Но мне было настолько не до нее, что даже Моника это почувствовала и прикрикнула на нее:
- Дженни! Оставь Кысю в покое!..
Именно в эту секунду позвонил Гельмут. Трубку взяла Моника.
- Все в порядке! - УСЛЫШАЛ я бодрый голос Гельмута. - Мы завели "Мерседес" и выезжаем к вам. Я только доброшу герра Мозера до стоянки, где он оставил свою машину. А что делаете вы?
- Мы с Таней приготовили стол и идем с папой и Фолькмаром в гараж, заниматься ракетами.
- Превосходно! - сказал Гельмут. - Еду.
Неожиданно для самого себя я вдруг почувствовал, что мне срочно необходимо остаться одному. Тогда я смогу сосредоточиться как следует и УВИДЕТЬ ВСЕ, ЧТО БУДЕТ ПРОИСХОДИТЬ В ДОМЕ ХАРТМАННОВ И В "МЕРСЕДЕСЕ"...
Я рванул вниз, в большую неотапливаемую комнату при подвале, где на стеллажах хранились сотни бутылок самых различных вин, водок, виски, джинов и стояли десятки пластмассовых ящиков с минеральной водой и соками всех сортов...
Слава Богу, Дженни даже не успела понять, куда это я смылился. Влетев в эту комнату, я непроизвольно, не отдавая себе отчета в собственных действиях, почему-то нырнул под нижнюю полку винного стеллажа, быстренько улегся на живот, спрятал голову между передних лап и закрыл глаза...
* * *
...И УВИДЕЛ ГЕЛЬМУТА ХАРТМАННА ВМЕСТЕ С ФРАНЦЕМ МОЗЕРОМ, СИДЯЩИХ В СЕРЕБРИСТОМ "МЕРСЕДЕСЕ" НА ПУСТЫННОЙ И РАСЧИЩЕННОЙ АВТОМОБИЛЬНОЙ СТОЯНКЕ ОКОЛО УЧЕБНОГО ПОЛЯ ДЛЯ ГОЛЬФА...
Я ничего не слышал... Ощущение было таким, будто я смотрю большой телевизор, а звук выключен. Только видел...
...КАК ГЕЛЬМУТ ВЫНУЛ НЕБОЛЬШОЙ ПУЛЬТ ИЗ ВНУТРЕННЕГО КАРМАНА ПАЛЬТО.
ПОЛА ПАЛЬТО ОТКИНУЛАСЬ, И Я ЗАМЕТИЛ, ЧТО ГЕЛЬМУТ БЫЛ ТОЖЕ В СМОКИНГЕ И ТАКОЙ ЖЕ "БАБОЧКЕ", КАК У МЕНЯ, ФРИДРИХА И ФОЛЬКМАРА...
Ах, как жаль, что я ничего не слышу!.. Как мне было бы важно сейчас узнать, что говорил Франц Мозер Гельмуту Хартманну! Я заметил, что чем сильнее я зажмуриваю глаза, чем плотнее прикрываю голову лапами, тем отчетливее ВИЖУ НА РАССТОЯНИИ! Вот, например, сейчас мне очень хорошо ВИДНО, как...
...ГЕЛЬМУТ, С ИСКАЖЕННЫМ ОТ СТРАХА ЛИЦОМ, НИКАК НЕ РЕШАЕТСЯ НАЖАТЬ КНОПКУ НА ПУЛЬТЕ... И ТОГДА ФРАНЦ НАЧИНАЕТ ЕГО СПОКОЙНО УГОВАРИВАТЬ, ЯВНО ВСЕ ПОВЫШАЯ И ПОВЫШАЯ ГОЛОС...
Я не слышу, я ВИЖУ, как он повышает голос! Я вижу ужас на лице у Хартманна, и понимаю, что он не пожалел нас в последний момент, - он просто перетрусил и сейчас отказывается нажать кнопку. И тогда...
...ФРАНЦ МОЗЕР ВЫТАЩИЛ ИЗ-ЗА ПАЗУХИ ПИСТОЛЕТ И СУНУЛ ЕГО ПОД ПОДБОРОДОК ГЕЛЬМУТУ ХАРТМАННУ.
ПО ЛИЦУ ХАРТМАННА ПОТЕКЛИ СЛЕЗЫ И ОН В ПАНИЧЕСКОМ УЖАСЕ СУДОРОЖНО ЗАКИВАЛ ГОЛОВОЙ...
Потом... Ну, точно в кино, я УВИДЕЛ...
...ТОЛЬКО ТРЯСУЩИЕСЯ РУКИ ГЕЛЬМУТА. ОДНА ДЕРЖАЛА НА ЛАДОНИ НЕБОЛЬШОЙ РУССКИЙ ПУЛЬТИК, А ВТОРАЯ РУКА ГЕЛЬМУТА ДРОЖАЩИМ УКАЗАТЕЛЬНЫМ ПАЛЬЦЕМ НАЖАЛА МАЛЕНЬКУЮ КРАСНУЮ КНОПКУ...
Но взрыв... Взрыв чудовищной силы - я УСЛЫШАЛ!!! Я услышал, как задребезжали все стекла в окнах нашего дома, и УВИДЕЛ...
...АВТОМОБИЛЬНУЮ СТОЯНКУ УЧЕБНОГО ПОЛЯ ДЛЯ ГОЛЬФА. ОНА ВСЯ БЫЛА ОСВЕЩЕНА ГИГАНТСКИМ ФАКЕЛОМ ВЗРЫВАЮЩЕГОСЯ И ГОРЯЩЕГО "МЕРСЕДЕСА"!..
В ЖЕЛТО-БАГРОВОЕ ВЕЧЕРНЕЕ НЕБО ЛЕТЕЛИ ОХВАЧЕННЫЕ ПЛАМЕНЕМ КУСКИ "МЕРСЕДЕСА" И ТОГО, ЧТО ЕЩЕ ВСЕГО ЛИШЬ ОДНУ СЕКУНДУ ТОМУ НАЗАД БЫЛО ДВУМЯ ЖИВЫМИ ЛЮДЬМИ... ОЧЕНЬ ПЛОХИМИ ЛЮДЬМИ, НО ЖИВЫМИ. А ТЕПЕРЬ...
А теперь звук будто бы стал сам по себе восстанавливаться, - я услышал вой полицейских сирен и отдаленный грохот рушащихся и пылающих обломков бывшего серебристого "Мерседеса" с кусками бывших очень плохих Людей на расчищенную от снега автомобильную стоянку учебного поля для игры в гольф...
* * *
В Петербург я лечу один. Да, да... Я лечу один в Петербург. Фридрих не может оставить Монику, свою единственную дочь, в таком состоянии, в котором она пребывает все последние дни. Как бы не очень счастливо складывалась их жизнь с Гельмутом, но десять лет совместной жизни бок о бок - это десять лет, и за такой короткий срок, как десять дней, зачеркнуть эти десять лет нет никакой возможности!..
Тем более, что от Моники и по сей день тщательно скрывается истинная причина взрыва.
Сейчас Моника переехала к отцу, и на маленьком семейно-дружеском совете, куда были приглашены только самые близкие - Фолькмар фон Дейн, Таня и я, было решено вернуть "Хипо-Банку" дом Хартманнов и тем самым погасить долги покойного Гельмута. А Моника с Дженни пока поживут у Фридриха, а там будет видно.
Теперь подробности, от которых так оберегали Монику. Криминальная полиция Баварии вместе с какими-то русскими сыщиками докопались и в Петербурге, и в Германии до настоящего положения дел с тем самым кокаином, на котором я въехал в Германию.
Капитан Гюнтер Шмеллинг летал даже на пару дней в Петербург, а сюда тоже на два дня прилетал из Петербурга один русский милиционер - специалист по транспортировке наркотиков. Это я узнал от Рэкса.
Узнал, что Гельмут Хартманн и Франц Мозер - оба были завязаны на это "кокаиновое дело", но со взрывом "Мерседеса" и последующей гибелью главных "фигурантов" (полицейская лексика Рэкса), полиция культивировала две версии: первая - Гельмут и Франц допустили ошибку и несогласованность в обоюдных действиях, и совершенно случайно взорвали сами себя. Вторая их двоих взорвала неустановленная Личность, имеющая непосредственное отношение к делу о "Русском кокаине". Полиции неизвестна эта Личность и версия находится в специальной разработке. Однако один из служащих криминальной полиции Баварии свято убежден в том, что обе первые версии не стоят и выеденного яйца, а существует совершение определенный и всем известный Субъект, который организовал взрыв и убил Гельмута Хартманна и Франца Мозера - во-первых, в пределах "необходимой самообороны", а во-вторых, исполнил акт справедливого отомщения в обход законодательства Федеративной республики Германии.
Но так как доказать Личность Субъекта, совершившего двойное убийство на территории Баварии, практически невозможно, ибо ни один здравомыслящий юрист никогда не поверит в возможность совершения преступления именно этим Субъектом, и спорить с двумя первыми официальными версиями полиции - смысла не имеет.
Естественно, что этим служащим криминальной полиции был Рэкс, а подозреваемым им Субъектом - Я!
Но как ни умолял он меня сознаться в этом только ему, Рэксу, как ни клялся, что из него и под пыткой не вытянут ни слова, я помалкивал, делал вид, что удивлен, обижен, оскорблен, наконец, но даже и не собирался ни в чем признаваться.
Только один Человек знал все до мельчайших подробностей - по дням, по часам, по минутам. Это был Фридрих фон Тифенбах. От него я не стал ничего скрывать. Я рассказал ему, что даже ВИДЕЛ, КАК ЭТО произошло. И признался, что у меня ни на секунду не дрогнула лапа!
- Знаешь, Кыся, - сказал мне фон Тифенбах. - Я просто в отчаянии от скудности и несовершенства Человеческого языка, и у меня не хватает слов, чтобы выразить тебе, что я думаю по этому поводу.
Мы все обязаны тебе жизнью, и я благодарю Господа Бога за то, что он так счастливо и щедро наградил меня знакомством и дружбой с тобой. Мы сидели в кабинете. Фридрих у стола в большом вертящемся кожаном кресле, я - у его ног, на ковре. Как мне было ответить Фридриху на ТАКИЕ слова?
Я вспрыгнул к нему на стол, что-то муркнул и лизнул его в щеку. А что я мог еще сделать?..
- Но вот я о чем подумал, Кыся, - продолжил Фридрих. - А не слетать ли тебе в Петербург одному? Так ли тебе нужны разные вопросы немецкой полиции? Следствие-то продолжается... Даже если они будут брать у тебя показания, как у обычного свидетеля.