее время мне всегда холодно, — тихо пожаловалась девушка. — Знаешь, с тех пор, как…

Джем заботливо закутал в плед вытянутые к огню маленькие ножки.

— Какой ты добрый, Джек! И такой внимательный ко мне.

— Глупости, — пожал плечами молодой человек. И вдруг отчего-то смутился. Чтобы скрыть смущение, он наклонился над ящиком с дровами. — И в самом деле, как-то зябко тут. Подброшу-ка еще полено. И придвину свое кресло к самой решетке камина.

— Джек… Только не смейся надо мной, но мне бы хотелось, чтобы ты сел поближе. Мне тогда как-то спокойнее…

Джек поспешил выполнить просьбу кузины. Она прикоснулась пальцами к его руке.

— Знаешь, я вот часто думаю… Не представляю, что с нами будет, если ты нас покинешь. Хотя понимаю, тебе следует это сделать.

— Глупости, — снова в смущении повторил Грэнмор. Ничего другого ему как-то не приходило в голову. — Даже и не говори об этом. Не для того я приехал, чтобы теперь бросить вас и бежать.

— Так ты не оставишь меня одну? Правда? — девушка решилась наконец поднять глаза, окаймленные удивительно длинными ресницами.

— Да, ведь я тебе уже сказал, — Джек пытался за напускной грубостью скрыть одолевавшую его жалость к кузине. — Ну как я могу оставить тебя одну теперь, когда… — он запнулся, — … когда тебе не хочется оставаться одной.

Тонкие пальчики сильнее сжали его руку.

— Знаешь, мне очень нравится, когда ты со мной так строг. Ты и в детстве частенько покрикивал на меня. Помнишь?

— Ну, это ты сочиняешь. Чтобы я осмелился на тебя прикрикнуть? Не было такого.

Джек боялся пошевелиться, боялся спугнуть робкую ручку.

— Да нет же, ничего я не сочиняю. Вот на этом самом месте, — девушка кивнула в сторону лестницы. — Ты был вождем команчей, а я не соглашалась быть львом. Ведь на мне было светлое платье, я его надела первый раз и очень боялась испачкать, если буду на четвереньках спускаться с лестницы. Да и упасть боялось, ведь спускаться пришлось бы задом. Как ты тогда на меня кричал! Обзывал трусихой, недотепой, салонной куколкой. Роберт тоже… тут ее голос предательски задрожал, — Роберт тоже рассердился на меня. Вы с ним были правы, я и в самом деле всегда была трусихой. Вот и теперь… Но что я могу поделать? Ведь я не виновата, что такая…

Джек Грэнмор задумчиво смотрел в огонь. Он тоже вспомнил эту сцену из такого далекого детства.

— Да, да, помню. Потом я долго не мог смыть с лица татуировку. Вместо акварели раскрасился тушью, чтобы лучше держалась. И она действительно очень хорошо держалась, — он даже рассмеялся, вспомнив об этом.

— А мое новое платье все равно было испорчено. И все из-за той самой туши. В наказание ты плеснул ею на мое новое платье.

— Какой же я был несносный… сорванец!

— О, ты еще не знаешь, каким несносным ты был! — подтвердила Кэй. — Сколько я от тебя перетерпела, сколько слез пролила! Но плакала только тогда, когда никто не видел. А то бы ты и вовсе задразнил меня: «плакса-вакса, трусиха несчастная». И никогда никому не жаловалась.

Полено в огне с оглушительным треском раскололось на две части. Далеко разлетелся сноп золотых искр.

Вздрогнув всем телом, Кэй со слабым криком инстинктивно прижалась к молодому человеку.

— Как я испугалась! Видишь, до сих пор осталась трусихой, и тут уж ничего не поделаешь.

— Не надо бояться, — он сжал ее тонкие пальцы.

— Нет, сейчас я уже не боюсь. И знаешь, что я хочу тебе сказать? Уже тогда, когда ты был вождем команчей… в коротких штанишках, обшитых бахромой, наверняка срезанной с обшивки какого-то дивана, уже тогда я чувствовала себя в безопасности под твоей защитой. И по всей вероятности, такое чувство осталось еще с тех времен, — тихо закончила девушка.

Они помолчали. Огонь в камине медленно догорал. Часы, стоящие на полу гостиной, мелодично пробили двенадцать.

Джек неохотно поднялся. Он один знал, как неохотно. Вот так бы просидел всю ночь…

— Пора. Тебе надо лечь спать.

Кэй послушно поднялась.

— Если бы ты знал, как не хочется мне сейчас идти в мою одинокую комнату! Я теперь до самого рассвета не гашу свет. Как-то не хватает духу остаться в темноте.

Ступив на лестницу, девушка пошатнулась. Джек невольно обнял ее, поддерживая. Она не возражала.

Дорога до комнаты Кэй оказалась намного короче, чем бы хотелось молодому человеку.

— Спокойной ночи, Джек.

Он сам не мог бы сказать, как получилось, что его губы нежно прикоснулись к ее щеке.

Девушка замерла на секунду, затем осторожно выскользнула из его объятий. Глаза, устремленные на кузена, горели ярким огнем из-под длинных шелковых ресниц.

— Джек, я не уверена… хорошо ли мы поступаем, что в такое время…

Укор, прозвучавший в голосе девушки, заставил молодого человека испытать угрызения совести. Хорош защитник! Воспользовался минутой слабости сестренки…

— Прости меня, Кэй. Прости, — он прижался губами к ее руке.

Она погладила его по склоненной голове.

— Нет, Джек, ты не так меня понял. Я не обиделась. Просто кажется мне, что все это не так просто… Спокойной ночи, Джек. — И она осторожно отняла руку.

Тихо стукнула дверь ее комнаты.