Когда на следующий день германцы бросились в очередную атаку на 3-й Кавказский корпус, то были встречены сосредоточенным огнём русских батарей. Появление большого числа новых батарей на атакуемом участке было неожиданностью для германцев.

Погода была дождливая, видимость плохая и обнаружить русские батареи, даже с самолётов, немцы не смогли.

Борейко отправил Зуева на передний край обороны в пехотные окопы 3-го Кавказского корпуса, а сам поспешил в штаб 21-й пехотной дивизии, державшей оборону на левом фланге, за которым были расположены тяжёлые батареи. Этот штаб находился на левом, западном, берегу Вислы. Переправляться через реку опять пришлось на лодке, под огнём германских батарей. По счастью, сильный дождь скрыл от врага переправу. С Борейко в лодке находились телефонисты Блохин и Лежнёв, в задачу которых входило проложить линию связи по дну реки.

В штабе Кавказской дивизии артиллеристов встретили традиционным кахетинским вином, которое кавказцы возили с собой даже на войне. Выпили для «хорошего знакомства», как выразился командующий дивизией полковник с русской фамилией — Сушилин.

— Мои сальянцы и апшеронцы будут стоять насмерть, германцы в наших окопах не будут, — уверял полковник.

Затем Сушилин показал схему расположения полков дивизии и новые сведения разведки: германцы укрепили Козеницкие высоты, сосредоточили в этом районе почти весь гвардейский резервный корпус и прилагали все усилия, чтобы сбросить в реку 21-ю и соседнюю с ней 52-ю пехотные дивизии.

— Артиллерии у них много, но пехота не может перебраться через прибрежные топи, вязнет. Вот немцы и сидят на своих высотах, а мы в болоте, и не можем друг друга сдвинуть с места.

— Мы прибыли сюда, чтобы помочь Вам не только в обороне, но и при наступлении. Как только прояснится, займёмся розыском и подавлением немецких батарей на Вашем участке, — изложил свой план действия Борейко.

— Разрушьте передний край германской обороны, а мы попытаемся ночной атакой захватить его. Согласуем свои действия с соседями и штабом корпуса и всё будет в полном порядке, — уверял Сушилин.

В это время в блиндаж штаба дивизии вошёл небольшого роста генерал в высокой папахе, с кривой кавказской шашкой на боку и, поглаживая рукой седую курчавую бороду и усы, проговорил с кавказским акцентом:

— Алла-вер-ды! Хотел сказать: мир дому сему! Да это не подходит к настоящему положению.

Борейко и Блохин вытянулись перед генералом, который здоровался с чинами штаба дивизии. Подойдя к Борейко, он с удивлением стал всматриваться в его лицо.

— Позвольте, позвольте! Где-то мы встречались! Уж не в Артуре ли? Как Ваша фамилия? — спросил генерал.

— Борейко, Ваше высокопревосходительство! Был на Электрическом Утёсе, затем на Залитерной батарее, — ответил Борейко. — Я тоже не сразу узнал Вас. Вы стали кавказцем.

— Ну, это не совсем так! Обрусел — это верно. Был Ирманом, да не захотел носить немецкую фамилию и стал на русский лад Ирмановым. А Вы зачем попали сюда?

Сушилин доложил генералу обстановку на фронте.

— Очень приятно в боевой обстановке встречать доблестных портартурцев, — ещё раз пожал руку Борейко генерал. — Комендант крепости Шварц тоже был в Артуре. Он так же, как и раньше, энергичен и неутомим. С Вами служат, верно, и другие артурцы?

— Так точно. Старший офицер у меня в батарее подпоручик Звонарёв. Быть может, Вы помните его?

— Румяный пухлощёкий юноша, что женился на дочери Василия Фёдоровича Белого? Отлично помню. Передайте привет от меня. Очень толковый и храбрый офицер.

— А вот со мной старший фейерверкер Блохин. Всю осаду провёл в одной роте со мной, — представил генералу Блохина Борейко.

— Здорово, молодчина! — обратился Ирманов к солдату и ласково похлопал его по плечу. — Не забыл, значит, своего командира, с которым раньше воевал? Мой трубач, если помните, Лейбензон, совершенно бесстрашный человек, никогда от меня ни на шаг не отходил в Артуре, он тоже со мной. Стал моим ординарцем. Так и воюем опять вместе.

— У меня в батарее есть ещё солдат Заяц, тоже артурец. Ещё храбрее стал, чем был в Артуре, — доложил Борейко.

— Значит, Вы были хорошим командиром для солдат, коль скоро они собираются около Вас. Таких офицеров я очень ценю. На них, по-моему, и держится наша армия. Если солдаты готовы идти за офицером в огонь и в воду, значит, он настоящий отец-командир для солдата, с ним они любого врага побьют, — задушевно проговорил Ирманов.

Затем генерал ознакомился с намеченным Сушилиным планом обороны боевого участка и одобрил его. Узнав, что в этот район тяжёлый дивизион направлен по указанию Шварца, Ирманов заметил:

— Знал Алесей Петрович, кого к Вам направить. Капитан Борейко наилучшим образом выполнит порученную ему задачу.

Затем Ирманов решил лично осмотреть окопы переднего края обороны и ознакомиться с положением на месте. Борейко попросил разрешения сопровождать Ирманова, однако генерал шутливо, но решительно отклонил просьбу.

— Да Вас, дорогой мой, за десять вёрст видно. Немец сразу приметит Вас. Нет, сидите на своём КП. Это мой категорический Вам приказ. — И вместе с Сушилиным вышел из блиндажа штаба дивизии.

Борейко послал вслед за ними Васю Зуева, а сам занялся осмотром местности, где располагались резервы и тыловые учреждения дивизии. На узкой болотной полоске были устроены неглубокие блиндажики, в которых помещались резервы, склады боеприпасов, перевязочные пункты.

Пользуясь туманом, через реку переправлялись десятки рыбачьих лодок. Понтонёры хотели было начать наводку моста, но Сушилин запротестовал, считая, что мост только демаскирует переправу и раскроет врагу их замыслы.

С темнотой начиналось усиленное движение многочисленных лодок через реку.

Оставив на западном берегу реки Васю и Лежнёва, Борейко вернулся на свой КП, размещавшийся на пристанционной водонапорной башне. Немцы давно её разбили, но обломки сохранились и среди них пристроился со стереотрубой Борейко. Дождь мешал наблюдениям и артиллерия обеих сторон молчала.

Когда наконец погода улучшилась, германцы подняли над своими позициями привязной аэростат, что позволило им хорошо рассмотреть восточный берег Вислы, где расположились батареи тяжёлого дивизиона Борейко. Дальнобойные германские батареи немедленно приступили к пристрелке обнаруженных ими огневых позиций батарей.

Тяжёлая пушечная батарея, стоявшая за небольшой деревушкой, первой оказалась под огнём и принуждена была замолчать. Это было особенно досадно потому, что Борейко намеревался именно этой батареей сбить вражеский аэростат.

Гаубичные батареи не обладают нужной дальнобойностью. Лёгких орудий на болотистом берегу тоже не было. Борейко решил ночью на плоту переправить через реку одну тяжёлую дальнобойную пушку с заданием во что бы то ни стало сбить вражеский аэростат. Месторасположение его было засечено по буссоли с нескольких населённых пунктов и определить расстояние до него не представляло никаких трудностей.

Ночью Вася и Звонарёв, погрузив на плот дальнобойную пушку, доставили её на левый берег и ранним утром, когда чуть забрезжил рассвет, дали несколько прицельных выстрелов по аэростату. Этого оказалось достаточно, чтобы немцы торопливо спустили аэростат на землю и больше не рисковали поднимать его в воздух.

До темноты немцы вели усиленный обстрел переднего края русской обороны. Тяжёлые снаряды рвались в окопах, убивая и калеча людей и командование вынуждено было отвести солдат в тыловые укрытия, оставив на передовой только часовых.

Стемнело, моросил мелкий осенний дождь. Немцы методически выпускали ракеты, которые своим трепетным белым светом на несколько мгновений освещали землю и тухли в туманной мгле ночи. Погода благоприятствовала разведке. Несколько солдат выскользнули из окопов и направились в сторону врага.

Вася был оставлен как передовой наблюдатель в окопах одного из полков 21-й пехотной дивизии и, желая получше ознакомиться с расположением германцев, присоединился к разведке. Ползти по кочковатому, изрытому воронками пространству было трудно. Влажная пелена тумана окружила его со всех сторон. Вспыхнула ярким голубоватым светом ракета, осветив мёртвое, перепаханное снарядами поле. И снова всё потонуло в сырой и жуткой тьме.