Мисс Болдуин вырывает ее из собственных мыслей.

– У тебя есть деньги?

 Люси они были не нужны, ведь она находилась на территории школы, не нуждаясь в еде и питье. А в прачечной никто и не заметил, как девочка-призрак взяла ботинки, носки и старую форму.

– Нет.

Мисс Болдуин роется в сумке, достает оттуда конверт и протягивает ей двадцать долларов.

– Я уверена, что еще никто не заметил, но я не хочу, чтобы тебя обнаружили. Где ты живешь?

– В сарае.

Мисс Болдуин кивает.

– О тебе еще кто-нибудь знает?

– Один мальчик.

Женщина смеется и закрывает глаза, но это был не довольный смех. Скорее ну-конечно-есть-мальчик смех. И зачем-я-только-спросила смех.

Мисс Болдуин опять кивает и встает:

– Береги себя, милая, – она перекидывает сумку через плечо.

– Спасибо.

Аделина Болдуин смотрит ей в лицо, улыбается и поворачивается к двери. Уже взявшись за дверную ручку, она останавливается и, убедившись, что Люси не видит ее лица, говорит:

– Другие дети, такие же, как ты, хотят кого-нибудь забрать с собой. Не делай так, Люси.

Глава 12

ОН

Ох уж эта девушка… Она без слов подпевает песням, которые, как она говорит, не помнит. Она делает совершенно сумасшедшие вещи со своими волосами и школьной формой, вплетает листья и ленты в свою длинную косу. Она громко хохочет над его шутками, когда они вместе идут по коридору, и, кажется, не важно, что ее никто никогда не замечает. Колин задумывается, почему это так. Ее видит Джей и кое-кто из учителей. И все. Словно для всех остальных ее лицо сливается с фоном. Обычная. Типичная.

Но Колин замечает все.

И эти маленькие детали – ее откровенное доверие, кокетливые улыбки и заразительный смех – не дают ему возможности остановиться и перестать касаться ее так, как он того хочет. Ей легко дается эта близость: когда ее рука лежит в его, и она сидит рядом с ним на скамейке. Но он настолько очарован ею, ее мыслями, руками и губами, что эти легкие штрихи делают его все более и более голодным, чувствуя своей кожей, что ему мало.

Она просит его прогуляться с ним по кампусу и в лесу, и рассказать, каково это – расти в маленьком городе, где практически каждый учился в престижной школе-интернате.

– Люди думают, что у меня было полное травм детство – так оно и было, я думаю – но на самом деле я был городским сумасшедшим и творил всякие дикие выходки, какие только мог. Здесь всегда было много людей, кто обо мне заботился, и чувствовать себя одиноким или потерянным было просто невозможно.

Она улыбается ему, но в ее глазах цвета индиго провокация и сочувствие. Он путешествует своим исступленным внимательным взглядом по всему ее лицу, замечая каждое ее выражение. Какая-то непонятная жажда заставляет его хотеть рычать, швыряться камнями и валить бревна, чтобы каким-то образом претендовать на нее.

– Так значит, для окружающих ты всегда Парень, Чьи Родители Умерли? – спрашивает она.

Он смеется, что ее интуитивная память говорит ей, что у всех в этом городке есть свое прозвище.

– Думаю, был когда-то. Теперь я Парень, Который Прыгнул С Пятнадцати Футов (прим.пер. – 4,5 метра) На Платформу В Карьере И Не Погиб. Об этом даже Дот знает.

Качая головой, она говорит:

– Ты спятил, если сделал это, – но глаза ее становятся карими с металлическими вкраплениями.

– Ты преувеличиваешь.

– Колин. Объективно, это был сумасшедший шаг.

– Это не сумасшествие, – говорит он. – Речь о страхе. У каждого человека есть те же физические возможности, что и у всех. По крайней мере, каждый может их иметь. Мое отличие в том, что я не боюсь попытаться.

Колин помнит, что это упрямство лучше, чем что-либо: он приземлился на велосипеде на выступ, глубоко дыша, держал баланс – взгляд сфокусирован, мышцы напряжены – и вдруг опора под ним дрогнула, и он свалился вниз. Велосипед понесся вниз, словно разрезающая воздух бритва, прямо на валун. Оттолкнувшись от него обоими колесами, он летит дальше, прямо на дно скалистого карьера. Колин приземлился рядом. Тело: в синяках. Рука: сломана.

– На следующий день я встретил тебя, – добавляет он. Колин все еще чувствовал тот кайф от прыжка, а потом была она – самая красивая из всех, кого он когда-либо видел. Это второе воспоминание было таким же четким.

Она произносит понимающее «Хм-м-м», потирая его пальцы своими, и по его руке вверх проносится щекотка. Он хочет большего. Ему почти больно от ее прикосновений. Это больше, чем просто гормоны. Его словно физически затягивает в ее пространство, и он вынужден прилагать усилия, чтобы держаться на приемлемом расстоянии. Он медленно отстраняется, сжимая руку в кулак.

– Интересно, какое прозвище было у тебя, – говорит он, отвлекая сам себя от внезапного порыва оттащить в сторону с тропы и накрыть своим телом. – Девушка С Хриплым Смехом?

Она фыркает и шлепает его по руке, как если он зря это сказал:

– Может быть.

– Девушка С Грешным Взглядом?

– Только для тебя, – на ее щеках на секунду появились ямочки.

– Точно, – смеется он, – Девушка, Которая Надирает Задницу Всем Парням На Уроках Химии?

Улыбаясь, она начинает отвечать и даже почти выпятила челюсть от гордости, но тут обращает внимание на его руки, сжатые в кулаках у его бедер, и ее выражение лица меняется.

– Что-то не так?

Он трясет своими руками, нервно посмеиваясь:

– Ничего.

– Ты расстроен?

Колин снова начинает идти, головой показывая, чтобы она присоединилась к нему. Он не знает, как это сделать, как это вообще когда-либо сделать. Она ему нравится. Он хочет, чтобы Люси была его девушкой во всех смыслах этого слова. Желание касаться ее и целовать почти удушающе.

– Колин?

Останавливаясь, он оборачивается:

– Что?

Она смеется над тем, как резко он остановился, и идет к нему:

– Что с тобой?

– Ты мне нравишься, – выпаливает он. – Сильно.

Его сердце сжимается, после чего стучит сильно и быстро, и он наполовину хочет развернуться и убежать. Вместо этого он смотрит, как на ее лице удивление сменяется восторгом.

– Вот как?

– И мне трудно быть так близко и не касаться тебя, – тихо признается он.

– Мне тоже, – вставая на цыпочки, шепчет она. – Но я хочу попробовать.

Он скользит языком по своему пирсингу.

– Я думаю об этом, – говорит она. Ее дыхание пахнет дождем и лепестками цветов. – Я хочу целовать тебя до тех пор, пока у тебя голова тоже не закружится от желания.

Только с четвертой попытки Колин смог заставить зазвучать собственный голос:

– Ты имеешь в виду, что у тебя кружится голова от желания меня?

Она снова приподнимается на носочках, и он чувствует свои губы на ее щеке. Он поворачивает голову и встречается не с ее ртом, а с ее быстро нырнувшей вниз головой, когда она снова встала на всю стопу. Прежде чем он смог отступить, немного растерянный и смущенный, ее рука прижалась к рубашке на его груди.

– Подожди, – произносит она. – Просто не торопись.

Сначала его щека, а потом нос едва коснулись ее губ, и он пододвигается ближе, надеясь, что она дрожит от предвкушения, а не от чего-то менее приятного. Она наклоняет голову, и он слегка касается ее губ своими, по-прежнему удерживая свои кулаки по бокам. Это иначе; ее кожа ощущается как-то иначе. Энергия вибрирует, и у него появляется чувство, что если он нажмет слишком сильно, она испарится. Он смотрит на ее губы, полные, улыбающиеся и теперь влажные от него. Когда он наклоняется снова и пробует ее, она испускает крошечные вздох облегчения. Это звук похоти, воздуха и огня, и Колин почти теряет голову: хочет крепко схватить ее. Но вместо этого он отклоняется и смотрит на нее, прерывисто дыша.

– Что ж, это было хорошее начало.

– Хорошее начало? – посмеиваясь, спрашивает она. – В моей голове сейчас ветер, но я уверена, это был лучший первый поцелуй в истории этого города.