Хитроумный Дуглас не ошибся в своем предположении. Таким коварным приемом иногда пользовались ради забавы, иногда побившись об заклад, но по сути своей он был грубым и недопустимым. Оскорбленная сторона имела право заставить противника обеспечить обычный набор оружия, каким дворяне пользуются в поединках. Но было у нее право, если только оная сторона пожелала бы им воспользоваться, четко обозначить каждый меч, каждую шпагу, каждую деталь доспехов и каждую лошадь, из которых он желал бы выбирать.

Стюарт д'Обиньи так и поступил. По мере того как распорядитель зачитывал, смакуя каждую фразу, в ответ ему с зашевелившихся трибун раздались первые восклицания и взрывы хохота.

— Следующий пункт. Лошадь. Пара турецких кобыл в сбруе, с подрезанными ушами и хвостами, снабженных военными седлами; пара верховых лошадей в доспехах и пара низкорослых испанских лошадок с кожаными седлами и подрезанными хвостами. Два осла в бархатных попонах и уздечках с медным набором.

Следующий пункт. Два протазана с золотыми насечками. Две алебарды с шелковыми кисточками, два копья. Два итальянских пистолета новой конструкции. Две ручные аркебузы, две абордажные сабли, два кинжала обоюдоострых с изображением святого Губерта на рукоятках и два отточенных с одной стороны с заостренным концом. Две рапиры и две крепкие швейцарские шпаги с гладким эфесом, обоюдоострые.

Следующий пункт. Два костюма из гофрированной кожи с кольчугами поверх них, пара гравированных лат с золотыми и серебряными насечками; два наруча из миланской стали и два из немецкой. Два таких же панциря. Два круглых щита, украшенных серебром, с кожаными ремнями, и два стальных. Две пары латных рукавиц. Два шлема с плюмажем и…

Задолго до того, как закончился список, смех замер. Насмешка казалась не слишком умной, к тому же все рассчитывали посмотреть поединок. При полном молчании распорядитель закончил читать и сложил бумагу. Глаза д'Обиньи, большие, светящиеся жизнью, обратились к Лаймонду, а затем, высоко вскинув голову, улыбаясь, его милость повернулся к королю. Зазвучали трубы.

— Вы готовы предоставить это снаряжение, господин граф? — спросил Лаймонда распорядитель.

— Да, — ответил Фрэнсис Кроуфорд ясно и непринужденно, счастливый, словно жених, берущий за себя принцессу, и установилась такая тишина, что по всем павильонам был слышен треск горящих факелов. Затем из-за барьера стали по двое выходить слуги его небольшой свиты в своих великолепных одеждах, которые, как все вдруг припомнили, были на королевских пажах день или два назад, и им помогали другие слуги. По двое они подходили к столу, покрытому золотой тканью, и клали на него самое дорогое в Европе оружие.

Гамбер изготовил гравированные доспехи, которые Генрих носил в Блуа, позолоченные кирасы были украшены львами, шлемы — бараньими рогами и страусовыми перьями, что крепились бриллиантовыми пряжками. Каждая шпага имела ножны: рубины на бархате, жемчуг на шелке. Пистолеты покоились в кожаных футлярах, аркебузы с ручками в золотых насечках лежали рядом с грудой пуль. Привели лошадей, шарахающихся друг от друга и от внезапно притихшей толпы; их попоны блестели золотом, седла были вощеные.

Члены английского посольства приподнялись, издавая возгласы изумления и восхищения. Французы вокруг короля благоразумно молчали, так как каждый придворный узнал доспехи, лошадей и оружие Генриха, французского короля.

Это был самый большой провал, какой когда-либо выпадал на долю Джона Стюарта д'Обиньи и выпадет когда-либо еще до тех пор, пока он не закончит дни во мраке безвестности посла — незаметной, бесславной службы вдали от двора. И опала была провозглашена публично, словно официальное объявление всем присутствующим здесь французским придворным. Смерть была бы к лорду д'Обиньи более милосердной.

Он стоял, не сводя глаз с короля, только бегло скользнув взглядом по поблескивающему на столе оружию и совсем не глядя на Лаймонда. Затем сказал чуть визгливо:

— Я удовлетворен.

Распорядитель тщетно всматривался в лица короля, коннетабля и самого ответчика, ища хоть каких-нибудь указаний, и наконец с отчаянием спросил:

— Тогда сообщите, каков ваш выбор?

Д'Обиньи был капитаном копейщиков и пытался сохранить остатки гордости. Не обращая внимания на распорядителя, он повернул свое красивое лицо к трибунам, и взгляд, минуя золотую ткань с тиснеными лилиями, устремился к королевскому гербу, тому же самому, какой он когда-то носил на груди и спине. Лорд д'Обиньи, глядя на короля, заявил:

— Я не стану делать выбор. Я прощаю нанесенное мне оскорбление и забираю назад свой вызов.

Лицо Генриха оставалось невозмутимым.

— Пожалуйста, не разочаровывайте нас, — произнес он. — Мы и наши друзья надеялись увидеть хороший бой.

— Вы его увидели, — сказал Джон Стюарт сдавленным голосом и получил от короля соизволение уйти.

Он пошел твердым шагом в окружении своей свиты, с высоко поднятым знаменем, и блистательная процессия, проходя по непотревоженному песку, не встречала на своем пути ни приветствий, ни свиста, пока наконец не потускнела и не растворилась в ночной темноте. Падение придворного фаворита происходит под тихую музыку.

На поле вышел видам: положив руку Лаймонду на плечо и нежно поглаживая его, он пригласил шотландца сразиться; представители английской делегации заерзали на своих сиденьях, стараясь не встречаться друг с другом взглядами. Нортхэмптон снова улыбался.

Они сражались на низкорослых испанских лошадях, исключительно ради публики, и за схваткой приятно было наблюдать. Видам, который не привык ухаживать за кем-либо с кинжалом в руке, все время говорил.

Фрэнсис Кроуфорд сражался искусно, хотя и чисто машинально, ибо мысли его были далеко — и победил. Его целовали, поздравляли, увенчали венком, но в конце концов, все еще поглощенный своими мыслями, он направился мимо обитых тканью бортов туда, где сидел шотландский двор. Придерживая свою маленькую лошадку, он отстегнул залог. Затем поднял голову и взглянул на детское личико: пламя факела позолотило его волосы, высветило высокий лоб, четкие, благородные черты.

Мария вскочила и снова сердито села; прядь рыжих волос свесилась за край борта.

— Но вы не дрались с господином д'Обиньи!

— Нет… Дрался король, — сказал Фрэнсис Кроуфорд.

Ее глаза широко раскрылись.

— Я не видела!

— Он дрался не так, как обычно. Но я сразился с другим кавалером, вы же знаете. Этого недостаточно?

— С господином видамом? — В голосе прозвучало пренебрежение собственности. — Он приносит мне кошек!

— О, неужели? — с интересом спросил Лаймонд. — Это единственное, чего он пока не приносил мне. Как все сложно. Ну, раз он не подходит, боюсь, мне придется оставить у себя перчатку до тех пор, пока не подвернется кто-нибудь подходящий. Как вам такая мысль?

— О, конечно, превосходно. Сохраните ее, господин Кроуфорд. На случай, если встретится кто-нибудь по-настоящему опасный. Как та ирландка, что желала мне зла.

— Нет. Мы оба ошиблись. Та леди — наш друг. — И Лаймонд, безусловно почувствовав обострившийся интерес вдовствующей королевы, переменил тему. — Я должен идти, ваше величество. Ходят слухи, что О'Лайам-Роу собирается показать двору, как играть в ирландский травяной хоккей, и там понадобятся несколько трезвых мужчин, врач и священник. Но если я возьму вашу перчатку, то и мне следует оставить вам что-нибудь на память.

И, приподнявшись на стременах, он положил что-то в протянутую ладошку маленькой королевы.

То был огромный бриллиант. Вдовствующая королева выхватила его у дочери.

— Ma mie, нет! Господин Кроуфорд, она не может принять этого. Это уж слишком.

— Он принадлежит королю, — весело возразил Лаймонд. — Насколько я понял, король не ждет, что я верну его вместе с прочей утварью.

Из-под его латной рукавицы показался кончик повязки. Мария де Гиз поняла его слишком хорошо. Никаких обязанностей, никаких обязательств, никакой ответственности — только перед самим собой. И все же… Он оставил у себя перчатку.