Его вовлекают во что-то скверное и опасное, в то, до чего ему нет никакого дела, за что он не несет никакой ответственности. О'Лайам-Роу не намеревался провести ни единой лишней минуты в Хакни. Но в равной степени искренне и упрямо он склонялся к тому, чтобы не допустить Фрэнсиса Кроуфорда и его аферы в свою жизнь. У него не было желания ехать в Дарем-Хаус. Он предпочел бы остановиться на постоялом дворе, о чем коротко сообщил присутствующим.

Маргарет улыбнулась им обоим. Руки в рукавах, украшенных лентами, спокойно лежали на коленях.

— Нет, дорогой, ваш очаровательный жонглер, ваш Абдаллах-аль-Каддах не допустит этого. Он хочет, чтобы вы помогли ему отвезти Робина Стюарта назад, во Францию. — И, поймав взгляд герольда, она засмеялась.

Откинув яркую голову на спинку стула, Лаймонд безмятежно смотрел на нее.

— Не хочешь ли побиться об заклад? — спросил он.

— Побейся об заклад со мной, — раздался из открытой двери у них за спиной слегка скрипучий тенор. О'Лайам-Роу повернулся: в комнату вошел Мэтью Леннокс, его выпученные глаза блестели, а в белых руках он вертел что-то черное с золотом. — Твой мальчишка, Кроуфорд, не хотел отдавать мне это, но я подумал, что тебе может понадобиться трость. — Он небрежно кинул жезл герольда, и Вервассал поймал его. — Побейся об заклад со мной, — повторил Мэтью Стюарт, граф Леннокс, и встал перед огнем, сжав руки, устремив на присутствующих свой пылающий взгляд. — Я могу проиграть больше.

Затем он не торопясь подошел, чтобы подлить всем вина.

— Если твоя нога ступит на французскую землю, тебя арестуют, как покойного мастера Баллаха, который организовал несчастный случай в Амбуазском замке. Джордж не любит тебя.

— Жена сына Джорджа теперь наследница Мортона, — сказал Фрэнсис Кроуфорд. — И кто бы ни подозревал, что Тади Бой Баллах и я — одно лицо, никто не сможет доказать этого.

— Простите, — вмешался О'Лайам-Роу. Все посмотрели на него. Он щелкнул пальцами. — Я знаю, что слишком любопытен, но объясните мне, почему кто-то из нас должен сопровождать Робина Стюарта во Францию? Разве он не признался?

— Да, вполне. Вот и раскрылся маленький государственный секрет, que Dieus assoille [14]. Он признался, Филим, но по своим собственным неведомым причинам Уорвик, похоже, не намерен отдавать нам копию признания, даже как следует подкорректировав ее. А это в конечном итоге единственное прямое свидетельство против Стюарта, и если Уорвик не представит его, то сможет убедить Стюарта быть сдержанным относительно своего участия. А не имея признания, дорогой мой, трудно будет доказать виновность Стюарта. Поэтому желательно получить твои показания.

— Ах, стыд и срам, — мягко проговорил О'Лайам-Роу и поднял руки, приглаживая волосы. — Жалость-то какая, а мне, как назло, позарез нужно вернуться этим летом в Слив-Блум, и времени ездить во Францию у меня нет.

— Не стоит беспокоиться, — заверил Мэтью Леннокс. — Ваше присутствие не потребуется. Стюарт никогда не покинет Тауэр живым.

— О! — О'Лайам-Роу надоело чувствовать себя дураком. — Вы так думаете? Насколько я понимаю ситуацию, положение Уорвика зависит от того, доберется ли Стюарт благополучно до Франции.

На его слова ответила графиня, нарушив хрупкое молчание, вызывать которое так умел ее муж.

— Естественно, лорд Уорвик хочет оставить его в живых, — сказала она, — никто так не озабочен создавшимся положением, как его милость. Но Стюарт, видите ли, дважды покушался на самоубийство, а теперь пытается уморить себя голодом. — Она медленно поднялась, высокая, великолепно сложенная женщина. — Мэтью, принц покидает нас. Прошу извинить: у меня много дел.

В просторном доме, переполненном слугами, не было необходимости в том, чтобы она лично отдавала распоряжения. Лаймонд сказал приятным голосом:

— Не убегайте, графиня. За вами никто не гонится.

Она, вскинув голову, остановилась, но тут вмешался ее муж:

— Куда вы направляетесь, О'Лайам-Роу? На постоялый двор?

— Хозяин Калтера, возможно, посоветует мне. — Среди всех этих титулов, которые мелькали, как шары в руках жонглера, он внезапно припомнил и титул Лаймонда.

— Кто? — раздался голос леди Леннокс. Затем она, откинув голову, невесело рассмеялась, устремив глаза не на него, а на Лаймонда. — Принц, вам многое предстоит узнать. Вы думаете, что он в своей заемной табарде и драгоценностях — наследник знатного имени? Ирландия торжествует победу, О'Лайам-Роу. Привычный удар в спину — Мариотта, жена Калтера, произвела на свет сына. Ловкий ход, дорогой мой. Кому, конечно, и принадлежит…

Последовало короткое молчание. Затем О'Лайам-Роу увидел, как она быстро перевела дыхание и снова устремила взгляд на Фрэнсиса Кроуфорда, но Кроуфорд не смотрел на нее. Между Ленноксом и Лаймондом происходило нечто, не требующее слов: мимолетная раскаленная добела вспышка враждебности. Затем Лаймонд спокойно встал.

— А это имеет значение? — спросил он.

— Dhia, имеет, для некоторых счастливчиков, — безмятежно заметил О'Лайам-Роу. — Вот, например, леди Флеминг. Только вчера из Шотландии пришли новости, и весь двор взбудоражен. У нее мальчик. Чудесный маленький бастард великого короля Франции. — Принц сказал это с самыми добрыми намерениями, но хотя он и знал довольно много, реакция привела его в замешательство. Лаймонд, одежда которого переливалась в солнечных лучах, прикрыв глаза от света, намеренно отложил жезл герольда и стоял безоружный перед графиней Леннокс. Она засмеялась, вся побледнев, со сверкающими глазами.

— Бабы из Флемингов — шлюхи все до единой, — бросила она.

О'Лайам-Роу увидел, что ее муж отошел. Фрэнсис Кроуфорд ничего не сказал, но продолжал глядеть ей в глаза холодным и спокойным взглядом, пока наконец женщина не потупила взор.

— Кто-то любит, чтобы жить, — заметил Лаймонд, — а кто-то убивает. — И, взяв труп обезьянки в свои сверкающие драгоценностями руки, бережно передал ей, как новокрещенное дитя, и, склонив золотистую голову, удалился.

В конце концов, они уехали вместе. О'Лайам-Роу внешне оставался спокойным, но внутри у него все клокотало: он всячески старался отделаться от этого редкостно беспокойного призрака, но был прикован к нему, по крайней мере на час, ощущая бремя смутного и неопределенного долга. На улице Лаймонд, отпустив своего пажа, сказал:

— Здесь неподалеку есть постоялый двор. Я не советую тебе там останавливаться, но мы можем снять комнату на часок и побеседовать. Жаль, что тебе пришлось стать свидетелем столь неприятных личных свар, а также моего внезапного воскрешения. Я должен был догадаться, что она тебе не расскажет. — Он немного помедлил и добавил: — Если же тебе доставляло удовольствие пребывание в том доме, я должен еще раз извиниться. Однако они поссорились с Уорвиком и, думаю, сочли бы неразумным держать тебя дольше. Да ты, возможно, уже догадался обо всем этом.

— Да, пожалуй, — согласился О'Лайам-Роу. После минутного размышления он добавил: — А далеко этот постоялый двор? — И когда Лаймонд не ответил, сказал: — Дай поводья.

Но ощутив прикосновение его руки, Лаймонд, внезапно отодвинулся и произнес:

— О Боже, нет. Недалеко. Вот, над деревьями трубы. — И они поскакали, каждый сам по себе, погрузившись в молчание.

Заказывал обед и вино О'Лайам-Роу, и он сам в конце концов съел и выпил все, ведя при этом светскую беседу с присущим ему блеском и остротой ума, касаясь любого предмета в небесах или на земле, доступного образованным кельтам, сидящим в особой комнате на постоялом дворе. Между блюдами он бросал сумрачные взгляды на Пайдара Доули. Подавая им яства, последний бросал взгляды столь же сумрачные на выцветшего воскресшего оллава, незаслуженно блистающего богатыми украшениями, которые способны ослепить самого Папу Римского. Лаймонд расположился перед ярко пылающим камином, снял табарду, положил под голову подушку и с отсутствующим видом подбрасывал в одной руке крону и несколько мелких монет.