— Ну а ты, старик, что бы сказал ему? Какими словами ты надоумил бы мальчишку из нынешних, что убивать нельзя?

— Дети не должны убивать. Разве требуются другие доводы?

— Так что, взрослым можно убивать?

— Говорится, что нельзя, но убивают, что поделаешь… Но детям убивать нельзя.

Если всё же подросток сознаётся и спросит, почему убивать нельзя, Канамото хотел бы объяснить ему это по-настоящему.

— Почему же всё-таки нельзя убивать? — качал он головой, точно от боли, и смотрел на старика глазами пса, в которого бросили камень.

— Если не объявить главной ценностью жизнь, в мире не будет покоя. Коль скоро люди не живут поодиночке, нужен закон, который будет это правило охранять. Иначе всё развалится — как веер, у которого сломалось железное колечко. Когда начинается война, о жизни уже не говорят, другие вывески в ходу: страна, император, ещё что-нибудь…

— Так это всё же главная основа или просто правило?

— Кто бы знал?.. Не помню, от кого слышал, но говорили, что, если император убьёт, это не преступление. Тебе про это известно?

— Откуда же мне-то?.. Но почему так?

— Ну, наверное, потому, что император ещё важнее президента…

— Он, значит, как бог?..

— Что-то вроде этого…

— Хоть он такой же человек, но императору можно… А любому другому, будь он взрослый или ребёнок, полагается наказание. Тогда что такое преступление? — Канамото представил себе седовласого мужчину благородной внешности, такого же возраста, что и он сам. — Ох, дед, детям нужны доводы! Иначе ничего не объяснишь…

— А если будут доводы, он согласится?

— Ведь это он убил! — выкрикнул Канамото.

Гудение вентилятора, точно внезапный порыв ветра, прокатилось по всему помещению — оба умолкли и некоторое время хранили тишину, словно унесённые и брошенные оземь этим шквалом.

— Улики есть? — прошелестел старик, словно скомканный лист бумаги.

— Улик-то нет… — Сакэ, которое он наливал в стакан, текло через край и лужей расплывалось по стойке. — Нечего и сомневаться, он убил. Что будешь делать?.. Скажешь ему, чтобы шёл с повинной, а он: ничего, мол, не знаю, ни при чём… На том и разговору конец… Эй, ты слушаешь?

Над упавшей, точно у спящего, головой старика кругами вилась муха.

— Мне страшно — что же это делается? Ведь это не пустяки, в свои-то годы так и не знаю, зачем живу.

Муха села на край стакана, а когда её смахнули, стала биться об стенку и лампу для отпугивания мошкары. Она точно издевалась над двумя мужчинами, садясь на их лысые головы и потные шеи и потирая лапки.

— Что ни делай, уже не поправишь. А бабке алтарь прислал…

— Он прислал алтарь?

— Хоть и не по мне это, да поневоле затолкал на второй этаж, стоит сейчас там — о чём он только думал? Не понимаю. Перепил ты сегодня. Останься, проспишься.

— Пойду домой. — Канамото, как всегда, заранее посчитал, сколько должен, и, положив на стойку деньги, откинул занавеску над дверью и вышел. «Что это значит — осознать свою вину?» Канамото шатаясь вышел на широкую улицу, расстегнул ширинку и стал мочиться прямо на дороге. Проезжавшая машина резко затормозила, открылось окно и высунулась голова: «Идиот!» Канамото двинулся к машине, не убирая руки от ширинки, и водитель, моментально закрыв окно, дал газа. Так что же всё-таки делать? Каждый раз, когда он слышал в новостях об убийствах, в которых повинны несовершеннолетние, ему почему-то казалось, что это он сам убил. А теперь тем более, ведь убил-то кто… Канамото наконец справился с ширинкой и зашагал прочь. Известия об умирающих от голода взрослых не тревожили его так, но в те дни, когда он слышал об умирающих от голода детях, он и сам не мог есть — так становилось тошно. Отчего бы это? Замедлив неуверенную поступь, он наклонил голову набок и уголком глаза заметил затянутую облаками луну. «Увидишь луну третьего дня — прояснится в голове, увидишь полную луну — почувствуешь себя счастливым…» А что должен чувствовать тот, кто узнал, что ребёнок убил человека? Один тип сказал, что, если в Нью-Йорке бабочка взмахнула крыльями, в Японии может случиться тайфун. Если так, то, когда ребёнок совершает убийство, вполне вероятно, что луна может упасть с небес… Канамото хотел бы уснуть, свалившись вниз лицом прямо на дороге, — а что плохого в том, чтобы уснуть на дороге? Вот дурак! Если уж спать, то на берегу реки! А людей всё-таки убивать нельзя. Если этого не понимаешь, то лучше самому умереть. Только почему? Так уж вышло, что дети для взрослых — это и прошлое, но в то же время и будущее. Что будет впереди, не известно, но хочется знать, вот и гадаем. Спокойней становится, когда в мальчишках видишь будущее, которое наступит после тебя.

Луна проходила свой путь меж облаков, выставляя на яркий свет то, насколько же он пьян.

— Как думаешь, какими глазами мы смотрели на тебя — и я, и старик из «Золотого терема»? Старику скоро умирать, и что плохого в том, что он в тебе искал спасения? Перейдя реку, что разделяет мёртвых и живых, он надеялся, оглянувшись, увидеть на другом берегу тебя, и верить, что ты будешь жить дальше… Что в этом плохого? Тебе, наверное, это покажется эгоистичным, но так уж устроено, так уж он прожил свою жизнь… Понимаешь ты? Он хотел умирать, держась за эту слабую надежду! — При виде реки Оока Канамото тут же рухнул в бесчувствии.

— Не выпить ли нам? — окликнула Хаяси секретарша Сугимото.

— Можно. После того как закроется игровой зал? Я заканчиваю в двенадцатом часу. — Выйдя из офиса Сугимото и собираясь направиться в зал, Хаяси ещё раз оглянулся, лицо его выражало недоверие.

— Фу-ты ну-ты! Да ведь сбегать из зала для тебя, вроде бы, дело привычное… Вчера на работу выходил? Я ведь тебя разыскивала…

— Очень странно! Разумеется, я был в зале.

Хоть по возрасту и по продолжительности работы в фирме Хаяси был выше рангом, чем Сугимото, она очень быстро обошла его благодаря своим близким отношениям с Хидэтомо. Хаяси не считал, что любовная связь между ней и Хидэтомо всё ещё продолжалась, другое дело — двадцать лет назад, когда Сугимото только поступила к ним работать. Хоть и говорили, что в её руках находится вся финансовая сторона дела, на самом деле счета вела крупная бухгалтерская контора, с которой был заключён соответствующий контракт. Сугимото была партнёром Хидэтомо в схемах по утаиванию налогов, она была стражем его кассы, и уж это признавали все, а Хаяси и головы не смел перед ней поднять. Это Сугимото устроила перевод его покерного долга на Хидэтомо, и Хаяси не раз пришлось перед ней кланяться. И вот теперь Сугимото, с которой они ни разу до сих пор вдвоём не пили, так по-свойски его пригласила. Она наверняка что-то замышляет, а поскольку эта женщина думает только о деньгах, то, о чём бы ни зашёл разговор, стоит удачно вставить слово, и, может быть, его возьмут в долю — так думал Хаяси, самодовольно усмехаясь.

— Есть разговор?

— Так, хотела посоветоваться… — Сугимото втянула свои обвисшие щёчки сорокавосьмилетней женщины и указала пальцем на кабинет директора. — Как, может, в нашей «святая святых»?

— Ну что же, я только схожу в зал и завершу дела… — Хаяси поклонился и вышел.

Придя в зал патинко, Хаяси погрузился в сомнения: наверняка всё это как-то связано с исчезновением Хидэтомо, но едва ли она специально его пригласила, чтобы поделиться догадками о том, куда делся директор. Пока с момента исчезновения шефа не прошло целой недели, Хаяси считал, что он где-нибудь в отеле, проводит время с новой любовницей, но теперь стало ясно, что это была ошибка. Теперь Хаяси подозревал его любовницу Маи. После того как она наделала в офисе столько шума, от неё последовал всего один звонок: она попросила сразу с ней связаться, как только что-то станет известно о местопребывании шефа. С тех пор от неё не было ни звука, и это, конечно же, казалось неестественным. Хаяси подозревал, что Хидэтомо застиг Маи на месте, когда она ему изменяла, и любовник его убил, а потом спрятал труп в горах или ещё где-то. Предположение было слишком тривиально, чтобы с кем-нибудь им поделиться, но разве не тривиально большинство убийств? Однако же как в покере нельзя выстроить комбинацию, если не хватает хоть одной карты, так и при отсутствии Хидэтомо любые логические построения оказывались пустым звуком. Поскольку речь не шла ни о каких письмах или звонках с угрозами, ясно было, что это не похищение с целью выкупа. Скрылся ли Директор или он был убит, это ситуации не меняло — он отсутствовал. Вставала проблема о том, что станет с «Вегасом». Пусть даже шеф не отличался мудростью и моральной чистоплотностью, но стоило ему исчезнуть, как из заведения ушла жизнь, и даже гул игральных автоматов звучал тоскливо, словно плач по пропавшему, — это изумляло Хаяси. Однако отсутствующей картой был не сам Хидэтомо, а некая фигура на посту директора. Если иметь джокера, который его заменит, можно без малейших затруднений продолжать бизнес в «Вегасе» и дальше. Хаяси злило то, что никто не заметил этой простой вещи. Проблему нельзя будет не поднять на совещании глав филиалов, которое состоится через пять дней. В «Группе Икарус» нет человека, занимающего такое положение, которое обеспечило бы признание его всеми в качестве заместителя директора. Продолжатель дела назначен, но обязанности заместителя главы фирмы не могут быть возложены на ученика второго класса средней школы. Если действовать методом исключения, остаётся только он сам, как главный менеджер всех филиалов. Но он же не может предложить себя сам, а уверенности в том, что его выдвинут на совещании глав филиалов, тоже нет. Хаяси, который в звании «крючкоправа» почти сорок лет прослужил своей маленькой империи в «золотом квартете», сам осознавал, что у него недостанет хитрости, чтобы подкопаться под каждого из директоров, возглавляющих филиалы. Он пытался себя подстегнуть, мол, именно теперь необходимо захватить лидерство, однако уже через мгновение его амбиции улетучивались, побеждала усвоенная за все эти годы привычка жить без потрясений, и кураж никак не разгорался в нём, а только потихоньку тлел.