Фёдор. Тем лучше. Садись, сочиняй рецепт.

Таланов. Он уже написан, Фёдор. Это — справедливость к людям.

Подобие стона срывается с губ Фёдора.

Фёдор. Справедливость? (Возгораясь тёмным огоньком.) А к тебе, к тебе самому справедливы они, которых ты лечил тридцать лет? Это ты первый, ещё до знаменитостей, стал делать операции на сердце. Это ты, на свои кровные копейки, зачинал поликлинику. Это ты стал принадлежностью города, коммунальным инвентарём, как его пожарная труба…

Таланов (слушая с полузакрытыми глазами). Отлично сказано, продолжай.

Фёдор. И вот нибелунги движутся на восток, ломая всё. Людишки бегут, людишки отрезы вывозят и тёток глухонемых. Так что же они тебя-то забыли, старый лекарь, а? Выдь, встань на перекрёстке, ухватись за сундук с чужим барахлом: авось, подсадят. (И вновь зашёлся в кашле.) Э, всё клокочет там… и горит, горит.

Таланов. Не то плохо, что горит, а что дурной огонь тебя сжигает.

Ольга приоткрыла дверь.

Не мешай нам, Ольга.

Ольга. Папа, извини… там Колесников приехал. Ему непременно нужно видеть тебя.

Таланов (с досадой). Да, он звонил мне в поликлинику. Проси. (Сыну.) У меня с ним минутный разговор. Ты покури в уголке.

Фёдор. Мне не хотелось бы встречаться с ним. Чёрный ход у вас не забит?

Ольга. Зайди пока за ширму. Он спешит, это недолго.

Фёдор отправляется за ширму. Ольга открыла дверь.

Папа просит вас зайти, товарищ Колесников.

Тот входит в меховой куртке и уже с кобурой на поясном ремне. Он тоже лобаст, высок и чем-то похож на Фёдора, который из-за ширмы слушает последующий разговор.

Колесников. Я за вами, Иван Тихонович. Машина у ворот, два обещанных места свободны. (Ища глазами.) У вас много набралось вещей?

Таланов. Я не изменил решения. Я никуда не еду, милый Колесников. Здесь я буду нужнее.

Колесников. Я знал, что вы это скажете, Иван Тихонович.

Ольга (тихо, ни на кого не глядя). Времени в обрез. Небо ясное, скоро будет налёт.

Таланов (Колесникову). Торопитесь, не успеете мост проскочить. Ну… попрощаемся!

Колесников не протянул руки в ответ.

Вы ведь тоже уезжаете?

Колесников (помедлив). Нас никто не слышит… из соседней квартиры?

Таланов. У нас булочная по соседству.

Ольга хочет уйти.

Колесников. Вы не мешаете нам, Ольга. (Таланову.) Дело в том, что… сам я задержусь в городе… на некоторое время. Я член партии и, пока я жив…

Таланов. Вот видите! (В тон ему.) Я тоже не тюк с мануфактурой и не произведение искусства. Я родился в этом городе. Я стал его принадлежностью… (для Фёдора), как его пожарная труба. И в степени этой необходимости вижу особую честь для себя. За эти тридцать с лишком лет я полгорода принял на свои руки во время родов…

Колесников (с улыбкой, почти любуясь на него). И меня!

Таланов. И вас. Я помню время, когда ваш отец был дворником у покойного купца Фаюнина. (Иронически.) Постарели с тех пор, доложу вам. Мало на лыжах ходите.

Колесников (взглянув на Ольгу). Ну, теперь будет время и на лыжах походить.

Фёдор задел гребень Ольги на столике. Вещь упала. Колесников насторожился.

Нас кто-то слушает там, Иван Тихонович.

Таланов. Нет… Никто.

Колесников заметил пальто Фёдора и молча поднял глаза на Таланова. В ту же минуту Фёдор выступает из-за ширмы.

Фёдор. Никто — это, повидимому, я. Как говорится в романах, из стены вышел призрак средних лет. Гутен абенд, бояре!

Таланов (смущённо). Вы не знакомы? Это Фёдор. Сын.

Фёдор. Когда-то мы встречались с гражданином Колесниковым. В детстве даже дрались не раз. Припоминаете?

Колесников. Это правда. У нас в ремесленном не любили гимназистов. (С упрёком Таланову.) Не понимаю только... что дурного в том, что сын… после долгой разлуки… навестил отца!

Фёдор. Ну, во-первых, сынок-то меченый. Тавро-с! А во-вторых — прифронтовая полоса. Может, он без пропуска за сто километров с поезда-то сошёл да эдак болотишками сюда… с тайными целями пробирался?

Ольга. Чем ты дразнишь нас, Фёдор, чем!

Колесников. Вы напрасно черните себя. Вы споткнулись, правда… но, если вас выпустили, значит, общество снова доверяет вам.

Фёдор. Так полагаете? Ага. Тогда… Вот вы обронили давеча... что остаётесь в городе. Разумеется, с группкой верных людей. Как говорится — добро пожаловать, немецкие друзья, на русскую рогатину. Пиф-паф! Так вот, не хотите ли взять к себе в отряд одного такого… исправившегося человечка? Правда, у него нет солидных рекомендаций, но… (твёрдо и в глаза) он будет выполнять всё. И смерти он не боится: он с нею три года в обнимку спал.

Неловкое молчание.

Не подходит?

Колесников. Я остаюсь только до завтра. Я тоже покидаю город.

Фёдор. Понятно. (Поглаживая усики.) Не потому ли так настойчиво и рекомендуете папаше драпануть отсюда?

Таланов. Я прошу тебя быть вежливым с моими друзьями, Фёдор.

Колесников. Я отвечу ему... Иван Тихонович безраздельно подарил себя людям. К нему ездят даже из соседних районов. Нам хотелось избавить его от опасностей. К тому же здесь будет довольно шумно, начнут оживать всякие мертвецы. (С намёком) Уже и теперь высовываются из подполья кое-где змеиные головки.

Фёдор. Значит, сестре моей, например, полезен этот шум?

Ольга. Я остаюсь со школой, Фёдор.

Фёдор (руки в карманах и покачиваясь). А не проще? Немцам потребуются видные фигуры для разных должностей…

Ольга (с намёком, резко). Боюсь, что они уже нашли их, Фёдор!

Колесников. Кончайте вашу мысль. Меня мать ждёт в машине.

Фёдор. А не опасаетесь ли вы, что папаша здесь глупостей без вашего присмотра натворит?

Колесников. Вы озлоблены, но в вашем несчастьи повинны только вы. Кроме того, мне некогда вникать в ваши душевные переливы. В другой раз. До свиданья, Иван Тихонович!

Они обнялись. Колесников перевёл взгляд на Ольгу.

Ольга (тихо). Я провожу вас до машины.

Колесников (Фёдору). От души желаю вам найти себе место в жизни.

Фёдор (фальцетом). Мерси-и.

Ольга выходит вслед за Колесниковым.

Таланов. Догони и извинись, Фёдор.

Фёдор. Доктор Таланов никогда не сек своих детей. С годами его взгляды на воспитание изменились?

Таланов устало полузакрыл глаза. Вернулась Ольга. Она зябко охватила руками плечи.

Ольга. Звёзды, звёзды… И, кажется, уже летят.

Фёдор (полувиновато отцу). Слушай, неужели ты и теперь боишься его? Сколько я понимаю в артиллерии, эта пушка уже не стреляет.

Таланов. Теперь я знаю твою болезнь. Это гангрена, Фёдор.