— Серенити! — окликает Дженна, потому что ей хватило здравого смысла последовать за мной. — Что вы там рассказывали о теле и душе? Это справедливо и для тех, кто совершил дурные поступки?

Я смотрю на Дженну.

— Что-то подсказывает мне, что это не праздное любопытство.

— Верджил подозревает, что истинная причина маминого исчезновения кроется в том, что именно она убила смотрительницу заповедника.

— Мне казалось, это был несчастный случай.

— Так тогда решила полиция. Но, как я понимаю, у Верджила так и осталось несколько вопросов без ответов — а мама исчезла из больницы до того, как у него появилась возможность их задать. — Дженна качает головой. — В отчете патологоанатома сказано, что причиной смерти стала черепно-мозговая травма в результате нападения слона. А если эту травму нанес человек? А уже потом слон потоптался по телу мертвого человека? Можно ли это выяснить?

Я не знала. На этот вопрос должен ответить Верджил, если нам удастся все-таки найти друг друга в лесу. Но меня совершенно не удивило то, что за женщину, которая так сильно любила слонов, как мама Дженны, могло заступиться одно из ее животных. О чем говорят любители животных из «Рейнбоу бридж»? Именно об этом. Случалось, что мне говорили те, кто уже ушел в потусторонний мир, что в мире живых у них остался не любимый человек, а собака, лошадь, а однажды даже тарантул.

Предположив, что смерть смотрительницы заповедника не несчастный случай, что Элис, возможно, жива и находится в бегах, я могу объяснить, почему у меня нет четкого ощущения того, что она дух, который пытается связаться с дочерью. С другой стороны, причина может быть не только в этом.

— Ты все равно хочешь найти мать, даже если она совершила убийство?

— Да. Потому что тогда я, по крайней мере, буду знать, что она все еще жива. — Дженна садится прямо в траву, которая доходит ей до макушки. — Вы пообещали мне, что скажете, когда узнаете, что она умерла. Но до сих пор не сообщили, что она мертва.

— Понимаешь, я пока не получила от ее духа никакой весточки, — отвечаю я. Но не уточняю, что причина может крыться не в том, что ее мама жива, а в том, что я — халтурщица.

Дженна начинает пучками рвать траву и сыпать себе на голые колени.

— И вы не обижаетесь? — спрашивает она. — Такие, как Верджил, считают вас сумасшедшей.

— Меня и похуже называли. Кроме того, ни один из нас не узнает, что прав, пока мы оба не умрем.

Она размышляет над моими словами.

— Мой учитель математики, мистер Аллен, сказал: когда человек — точка, все, что он видит, — это точка. Когда человек — линия, все, что он видит, — это линия и точка. А если человек трехмерный, он умеет видеть в трех измерениях — и линии, и точки. Если мы не умеем видеть четвертое измерение, это не значит, что его не существует. Может быть, мы просто до него еще не доросли.

— Ты умна не по годам, девочка, — замечаю я.

Дженна втягивает голову в плечи.

— А те призраки, которых вы встречали раньше… Как долго они не уходят?

— По-разному. Они двигаются дальше, как только завершают свои дела.

Я знаю, о чем она спрашивает и почему. Не люблю развеивать еще один миф о жизни после смерти. Люди всегда думают, что после смерти встретятся со своими родными и будут вечно вместе. Знаете, что я вам скажу: на самом деле все не так. Загробная жизнь — это не просто продолжение жизни на земле. Вы со своим любимым покойным мужем не продолжите с того места, где расстались, — решать кроссворд за кухонным столом или спорить о том, кто допил молоко. Возможно, иногда так и случается. Но только не так уж часто: покойный муж, может быть, пошел дальше, переместился на другой уровень развития души. Либо же именно вы духовно более развиты и пройдете мимо него, пока он будет размышлять о том, как проститься с этой жизнью.

Когда ко мне обращались клиенты, все хотели услышать от своих умерших близких: «Я буду ждать тебя на небесах».

В девяти случаях из десяти они слышали: «Больше ты никогда меня не увидишь».

Девочка, казалось, сморщилась, съежилась.

— Дженна, — лгу я, — если твоя мама умерла, я об этом узнаю.

Гореть мне в аду, потому что я зарабатываю на жизнь, обманывая клиентов, которые до сих пор полагают, что у меня есть Дар. Но сегодня я точно обеспечиваю себе место в первом ряду в представлении одного актера в театре Люцифера, заставляя этого ребенка верить в себя, когда я сама в себя не верю.

— Эй, вы двое! Вы уже закончили со своим пикником? Или я один должен тут бродить и искать иголку в стоге сена? Нет, поправочка, — говорит Верджил. — Не иголку. От иголки хоть какая-то польза.

Он возвышается над нами, уперев руки в бока и сердито хмуря брови.

Возможно, я здесь не только из-за Дженны. Может быть, я здесь из-за Верджила.

Я встаю, пытаюсь оградить себя от цунами негативных эмоций, которые он излучает.

— Вероятно, если вы отбросите предубеждения, то найдете что-то неожиданное.

— Благодарю, Ганди, но я бы предпочел иметь дело с неопровержимыми фактами, а не с шаманским бормотанием мумбо-юмбо.

— Благодаря этому шаманскому бормотанию мумбо-юмбо я получила три премии «Эмми», — пытаюсь я его уколоть. — А вам не кажется, что все люди немного экстрасенсы? Разве с вами никогда не бывало, что вспомнишь давнего друга, которого не видел целую вечность, а тут он звонит? Ни с того ни с сего?

— Нет, — лаконично отвечает Верджил.

— Разумеется. У вас же нет друзей. А когда вы едете в машине с навигатором и думаете: «Здесь нужно повернуть налево», и навигатор тут же подсказывает вам, что поворачивать надо налево?

Он смеется.

— Выходит, быть экстрасенсом означает просчитывать вероятность? Пятьдесят на пятьдесят, что окажешься прав.

— Вы никогда не слышали внутренний голос? У вас никогда не холодело в животе? Интуиция не пробуждалась?

Верджил усмехается.

— Хотите знать, что сейчас шепчет мне интуиция?

Я поднимаю вверх руки.

— Сдаюсь. Не знаю, — обращаюсь я к Дженне, — почему идея, что я именно тот человек, который…

— Узнаю´ это место. — Верджил начинает целенаправленно пробираться через заросли камыша, мы с Дженной за ним. — Там раньше росло большое дерево, но посмотрите, как его расщепило ударом молнии. А вот там пруд, — машет он рукой.

Пытается сориентироваться, несколько раз поворачивается, а потом шагает еще метров сто на север. Далее он начинает двигаться кругами, которые становятся все шире, аккуратно ступая, пока земля не проседает у него под ногой. Ликующий Верджил наклоняется и раздвигает опавшие ветки и рыхлый мох, под которым обнаруживается глубокая яма.

— Вот здесь мы нашли тело.

— Которое затоптал слон, — многозначительно добавляет Дженна.

Я отступаю назад, не желая оказаться посреди разыгрывающейся драмы, и тут что-то, наполовину увязшее в зарослях мха, который перевернул Верджил, меня слепит. Я наклоняюсь и вытаскиваю цепочку. Застежка не повреждена, болтается крошечный кулон — камешек, отполированный до зеркального блеска.

Еще один знак. «Я слышу вас», — думаю я, обращаясь к тому, кто находится по ту сторону этой стены молчания, и опускаю цепочку себе на ладонь.

— Взгляните. Может, это принадлежит потерпевшей?

Дженна бледнеет.

— Это мамина цепочка. И она никогда, никогда ее не снимала.

Когда я встречаю фому неверующего — и надо признаться, что такие слетаются на меня как пчелы на мед, — я привожу в пример Томаса Эдисона. На этой планете не найдется ни одного человека, который стал бы отрицать, что это воплощение настоящего ученого. Математический ум позволил ему изобрести фотографию, электрическую лампочку, кинокамеру и проектор. Мы знаем, что Эдисон был вольнодумцем, который заявил, что нет никакого высшего разума. Нам известно, что он владел 1093 патентами. А еще мы знаем, что перед смертью он занимался изобретением машины, которая умеет общаться с мертвыми.

Время промышленного переворота стало и временем расцвета спиритизма. Приверженность технике не мешала Эдисону увлекаться метафизикой. Он считал, что если медиумы во время спиритических сеансов могут общаться с потусторонним миром, то почему бы не делать это с помощью выверенного с величайшей точностью прибора?