Но этот человек был небрит и смотрел недружелюбно, вероятнее всего, по другой причине. Ольга со своим опытом легко определила: перед ними не запойный алкоголик, даже не бытовой пьяница — просто очень злой, чем-то слишком расстроенный человек, которому именно теперь меньше всего хочется общаться не только с посторонними, стоявшими в дверях, но даже с собственной женой. Небритый поглядел перед собой осмысленно, пронзил каждого из троих лютым взглядом, словно прожег лазером, и выплюнул грубое:

— Кого надо?

— Онищук Людмила Петровна здесь живет? — спро сила Жуковская, в последний момент с трудом сдержав желание ввернуть милицейское словечко «проживает».

— Чего надо?

— Люда живет здесь?

— Вам какое дело?

— Мы звонили, — Ольга тут же уточнила: — Я звонила, разговаривала с матерью… Вашей супругой, наверное… Мама Люды, Татьяна Людвиговна…

— Я знаю, как звать Людкину маму, — огрызнулся небритый. — Какого милого вам всем от нас нужно?

Чего нас в покое не оставят?

— Может быть, разрешите войти?

— Нет. Пошли вон отсюда!

Мужчина попытался закрыть дверь. Ольга быстро двинула ногу вперед, как часто делала раньше. Но Юранд, также мгновенно оценив ситуацию, опередил Олю: живо отодвинув ее плечом, сунул ногу в твердом, крепком ботинке, вовремя помешав небритому запереть свою маленькую крепость. Только теперь Жуковская оценила этот поступок: ее туфли явно проигрывали по устойчивости обуви молодого поляка. Мужчина изнутри надавил сильнее, что грозило бы Ольге переломом или другой неприятной травмой. Ботинки Юранда, дизайном напоминавшие армейские берцы с высоким подъемом и мощным носком, натиск выдержали.

— Лапу убери! — гаркнул небритый.

— Надо поговорить! — повысила голос Ольга. — Мы же договаривались…

— Со мной никто не договаривался! Вас трое — вот и болтайте друг с другом! Забери копыто, я тебе сказал!

Выйду — сломаю, и ничего мне не будет!

Юранд, по-прежнему сохраняя молчание, в полсилы толкнул дверь плечом.

— Э! Я ментов вызову! — заорал мужик.

— Вряд ли, — вырвалось у Ольги. — Проще все-таки с Людой поговорить. Милиция, уважаемый, вам уже не поможет. Она вам уже не помогла.

— Ага! Вы все помогаете!

— Мы просто хотим поговорить, — повторила Жуковская.

— Пускай этот… лапу свою заберет! — не унимался небритый.

Изнутри послышался женский голос:

— Петя!

— Да! — рявкнул хозяин в ответ.

— Люди, правда, поговорить хотят. Не бушуй, пускай заходят.

— Я их не звал сюда! Чего им надо? Чего лезут в нашу жизнь? Мало Людке врачей вызывали? Теперь еще эти вот «долечивать» приехали! Идут они лесом, Танька, ясно тебе?

— ПЕТЯ! — прикрикнула женщина.

Давление изнутри ослабло. Теперь Юранд легко распахнул дверь и отступил, пропуская вперед Ольгу и до сих пор хранившую молчание Агнешку. Все трое вошли в небольшую и совсем неуютную прихожую. Петр Онищук, уперев руки в боки и поставив ноги чуть шире плеч, преграждал им путь, хотя и впустил на свою территорию.

— Не морочь людям голову, Петя, — сказала невысокая женщина в синих, явно мужских тренировочных штанах и турецком байковом халате на молнии. — Заходите, не бойтесь. Он у нас нервный в последнее время.

— Понятно, — произнесла Жуковская.

— Что тебе понятно, ты, курица?! — взвился небритый, но жена вновь повысила голос, и теперь с гневом смешалось отчаяние.

— Сколько можно? Все уже видели, какой ты страшный! Хватит уже, Петро, хватит! То на соседей кидаешься, то теперь вот на посторонних…

— Соседи мне теперь тоже никто! — огрызнулся Онищук.

— Ты скоро сам себе никем станешь! Иди полежи, твое любимое занятие! Давай, давай!

Скрипнув зубами и снова попытавшись прожечь незваных гостей взглядом, хозяин повернулся и, сгорбившись, удалился в недра стандартной трехкомнатной квартиры.

— Вы его уж простите, — вздохнула женщина. — Он после того случая и в самом деле с соседями разругался. У нас, знаете, как? Начинают: ага, дочка проститутка, легких денег захотела, конкурсы ей подавай. Что, говорят, красивее никого во всем городе нету? Знаете, — она понизила голос, — Петя с работы собирается увольняться. У нас тут и так с этим самым трудоустройством не очень. Зарплаты не киевские, понимаете… — В Киеве вряд ли выше, — вставила Ольга.

— Мы же не про это говорим?

— Верно, не про это. Почему увольняется?

— То же самое — из-за Людки. Только там мужики его жалеют и постоянно советуют набить морду ментам.

— Прямо-таки всем? — брови Ольги удивленно прыгнули вверх. — Вот так прийти в управление с дубинкой и начать молотить первых попавшихся милиционеров в форме?

— Вам смешно, — укоризненно заметила Татьяна Онищук. — А у нас тут весь город в шоке до сих пор.

Виноватых ищут, найти не могут. Ладно, люди не должны этим заниматься, милиция обязана. Так милиция же и не чешется! Они там все повязаны! Начнут искать тех, кто заправлял «Глянцем», — все полезет наверх! Им, ментам, тогда самих себя придется сажать. Когда такое бывало? Ой, чего мы стоим? Пойдем в кухню, что ли…

Кухня также оказалась стандартной и тоже не радовала уютом. Полное с верхом мусорное ведро стояло не в шкафчике под мойкой, где ему обычно хозяйки определяли место, а возле подоконника, на всеобщем обозрении. Стол был заставлен грязной посудой, которая, судя по всему, не уместилась в мойку. Татьяна попыталась исправить оплошность: быстро перегрузила тарелки со стола, заполнив теперь эмалированную мойку с верхом. Поискав и найдя серенькую тряпочку, женщина смахнула с поверхности стола хлебные крошки, кивнула, указывая гостям на табуреты.

— Извините. В последнее время все из рук валится.

На Людку — и вовсе смотреть страшно.

— Она дома?

— Дома. Сидит у себя в комнате, выходить не хочет. Вы мне звонили? — Татьяна повернулась к Жуковской. — Да. Я работаю в Киеве, но вообще-то местная…

— Знаю я тетку вашу, — махнула рукой Татьяна Онищук. — На базаре у нас стоит, с овощами. Это ж она договаривалась, а мы подруги. Так что решила вот уважить.

— Спасибо. Я — Оля, — напомнила она. — Это Агнешка и Юранд, польские коллеги. Мы хотели бы пообщаться с Людой. Конечно же, на условиях полнейшей анонимности. Это, кстати, наше главное условие. Можем даже подписать какие-нибудь документы о неразглашении…

— Отстаньте вы со своими документами, — отмахнулась Татьяна. — Верю я вам. Даже если бы не верила, все равно. Людка-то наша и так уже звезда… как говорится, на букву «пэ».

— Что это значит? — впервые за все время разговора подала голос Агнешка.

— Я тебе после объясню, — сказала Ольга, снова переключив внимание на собеседницу. — Так или иначе, фамилия вашей дочери нигде, ни в каком контексте упоминаться не будет. Даже имя поменяем. Нас, меня и моих польских коллег, интересует сама схема. Вы ведь не думали, что Люда была задействована в секс-индустрии?

Услышав слово «секс», Татьяна Онищук покраснела. Однако быстро взяла себя в руки, собралась с мыслями.

— Значит, там какая была ситуация. Людка — вроде как модель. Ее в рекламе снимали. Чтобы с мужиками за деньги… Я такого не знаю, но после всего этого… ну… вокруг «Глянца», у меня такие мыслишки вертятся. Но вот насчет того борделя, который зимой штурмовали, — нет, там ее точно не было!

Это Ольга знала. Приятели передали ей список всех одиннадцати задержанных там девушек, купленный у их товарища, работающего в розыске. Они же, коллеги, подобрали ей несколько красивых, профессионально сделанных фотографий Люды Онищук — одной из пяти тех, кто должен был представлять Волынь на «Мисс Украина» под эгидой агентства «Глянец».

— На самом деле тот, гм, бордель, о котором вы упомянули, пока нас мало занимает. Хочется больше узнать о работе «Глянца». Владелица-то в бегах. А Люда ваша, считайте, одна из пострадавших.

— Так и есть, — в голосе Татьяны впервые прозвучали деловые нотки. — Вы хотите интервью, правильно?