— Твой муж американец? — спросила Сая.

Тами внимательно посмотрела на неё. А затем, как вспугнутая людьми и готовая вот-вот улететь птичка, нервно кивнула:

— Он американский солдат, дислоцированный в Тояме.

Когда она жила в доме Нонэдзава, женщины иногда судачили о содержанках солдат оккупационных войск. «Это позор! Какой стыд!» — кипятились они. Теперь Сая поняла, откуда взялось бисквитное печенье и почему Тами была так шикарно одета. Эта женщина была сортиром для американца. Во время войны японцы использовали в качестве сортиров малаек и кореянок, а когда они проиграли войну, японки стали сортирами для американцев. Вот так женщины становятся сортирами для мужчин страны-победительницы, подумала она.

— Я родилась в Тибаси, но после замужества переехала в Тояму. Муж, сразу после свадьбы призванный на фронт, погиб, дом сгорел во время бомбёжки, родители мужа не могли прокормиться. Мне ничего не оставалось, кроме как стать проституткой.

Сая молчала, и Тами, словно оправдываясь, принялась рассказывать о себе. Она тщательно подбирала слова, будто тщилась убедить саму себя.

— Все осуждают меня. Стоит мне сказать, что я живу с американцем, как со мной перестают разговаривать. Хоть я и приношу родителям консервы и сигареты, они лишь растерянно смотрят на меня. И это при том, что они охотно берут то, что я приношу…

— Твой американский муж добрый?

Лицо прерванной на полуслове Тами сморщилось, как раздавленная лепёшка.

— Добрый ли?.. Да, очень добрый, покупает мне всё, что захочу.

— Ты любишь его? — тут же спросила Сая, припомнив услышанное от Канэ Тосики слово. Тами совсем растерялась и покраснела.

— Люблю ли… Можно и так сказать… Я пошла на это только чтобы выжить… Но он добрый и внимательный…

Похоже, Тами и сама не знала, какие чувства испытывает к своему американцу.

— Ведь твой покровитель — солдат американской армии, он из тех, кто убил твоего мужа.

Тами изменилась в лице, словно её ужалил скорпион. Поджав губы, она замолчала. Сидя на веранде, Сая болтала ногами. Майское солнце плясало во дворе. По земле вереницей ползли муравьи. Шествие муравьёв напомнило ей маршировавших по Кота-Бару японских солдат. Они шагали в ногу, одновременно вскидывая руки, и лица у всех были одинаково грозные.

— Это тут ни при чём, — наконец ответила Тами. — Это государство, а не мы, ввязалось в эту войну и проиграло её. Сейчас благодаря Америке наступил мир. Мы должны быть им благодарны. Если покойный муж ропщет в своей могиле, так нечего было погибать! Надо было вернуться живым и позаботиться обо мне. Никому из вернувшихся с фронта нет дела до моих трудностей. Лишь мой дарлинг вошёл в моё положение. И мужчины, и женщины только тыкали в меня пальцами за моей спиной, и никому не было до меня дела. Если уж роптать на Америку, то лучше делать это открыто. А они лишь шепчутся украдкой!

Тами сурово взглянула на Сая:

— Ради того, чтобы выжить, пойдёшь на что угодно. Даже на то, чтобы спать с врагами родины. Разве это непростительно?!

— Простительно.

Ведь Сая, чтобы её не убили, переспала в борделе с сотнями японских солдат. Она даже убила женщину с судна для репатриантов. Хоть война и окончена, они живут в гуще войны, где люди всё ещё убивают друг друга. В мире, где, если не убьёшь ты, убьют тебя.

— Да… но это так тяжело, — невольно вырвалось у Саи.

Тами отвела от неё взгляд, повисшее напряжение разрядилось, будто лопнула струна.

— Вот уж правда! Почему нам так тяжко приходится в жизни? Почему женщины оказались втянутыми в войну, начатую мужчинами?

Тами сложила руки на животе, плотно обтянутом платьем.

— Знаешь, я пришла к тебе, чтобы кое о чём посоветоваться.

Услышав это, Сая растерялась. Тами с видимым усилием продолжила:

— У меня прекратились месячные. Наверное, я беременна.

Слова «месячные» Сая не знала, но она догадалась, что речь идёт о красных цветах, распускающихся меж женских бёдер. Когда красные цветы перестают распускаться, начинает расти живот, а потом рождается ребёнок. Именно так Сая поняла, что снова понесла от Рэнтаро.

— Ну и отлично, — сказала она, но Тами тут же сердито нахмурилась и залилась краской.

— Что тут хорошего? Ты представляешь, что будет, если я рожу ребёнка от американца?! Я и сейчас-то притча во языцех, а если рожу полукровку, мне в Тояме и вовсе житья не будет!

В племени Саи появление ребёнка всех радовало. Кто бы ни был отцом, пусть даже чужак, это не вызывало нареканий. Дети, рождённые женщинами их племени, были достоянием всего племени. Хотя в доме никого не было, Тами, будто опасаясь кого-то, перешла на шёпот и сказала поражённой Сае:

— Очень прошу тебя. Посоветуй мне какое-нибудь хорошее лекарство, чтобы выкинуть ребёнка.

Сая нахмурилась:

— Выкинуть ребёнка?

— Ну, да, выкинуть, не оставлять же его!

Тами сердито убрала руки с живота. Сая была потрясена, поняв, что речь идёт о том, чтобы убить ребёнка. В их племени никому бы и в голову не пришла мысль избавиться от такого сокровища. И поэтому знахарь ничего не говорил ей о подобных лекарственных растениях.

— Я не знаю такого лекарства.

Тами недоверчиво посмотрела на неё.

— Не лги. Моя бабушка знала такое лекарство. Я помню, как она рассказывала о нём соседям.

— Но я такого лекарства не знаю.

Круглое лицо Тами сморщилось, как высохший гриб. На глазах — узких и полукруглых — проступили слёзы. Достав из сумочки носовой платок, она утёрла слёзы.

— Не плачь! — раздражённо сказала Сая. Ей стало неприятно, словно это она довела гостью до слёз.

— Как же мне быть? Если я рожу полукровку, меня всю жизнь будут называть проституткой, обслуживающей американцев. И как мне растить ребёнка? Я и так надрываюсь одна, что же будет, если я ещё и рожу?!

— Разве ты не говорила, что способна на всё, чтобы выжить?

— Это когда я одна, то способна на всё. А роди я полукровку, все повсюду будут меня презирать.

Сая разозлило то, что Тами всё время повторяет слово «полукровка».

— Мой сын тоже полукровка! — заявила она. Тами, утирая глаза носовым платком, удивлённо посмотрела на неё.

— И я ношу здесь ещё одного ребёнка! — сказала Сая, слегка похлопав себя по животу. Тами во все глаза уставилась на живот Саи.

— Тогда ты поймёшь меня.

Сжимая платок в руке, Тами посмотрела в глаза Сае. Её узкие зрачки из-под набухших век полыхали гневом.

— Больше всего японцы ненавидят полукровок. Хоть японцы и проиграли в войне, но раз они сохранили чистоту крови, значит, в чём-то победили. Полукровки — свидетельство того, что женщина спала с врагом. Хоть война и закончилась, но спать с американцами считается непатриотичным. А уж когда рождается полукровка, то и мать, и ребёнок становятся предателями. И что делать такому ребёнку — он хоть и родился в Японии, но японцем не считается? Ему совершенно некуда деться.

«Значит и мой сын предатель?» — подумала она об Исаму, которого Рэнтаро внёс в семейный список как своего внебрачного сына. — «Значит, несмотря на это, Исаму не японец?»

— Твоё положение всё-таки лучше. Ведь твой муж японец. Мужчинам же не возбраняется спать с чужеземками и приживать от них детей. Это расценивается как военный трофей. Но когда японка спит с американцем, это совсем другое дело. Это считается военным поражением. Совершенно мужской взгляд на вещи! Но именно он принят в обществе. Хотя у нас провозглашают принципы демократии и свободы, образ мыслей у людей ничуть не изменился. И мы как рыбы барахтаемся в этом потоке людской молвы.

— Как рыбы?

— Да, как рыбы. Бьём хвостом и плавниками, радуемся окончанию войны, но не замечаем, что мы всего лишь резвимся в воде. Каким бы свободным ни казалось нам наше плавание, нам не дано выйти из несущего нас потока.

Слова Тами повергли Саю в странное состояние. Она подумала, что иностранцы для японцев именно рыбёшки. Только японцы считаются людьми, а жители других стран — всего лишь плещущиеся в воде мальки. Но Тами даже японцев назвала рыбёшкой. Имела ли она в виду, что одни рыбы способны пренебрежительно относиться к другим?