Они быстро сошлись в цене. В обмен на товары, присланные неделю назад почтовым самолётом, научный сотрудник заполучил пса, больше всего пригодного для его задания.

К этому времени Анубису было три года и один месяц.

Следующий год он провёл, дрейфуя по Северному Ледовитому океану. С 38-го до 84-го градуса северной широты, со 120-го градуса восточной долготы по 160-й градус западной долготы. В начале февраля 1956 года он оказался на востоке острова Врангеля. Перед ним было Чукотское море. Чуть южнее находился Берингов пролив, а дальше Берингово море. В конце этого моря пролегала линия Алеутских островов.

Но Анубис не чувствовал тоски по родине.

«Я ПЁС СЕВЕРНОГО ЛЕДОВИТОГО ОКЕАНА», — думал он.

Однако вскоре это изменилось. Исследовательская работа благополучно завершилась, и база стала сворачивать свою работу. Анубиса посадили на ледокол. А затем научный сотрудник НИИАА продал Анубиса в маленьком сибирском городке Дальнего Востока с морским портом. Все люди там ходили в одежде из шкур северного оленя. Чтобы стряхнуть с меха снег, пользовались костями оленя. Так Анубис встретил своего четвёртого хозяина.

Анубис оказался на материке Евразия, являющемся территорией Советского Союза. Псы, остальные псы, а где же вы?

Ещё три пса тоже оказались на территории коммунистического государства. На Корейском полуострове Национально-освободительной армией в плен были взяты Джубели, Ньюс-Ньюс (официальная кличка Ивенчур) и Орк. Чистокровные овчарки приобрели китайское гражданство. В 1953 году ситуация изменилась. В том году президентом США был уже не Трумэн. А лидер Советского Союза Сталин скончался от кровоизлияния в мозг 5 марта. Личное противостояние двух политиков закончилось. В неразберихе отступления сил ООН с 38-й параллели три пса остались по ту сторону и больше не вернулись. В июле того же года был заключён договор о перемирии, но три пленных пса так и не были возвращены.

В 1956 году в рядах отряда военных собак Народно-освободительной армии числились кастрированные кобели Ньюс-Ньюс (Ивенчур) и Орк, а также сука Джубели, которую не стерилизовали. Джубели пока ещё ни разу не рожала.

А что же происходило на территории капиталистических стран?

На Большой земле США существовало две ветви.

Во главе одной из них стояла Шумер, а другой — Айс.

И ЧТО, ЭТО КЛИЧКИ СОБАК?

«Зима», — говорит девочка. «Зима, зима, зима», — повторяет она с раздражением в голосе. По-японски, монотонно. Конечно же, она раздражена. Она выкрикивает это, сидя на кровати шириной от силы пятьдесят сантиметров. Бросает взгляд на пальто, лежащее на полу. «Что за бедняцкое пальто, такое носят только тупые деревенщины, — бормочет она. — Если уж берёте заложницу, относитесь к ней как следует. Дайте мне одежду от Луи Виттона».

Но никто не отвечает на её крики.

«Зима, зима, зима, зима, зима», — повторяет девочка.

«Чёрт, как холодно».

Её причёска растрёпана. С самого начала её бесило отсутствие фена. В России ещё первобытная эпоха. Но самое ужасное, здесь нет ванной. Ей несколько раз велели войти в какую-то душную, наполненную паром хижину. Но она и представить себе не могла, что там может находиться сауна. Она думала, что там ей приготовлены «пытки».

Они издеваются.

Девочка не похудела. Она по-прежнему была неравномерно полной. Она опять разражается бранью по-японски. Но её никто не понимает. Девочка и сама знает, что её не понимают.

Она смотрит в окно. К утру снежная метель прекратилась, и теперь медленно кружились пушистые снежинки. В голове девочки промелькнул образ какого-то очень вкусного десерта — мягкого, сладкого, готового растаять на языке, но сразу же исчез. Что же она пытается вспомнить? Как её всё это бесит! Хочется устроить разгром.

Девочка находится на втором этаже здания. Из окна справа и слева открывается вид на белую площадку. Кроме пустой площадки, она ничего не видит. Но кое-кто на ней занимается, вернее, их заставляют на ней заниматься. И в снежные дни, и даже в самый сильный снегопад. Хотя сегодня их голосов ещё не было слышно.

Территория вокруг достаточно большая. Похоже на небольшой городок. Эта территория закрыта. Огорожена бетонной стеной, отделена ею от внешнего мира. По другую сторону стены дремучие леса. В углах по эту сторону забора стоят высохшие деревья.

Из окна направо виден город. Несколько белых зданий, высокая наблюдательная вышка, просевшая местами асфальтированная дорога. В выбоинах скопился снег. Где-то далеко, в конце дороги, за стеной пространства, расчищенные от деревьев. Однако город только с одной стороны.

Девочке кажется, будто это умерший под снегом город.

Тайга его не поглотила только с одной стороны, справа.

И в то же время отрезанная от внешнего мира бетонной стеной территория ассоциируется с чем-то знакомым. В памяти всплывает слово «воля». А нахождение здесь — «отбывание наказания». Девочка нутром чует, что этот непонятный мёртвый город больше всего напоминает ей тюрьму.

Больше она ничего не понимает. Возможно, ей всё объяснили, но это было на русском языке. Она не поняла ни слова. Раз по двадцать на дню девочка говорит: «Вы что, издеваетесь надо мной?! Вечная, вечная, вечная зима в России. Пройди хоть миллион лет, хоть сто миллионов лет, здесь вечная зима. Чёрт, как холодно!»

Она громко, монотонно бранится по-японски и идёт в комнату с печкой.

Девочка может свободно перемещаться по зданию. Дверь в её спальне не заперта. Она не сидит на цепи. На ногах нет стальных кандалов. Её бесит эта свобода. Она понимает, что её ни во что не ставят, и что с того? Бежать?

Но ей не хочется создавать себе лишние проблемы.

Она спускается на первый этаж. Она уже хорошо ориентируется в здании. Вероятно, и остальные дома здесь построены по тому же типу. Такое чувство, будто строили общежитие для проживания нескольких десятков человек. Общежитие или лагерь для бездарностей, которые только и могут, что тренироваться. Интуиция её не подвела. Этот мёртвый город появился на свет в пятидесятых годах, а до 1991 года просто обозначался номером. Один из тех городков, которых не найдёшь на карте. Зона вокруг военной базы или военного городка, а их было немало в бывшем Советском Союзе. Посещение этих территорий строго ограничивалось представителями власти и военными, а обычные советские граждане и не подозревали об их существовании. Даже в соседних городах о них не знали. Военная тайна сохранялась без малого сорок лет, пока городки не утратили стратегического значения и не были заброшены.

Девочка жила в бывшей казарме.

Город, которого не было на карте… мёртвый город. Однако старик, похитивший девочку, и прежде знал о нём.

Старик жил в этом мёртвом городе вместе с девочкой. Она не знала, живёт ли он в том же доме, что и она, но он часто сидел с ней за одним столом. К тому же раз в неделю он приносил камеру в её комнату, чтобы снять видео. Вероятно, он шантажировал её отца, а с помощью видео показывал, что заложница по-прежнему жива. Каждый раз, когда на неё нацеливался объектив камеры, девочка начинала кричать: «Отец, вытащи меня отсюда», «Что ты там медлишь, идиот!», «Дай ему сто миллионов. Ради этого ограбь хоть Японский государственный банк. Ты же якудза! Вы надо мной издеваетесь, что ли? Спаси свою дочь!»

Старик, закончив съёмку, что-то говорил девочке по-русски: «Последнее время только и болтают о том, что япошки убили русских», «Ведь он любит тебя», «Ну, если он перейдёт на мою сторону, это принесёт ему деньги».

Съёмка проходила где-то раз в неделю. Девочка не считала дни. Она даже и представить не могла, что её продержат здесь так долго. Уже на четвёртый или пятый день она поняла, что ей уже наплевать, пятый день, четвёртый или третий. Лишь одно её раздражало: она не могла проверить, когда у неё день рождения. Может, ей исполнилось уже двенадцать лет, но она этого не знала. А может быть, и на это тоже ей было плевать.