Во время того праздника Дэвид пришел к выводу, что ему повезло в жизни. Он сможет одновременно заниматься двумя делами, которые нравятся ему больше всего, — выращивать хлопок и играть в бейсбол. У него самые лучшие в мире родители, брат, сестра и бабушка. Дэвид был твердо в этом убежден, хотя его приятели из Уориков и Дюмонов могли поспорить с ним.

Сэм Дарроу и Ник Логан ждали его на поле, дрожа от холода и с нетерпением предвкушая возможность согреться в пылу игры. Позади них неясно вырисовывалась в сумраке заброшенная мельница. Ее контуры затуманивал пар, поднимающийся от воды, которая, благодаря бабьему лету, была куда теплее, чем холодный ночной воздух. Заброшенный пустырь возле мельницы и пруда местные мальчишки облюбовали много лет назад. Здесь они собирались для тренировок. Воскресная игра против юношеской команды из Маршалла должна была состояться в городском парке. Там есть эстрада для оркестра и достаточно места для зрителей.

Сэм и Ник были единственными мальчиками из всей команды, которые, набравшись храбрости, согласились незаметно от родителей сбежать из дома и встретиться рано утром, чтобы потренироваться. Дэвид знал, что Присцилла не одобряет его дружбы с ребятами «без положения». Его мать страдала снобизмом. Сэм и Ник не жили на Хьюстон-авеню, как другие члены команды. Они жили за городом. Их отцы не надевали сюртуки и жилеты, идя на работу. Отец одного работал кондуктором в «Южной тихоокеанской транспортной компании», а отец другого вкалывал на кожевенном заводе. Как и в его случае, отцы Сэма и Ника уже имели для своих отпрысков массу дел на всю субботу, с утра и до сумерек, а их матери ни за что бы не позволили детям покидать отчий дом после ужина, когда уже стемнело. Выскользнуть незамеченными им бы никак не удалось. В домах Дарроу и Логанов субботними вечерами полагалось купаться и чистить обувь, для того чтобы идти утром в церковь, а после посещать занятия в воскресной школе. Так что до завтрашней игры у них оставался лишь один шанс поиграть в бейсбол — сегодня на рассвете. Другого просто не было.

— Привет, ребята! — крикнул Дэвид, чувствуя, как улыбка расползается по его замерзшему лицу.

Мальчишки тоже заулыбались. Всем хотелось поскорее приняться за дело. Сегодня Сэм собирался тренировать точность броска, Нику хотелось набить руку в отражении мяча битой, а Дэвиду — вдоволь побегать по полю. Это было то, в чем каждый из них преуспел. Они были самыми лучшими игроками в команде.

Забрезжил рассвет. Подростки сбросили с плеч куртки. Дэвид надел на руки кожаные перчатки, которые совсем недавно начали шить для тех, кто работает в поле, и у которых он обрезал «пальцы». Ник встал в стойку, замахнувшись битой. Сэм в свою очередь принял стойку питчера. Дэвид должен был ловить и бегать за мячом.

С первого же раза бита Ника отбила мяч высоко над головами питчера и Дэвида, и тот приземлился где-то в темноте на берегу пруда.

— Отличный удар! — воскликнул Дэвид, помчавшись за мячом прежде, чем тот успеет исчезнуть из вида. — Ударь так же пару раз завтра, и мы победим!

Черт, где он? Дэвид вглядывался в темноту, которую сгущали раскинувшиеся над головой кроны кипарисов. Кожаный бейсбольный мячик коричневого цвета скрылся где-то в покрытой росой высокой траве. Потерять его пареньку совсем не хотелось. Этот мяч производства компании «Спалдинг» отец подарил ему на Рождество. Именно этим мячом они собирались играть завтра. Парень услышал, как один из приятелей кричит ему: «Дэвид! Будь осторожен! Там могут быть змеи!» Кажется, это Ник. А потом он увидел мяч и потянулся за ним левой рукой, не защищенной перчаткой. Дэвиду не хотелось мочить ее в росе.

Слишком поздно парень заметил черную тень опасности, потревоженную мячом. Дэвид в ужасе замер. Водяная змея сделала выпад. В полумраке сверкнули ее белые зубы, а потом вонзились в тыльную сторону его руки. Челюсти змеи мертвой хваткой вцепились в его плоть. Дэвид свободной рукой оторвал ее от себя и отбросил подальше в пруд. Паренек слышал, как змея с плеском упала в воду. Спотыкаясь, он бросился назад, подальше от опасного места, не отводя взгляда от ранок, из которых уже выступила кровь. Прошло всего несколько секунд, а ему уже казалось, что его рука попала в раскаленные угли костра.

Мальчики, крича, бросились ему навстречу.

— Меня укусили, — произнес Дэвид, ощутив во рту металлический привкус.

Он чувствовал, что сердце стучит в груди как-то не так. Дышать стало больно. Перед глазами все поплыло. Его стошнило.

Дэвид услышал крик Сэма:

— Боже! Боже!

Последней его мыслью было то, что он так и не сможет завтра сыграть.

Глава 80

После похорон ранним утром Томас поехал верхом к Сомерсету и слез с лошади, как только взобрался на холм, где покоился его отец. Листва красного дуба окрашивалась в осенние тона. То же можно было сказать и о деревьях сумаха, ниссы лесной и пекана, которые росли среди сосен, обрамляющих ведущую к плантации дорогу. Томас думал о том, что весь остаток его жизни оранжевое золото октябрьского утра будет воскрешать в его памяти непрошеные воспоминания о том роковом дне, еще до восхода солнца, когда младший сын встретил свою смерть. Томас снял шляпу и присел на корточки перед могильным камнем. Вглядываясь в надпись на нем, мужчина вспоминал разговор между матерью и отцом, который случайно подслушал двадцать два года назад.

Моя мама предрекла, что на Сомерсет падет проклятие за ту жертву, которую я принес ради своего тщеславия, ради того, чтобы стать владельцем собственной плантации. Я не придал ее словам никакого значения. Но потом случился выкидыш… После рождения Томаса у тебя снова был выкидыш… а потом… ты уже не могла забеременеть. И когда мы потеряли Джошуа…

Томас до сих пор помнил преисполненный душевной боли голос отца, когда он сознавался матери:

После этого я начал думать, а не прокляты ли мы на самом деле… не наказаны ли за ту сделку, которую я заключил с дьяволом… за эгоистичную и злонамеренную торговлю, которую я вел ради владения землей…

Томас мотнул головой, отгоняя мысль о том, что смерть сына имеет хоть какое-то отношение к проклятию, но не мог. Он часто приезжал сюда, везя с собой свои опасения, тревоги, надежды, победы, но чаще всего ища защиты и спрашивая совета, как будто отец на самом деле смог бы ответить Томасу из могилы. После посещения места упокоения отца он обычно ощущал облегчение на сердце, обретал уверенность в себе и ясно видел путь, по которому следовало двигаться. Сегодня Томас приехал в поисках утешения, желая избавиться от нелепого подозрения, начавшего терзать его душу с той минуты, как его сына, уже полумертвого, доставили домой, но, глядя на надгробный камень, мужчина понял, что приехал не туда, куда следовало бы.

Перед мысленным взором Томаса предстал его отец — такой, каким он его запомнил: высокий, стройный, уверенный в себе мужчина, на сильном, красивом лице которого годы оставили отпечаток мудрости. Взгляд прямой и немигающий. Сегодня, впрочем, в этом взгляде ясных зеленых глаз Томас не заметил подтверждения своим надеждам. Сайлас Толивер не собирался заверять сына, что семейного проклятия не существует. Как раз напротив.

Неоспоримым оставался тот факт, что, подобно отцу, он пожертвовал счастьем другого человека ради своих личных интересов. Томасу пришлось жить, сожалея об этом, что само по себе являлось достаточно сильным проклятием. Иногда, особенно в последнее время, мужчине казалось, что Присцилла его ненавидит. Часто Томас задумывался над тем, что жизнь его жены сложилась бы куда счастливее, доведись ей выйти замуж за человека, который на самом деле любил бы ее. Он украл у Присциллы счастье и за это осужден расплачиваться своим собственным счастьем. Но могла ли «эгоистичная и злонамеренная» сделка, заключенная им во имя Сомерсета, привести к смерти Дэвида? Конечно же нет. Мужчины берут себе в жены женщин, клянясь любить их до гроба, а потом их дети умирают. Никаких злых чар тут нет. У Анри и Бесс погибла дочь, а у Джереми и Камиллы — сын. Они что, тоже прокляты?