Двенадцатидюймовая батарея начала методичный обстрел укреплённого узла, как гигантским молотом, разбивая железобетон, брёвна, проволоку и уничтожая людей.

Капитан осмотрелся по сторонам. Справа чёрная завеса дыма и земли показала места, обстреливаемые тяжёлой и мортирными батареями, слева доносилась резкая стрельба лёгких орудий, которые били по проволоке и ближним тылам противника. Воздух наполнился раскатами артиллерийской канонады. Казалось, среди безоблачного голубого неба разразилась страшная гроза. Испуганные птицы стаями взлетали над лесом и устремлялись на восток.

Немецкие батареи молчали, зато в воздухе появилось около десятка вражеских самолётов. Они, как орды-стервятники, кружились над русскими, высматривая артиллерийские позиции.

— Наблюдать за воздухом! — приказал Борейко аэростатной команде, и только внизу, около подъёмной лебёдки, зашевелился взвод солдат с винтовками и два автомобиля с установленными на них сдвоенными пулемётами. Блохин тут же вытащил из угла ручной пулемёт Кольта и приладил к борту корзины.

Капитан продолжал следить за результатами стрельбы. После двух попаданий двух десятков пятидесятифунтовых снарядов укреплённый узел превратился в бесформенную груду развалин.

— Стой! Цель номер два, орудиями! — перенёс огонь Борейко на группу пулёметных гнёзд во второй линии обороны, и через минуты огромные гаубицы обрушили на них свои всесокрушающие смертоносные удары.

— Ваше высокоблагородие, самолёт, — торопливо проговорил Блохин и застрочил из пулемёта.

Поблёскивая на солнце своими серебристыми крыльями, немецкий аэроплан стрелял из пулемёта, стремительно приближаясь к аэростату. Блохин успел дать лишь короткую очередь, и немец скрылся за оболочкой аэростата. Снизу, с земли, раздавались рвущие ухо ружейных залпов и лихорадочная дробь пулемётов, отчаянно запищал телефон.

— Аэростат горит, скорее прыгайте на парашютах! — услыхал Борейко взволнованный голос Зуева.

— Горим, прыгай вниз! — скомандовал Борейко Блохину и тотчас же почувствовал, как дно корзины уходит вниз.

Солдат испуганно взглянул за борт корзины. Там, далеко внизу, метрах в трёхстах, по зелёному полю ползали люди, размахивая чем-то белым.

— Боязно, Борис Дмитриевич! — с сомнением проговорил Блохин. — Может, и так спустимся?

Но корзина всё быстрей уходила из под ног.

— Прыгай, рябой чёрт! — рявкнул капитан и схватил солдата за шиворот.

— Эх, была не была, — вскочил на борт корзины Блохин и, ухватившись за кольцо парашюта, прыгнул.

Через мгновение на зелёном фоне леса распахнулся оранжевый круг парашюта. Борейко тяжело перебросил ноги через борт, взглянул, расправлены ли парашютные стропы, и ногами вниз выбросился из корзины, одновременно выдёргивая парашютное кольцо. В ушах засвистел воздух, на мгновение захватило дух, но резкий толчок привёл его в чувство. Капитан понял, что парашют раскрылся. Его отчаянно вертело в воздухе, и это мешало разглядеть, что происходит вокруг. Затем пахнуло жаром и на секунду совсем близко мелькнул падающий, охваченный пламенем аэростат. Где-то над головой затрещал пулемёт, и Борейко почувствовал, как что-то сильно обожгло его левое плечо; на груди и рукаве появились тёмные струйки крови.

«Добивает, сволочь, из пулемёта. Неужели погибну?» — с волнением подумал капитан и крепко выругался в бессильной злобе. На мгновение вспомнилась жена, первая встреча с нею в далёком Артуре. Превозмогая боль, Борейко взглянул вниз. Под ногами, в десятке-другом саженей, расстилалось зелёное море леса. Он понял, что ветром его отнесло в глубь леса.

«Только бы не зацепится за сучья и не повиснуть на них, забеспокоился капитан, с опаской поглядывая на быстро приближающуюся зелёную чащу деревьев. — Не повредить бы и без того раненое плечо».

Обломав несколько веток на своём пути, парашют благополучно приземлился. Исцарапанный, окровавленный, в разорванном кителе, без фуражки, капитан сохранил присутствие духа. С трудом поднявшись на ноги, отказался от носилок и, зажав рану носовым платком, пешком отправился на батарею.

— Блохин жив? — прежде всего справился он у встретившего его Звонарёва.

— Так точно, — бойко отозвался сам солдат. — Только портрет малость о сучки поцарапал. Хлебнуть бы водочки, а затем и опять лететь под небеса.

— Немедленно наполнить запасную оболочку, — приказал капитан подошедшему Зуеву. — Через полчаса снова подъём.

— Не успеем так скоро, Борис Дмитриевич. Газгольдеры наполовину пусты, придётся заняться добычей водорода. Раньше вечера не управимся, да и Вам надо отдохнуть и прийти в себя, а то на Вас лица нет. Я уже послал мотоцикл за тётей Варей.

— Напрасно её беспокоил. Она занята у себя на пункте, а меня перевяжет и фельдшер, — недовольно сказал Борейко.

— Как твоё самочувствие, Боря? Тебе надо немедленно сделать перевязку, — подошёл Звонарёв.

— Отправляйся на вышку и начинай обстрел цели номер три. Немцы перепуганы до смерти и от одного артиллерийского огня бегут в тыл без оглядки. Надо ковать железо, пока горячо, — вместо ответа приказал Борейко. — Как только перевяжусь, сам притопаю к тебе. Кто остался за старшего на батарее?

— Родионов. Он знает прицелы и угломеры для всех целей. Не торопись, Боря, приходить, я и без тебя справлюсь. — И Звонарёв ушёл.

У себя в палатке Борейко прежде всего выпил водки и угостил Блохина.

— Теперь зови фельдшера, пусть перевяжет меня, — сказал капитан, садясь на складной стул.

Не успел фельдшер начать перевязку, как подъехала мотоциклетка, и в палатку вбежала Варя в сопровождении Осипенко, которая несла в руках бинты и ящик с хирургическими инструментами.

— Боренька, милый, что с Вами приключилось? Ножницами распороть рукав, приготовить пинцет, йодный тампон! — без суеты, толково распоряжалась Звонарёва.

Осмотрев рану, она двумя взмахами ланцета очистила её и удалила разорванные ткани. Борейко только скрежетал зубами от боли.

— Всё, всё, всё… Сейчас я заштопаю Вас по всем правилам медицинской науки. Держитесь, — предупредила Звонарёва, обильно смазывая рану йодом.

— О-о-о! — совсем по-медвежьи взревел капитан. — Варя, помилосердствуйте!

— Вату, марлю, бинты, тампон, — не обращая внимания на вопли Борейко, командовала Звонарёва.

Вскоре перевязка была окончена.

— Сегодня Вы первый мой пациент! Теперь до завтра, полежите спокойно, дайте успокоиться ране. И поберегите себя, Боренька. — Варя присела на край походной койки, провела рукой по волосам Борейко. — За что и за кого лить кровь, жертвовать жизнью? Поберегите её — ещё пригодиться для более интересных дел. — Помолчав, Варя прибавила: — И не забывайте про Славку и Олю… если о себе не хотите помнить. Ну, руку, герой! — Варя попрощалась и вышла из палатки.

Стрельба тяжёлых батарей разбудила Кремнёва и Павленко. Они поднялись, не спеша умылись, напились чаю и в начале шестого часа пришли на батарею. Здесь они узнали об уничтожении аэростата и ранении Борейко. Думая, что капитана доставили на перевязочный пункт, они направились к домику лесника и увидели Звонарёву, которая уже вернулась от Борейко. Она сообщила все подробности происшедшего.

— Кто же теперь будет объединять действия батарей на нашем участке? забеспокоился Кремнёв.

— Я думаю, Борейко скоро поправиться и возьмёт командование в свои руки. Его батареей пока что командует мой муж. Он сидит на какой-то вышке в лесу.

Поблагодарив Звонарёву за сообщение, Кремнёв решил справиться по телефону у самого Борейко, как он себя чувствует.

— Команды не сдаю. Буду находиться на наблюдательном пункте тяжёлой батареи, куда Вам и надлежит обращаться в случае нужды, — коротко ответил капитан.

Кремнёв и Павленко направились на передовой наблюдательный пункт.

В пехотных окопах они застали необычайное оживление. Солдаты вылезли из окопов и с восторгом следили за действиями тяжёлых артиллерийских снарядов. На всём протяжении фронта ежесекундно взлетали вверх огромные фонтаны дыма, пыли и раздавался крякающий грохот разрывов. Камни, брёвна, проволока то и дело мелькали в воздухе. Солдаты громкими криками выражали свою радость.