— Ух ты! Вы действительно стараетесь ради общего дела, — отвечаю я, театрально округлив глаза, — сама невинность. — Можете прислать мне счет за презервативы. Понимаете, мне и так не по себе, не хочу беспокоиться еще и о том, как бы она вас не захомутала известием о беременности.

Он хмурится.

— Не собираюсь я спать с Таллулой. И на свидание ее приглашать не буду. Я всего лишь хочу вселить в нее надежду на возможность нашего свидания. И ради этого она, в качестве одолжения, возьмет у тебя образцы слюны и быстро сделает анализ.

Я, потрясенная планом, не свожу с него глаз. Если он такой хитрый, может, из него действительно вышел хороший частный детектив?

— Когда она вернется, так ей и скажите, — даю я наставление, — может, я и не Фред Флинтстоун, но смогу стать для вас надежным помощником.

Верджил хмыкает.

— Благодарю. Если мне понадобится помощь, сразу к тебе обращусь.

Дверь открывается, Верджил спрыгивает со стола, а я закрываю лицо руками и начинаю всхлипывать. По крайней мере, делаю вид.

— Боже мой! — восклицает Пума. — Что случилось?

Верджил озадачен не меньше Пумы.

— Какого черта? — одними губами произносит он.

Я всхлипываю еще громче.

— Я просто хочу найти м-м-маму. — Я смотрю заплаканными глазами на Таллулу. — Не знаю, куда мне еще идти…

Верджил тут же подыгрывает, обхватывает рукой мои плечи.

— Ее мама пропала несколько лет назад. Дело давно закрыто. И улик нет.

Черты лица Таллулы смягчаются. Должна признать, теперь она меньше напоминает Бобу Фетта[17].

— Бедняжка, — говорит она и поворачивается к Верджилу. — И ты ей помогаешь? Таких, как ты, Вик, больше нет!

— Нужно взять образец слюны. У меня есть волос, который предположительно принадлежит ее матери, я хотел бы провести митохондриальный анализ ДНК. По крайней мере, это стало бы для нас отправной точкой. — Он поднимает голову. — Лулу, пожалуйста. Помоги старому… другу.

— Не такой уж ты и старый, — мурлычет она. — Ты единственный зовешь меня Лулу. Волос у вас с собой?

Верджил протягивает ей пакет, который нашел в камере хранения улик.

— Отлично. Сейчас возьмем образцы у девочки.

Она наклоняется и роется в ящике в поисках бумажного пакета. Я уверена, что она ищет иголку. Я в ужасе, потому что терпеть не могу иголок, и меня начинает бить дрожь. Верджил встречается со мной взглядом.

— Ты переигрываешь, — шепчет он.

Но он довольно быстро понимает, что я всерьез напугана, потому что начинаю стучать зубами. Я не могу оторвать взгляда от пальцев Таллулы, когда та срывает стерильную упаковку.

Верджил крепко сжимает мою руку.

Не могу вспомнить, чтобы кто-нибудь держал меня за руку. Возможно, бабушка, когда тысячу лет назад переводила через дорогу. Но она делала это из чувства долга, а не для того, чтобы выразить сочувствие и поддержку. Это совсем другое.

Я перестаю трястись.

— Расслабься, — просит Таллула. — Это всего лишь большая гигиеническая палочка. — Она надевает пару резиновых перчаток и маску, велит мне открыть рот. — Я только проведу ею по внутренней поверхности твоей щеки. Это совсем не больно.

Через десять секунд она убирает палочку с ваткой и засовывает ее в небольшую пробирку, которую подписывает. Потом повторяет всю процедуру сначала.

— Долго ждать? — спрашивает Верджил.

— Если «рыть землю», то пару дней.

— Не знаю, как тебя и благодарить.

— Я знаю. — Ее пальцы взбираются по изгибу его локтя. — Я свободна, можешь пригласить меня на обед.

— Вот только Верджил занят, — вмешиваюсь я. — Вы же сами говорили, что записаны к врачу, забыли?

Таллула наклоняется ближе и шепчет, я, к сожалению, слышу каждое слово:

— У меня еще остались гигиенические палочки, если захочешь поиграть в больницу.

— Если опоздаете, Виктор, — снова вмешиваюсь я, — не успеете получить рецепт на очередную порцию своей «виагры».

Я спрыгиваю со стола, хватаю Верджила за руку и вытаскиваю из кабинета.

Свернув за угол, мы так громко хохочем, что, кажется, лопнем со смеху, не успев выбежать на улицу. После прислоняемся спиной к стене здания лаборатории «Джензиматрон», пытаясь перевести дух.

— Не знаю, убивать тебя или благодарить, — говорит Верджил.

Я искоса смотрю на него и сиплым голосом Таллулы произношу:

— Я знаю. Я свободна, можете пригласить меня на обед.

Мы еще громче заливаемся смехом.

А потом, перестав смеяться, одновременно вспоминаем, зачем мы, собственно, здесь и что на самом деле никакого повода для веселья нет.

— И что теперь?

— Будем ждать.

— Целую неделю? Можно ведь еще что-то сделать.

Верджил смотрит на меня.

— Ты упоминала, что мама вела дневники.

— Да. А что?

— Там могут быть какие-нибудь зацепки.

— Я читала их миллион раз, — возражаю я. — Там только исследования, касающиеся слонов.

— Возможно, она упоминала своих коллег. Или написала о возникших конфликтах.

Я сползаю по кирпичной стене и сажусь на тротуар.

— Вы продолжаете считать мою маму убийцей.

Верджил присаживается рядом.

— Быть подозрительным — моя работа.

— Если быть точным, — поправляю я, — это когда-то было вашей работой. Теперь ваша работа — найти пропавшего человека.

— И что дальше? — интересуется Верджил.

Я не свожу с него глаз.

— Неужели вы способны на такое? Найдете мне маму, а потом опять ее отберете?

— Послушай, — вздыхает Верджил, — еще не поздно, можешь меня уволить. Могу поклясться, что я тут же забуду и о твоей матери, и обо всех преступлениях, которые она способна или не способна была совершить.

— Вы больше не полицейский, — говорю я.

И тут же вспоминаю, каким осторожным он был в участке, как мы крались через служебный вход, вместо того чтобы войти с парадного и приветствовать своих коллег.

— А кстати, почему вы уже не служите в полиции?

Он качает головой и неожиданно уходит в себя, наглухо закрывается.

— Тебя, черт побери, это не касается.

В одну секунду все меняется. Кажется невероятным, что еще несколько минут назад мы смеялись. Он всего в десяти сантиметрах от меня, но до него так же далеко, как и до Марса.

Что ж, этого и следовало ожидать. Верджилу на самом деле на меня плевать, ему лишь бы только дело раскрыть. Почувствовав себя неуютно, я молча иду к машине. Сам факт того, что я наняла Верджила раскрыть мамины секреты, не дает мне права копаться в его тайнах.

— Послушай, Дженна…

— Я все понимаю, — перебиваю я. — Исключительно деловые отношения.

Верджил колеблется.

— Ты любишь изюм?

— Не очень.

— Может, сходим на свидание?

Я недоуменно таращусь на него.

— Я слишком юна для вас, друг семьи, — отвечаю я в том же тоне.

— Я не пытаюсь с тобой заигрывать. Просто повторяю тебе фразу, которой охмурил Таллулу, когда она чистила мне зубы, а я пригласил ее в кафе. — Верджил замолкает. — В свою защиту могу сказать, что в то время я был совершенно чокнутым.

— И это все, что вы можете сказать в свою защиту?

— Можешь придумать что-то получше?

Верджил усмехается и в ту же секунду становится знакомым мне Верджилом — между нами уже нет пропасти, которую я создала своими словами.

— Понятно, — отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал небрежно. — Это, наверное, худшая фраза, которой пытались охмурить девушку.

— В твоих устах она приобретает сакральный смысл.

Я смотрю на Верджила и улыбаюсь.

— Благодарю за комплимент, — отвечаю я.

Признаюсь вам, что иногда в моей голове брезжат какие-то воспоминания. То, что я списываю на кошмары, возможно, происходило со мной в действительности. А то, в чем я уверена на сто процентов, со временем меняется.

Взять, например, сон, который привиделся мне вчера ночью: мы с отцом играем в прятки, — я совершенно уверена, что это был не сон, а реальное воспоминание.