– Ты спасёшь её, Теодора Лайен!

Мне казалось, что я проснулась от этого голоса, но на самом деле вокруг царила тишина. В пещере стало темней, потому что эльхангоновые кристаллы светились совсем слабо. Саннид по-прежнему дремал у входа, а прислонившись к нему, спала Ламия – лохматая, в окровавленной одежде. Опьяневшая от недавнего боя и выпитой крови. Ладно хоть умылась.

Стоило мне пошевелиться, как она открыла свои тёмные глаза, в которых мерцали красные огоньки, и широко зевнула, обнажив маленькие острые клыки.

– Я пыталась проникнуть в её сны, но не смогла, – сказала она. – Не хочу тебя огорчать, но боюсь, что она там, где царство сна вплотную подходит к царству смерти. Это не значит, что она вот-вот совершит туда переход, но я не могу вызвать её из той глубины, куда она сама посмела нырнуть. Она взяла на себя больше, чем положено смертному. Может, боги потому и не отпускают её, размышляя, стоит ли ей возвращаться в мир людей. Сегодня я узнала, что одни жители Хангар-Тану мечтают о пробуждении Спящей Девы, а другие боятся этого, ибо мир изменится. С её пробуждением он непременно изменится, а люди там так всего натерпелись, что вообще боятся перемен. Ты не представляешь, что там творилось, в Сан-Виргине… Центр города разрушен почти полностью. И элитные кварталы. Бедные кварталы уцелели, и многие узрели в этом божественную справедливость. Твои друзья до сих пор переправляют людей на Пандиону. Теми, старыми, вратами. Это медленно, но теперь спешить особенно некуда. Уцелевшие урмиане смылись. Неизвестно, правда, навсегда ли… Подруга королевы в ярости, что упустила эту… Самую главную из этих виргиан.

– Магистру?

– Ну да… Что ты собираешься делать? – спросила она, видя, как я осторожно беру Дию на руки.

– Нам надо в святилище. Там статуя Дианы. Она хранит часть какого-то из её тонких тел. Аменемхет говорил, что Ка… Я не особенно в этом разбираюсь. Не знаю, насколько это поможет, но надо вернуть ей хотя бы это. В настоящее время статуи там нет, но это святилище – единственное место, где я могу бывать не только в настоящем. Эой Аменемхет сделал этот храм неуязвимым в одной из пространственно-временных точек прошлого. Я сейчас не могу перемещаться во времени, даже оттуда, ты сама знаешь, но Аменемхет говорил, что это место особое. Этот храм связывает мир живых и мир мёртвых, бытие и небытие, а также иное бытие, которое не жизнь, но ещё не смерть. Я ещё точно не знаю, что я должна сделать, но чувствую – мы обе сейчас должны быть там.

– Я с тобой.

«И я… – это произнёс Саннид. Мы не знали, когда он проснулся. – Если ты не возражаешь».

Здесь недавно рассвело, и солнечные лучи скользили по лику статуи, делая его настолько живым, что становилось страшно.

«Сфинкс с твоим лицом охраняет её в этом царстве безвременья, – задумчиво сказал Саннид, обойдя храм. – У меня такое чувство, что скоро всё сдвинется с мёртвой точки. Я вижу то, что в моём мире называли нао… Нет, суннао, неполное нао. Часть тонкого тела принцессы, которое сохранилось здесь благодаря этому изваянию, сделанному явно очень одарённым мастером. В том своём мире я был великим магом. И сейчас во мне отчасти пробудилось то, что я когда-то умел. Наверное, благодаря той материи, в которой я провёл столько лет. Кажется, я знаю, как вернуть Дии суннао…»

Огромный лев долго смотрел на статую. Потом мы с Ламией увидели, как окутавший её солнечный свет замерцал золотыми искорками, после чего приобрёл очертания человеческой фигуры и отделился от изваяния. На какое-то время оно да и всё помещение храма оказались в тени – как будто неожиданно возникший невидимой заслон не пропускал сюда солнечное сияние, которое окружало святилище со всех сторон. Свет скоро вернулся. Сначала он струился с одной стороны – от двери появления. Или ложной двери, как её ещё называли древние египтяне. Будучи ложной для нас, живых смертных, это была дверь для Ка. Сидя на полу храма и держа Дию в объятиях, я смотрела как засветилось украшавшее эту дверь изображение двойного льва. На мгновение мне даже показалось, что она приоткрылась – совсем чуть-чуть. Полоска света между её створками вспыхнула, но её тут же заслонила светлая фигура, которая слилась с образом, отделившимся от статуи. Всё это произошло очень быстро, наверное, за пару секунд – и храм снова наполнился светом, заставив волосы Дианы засиять ярче золота. А в следующее мгновение она вздохнула. Сердце её забилось сильнее, но сколько я ни звала её, покрывая поцелуями её лицо, она так и не открыла глаза. Она по-прежнему спала, хотя этот сон уже не был так глубок.

«Всё-таки её тонкое тело неполное», – грустно констатировал Саннид.

– Разумеется, если одну из оболочек спалили, – сказала Ламия. – Да-а, жаль, что Доримена не добралась до этой их… мегестры. Или мегистры? Кажется, она была готова порвать её голыми руками. И уверена, у неё бы это получилось, хоть у неё и нет моих ногтей. Подожди, Терри, мы что-нибудь придумаем. Ей ведь уже лучше…

– Саннид, а нельзя взять часть моего тонкого тела и отдать ей? В нашем мире есть доноры. Люди, которые дают другим людям, умирающим, свои органы, кровь… Тонкими материями у нас там не владеют, но, может, ими тоже можно поделиться, чтобы спасти умирающего.

«Не знаю, никогда ничего такого не делал. Я, конечно, могу попробовать, но, если не получится, я могу тебе сильно навредить…»

– Мне плевать…

«А мне нет. Не кипятись. Я ведь могу навредить вам обеим. Надо подумать. Твои тонкие оболочки тоже довольно подвижны, особенно та, что отвечает за пространственно-временные связи с окружающим миром. Если даже и можно при помощи одного из твоих тонких тел восполнить недостаток её аналогичного тела… Нет, я не знаю, как это сделать».

– А я, кажется, знаю, – оживилась вдруг Ламия. – Во всяком случае, можно попробовать. Это очень древняя магия. Я этим не занималась, но… Видите этот кулон у неё на шее? Астерий сделал ей его, поместив маленького золотого скарабея в эльхангон. Это обычный эльхангон, не подземный, но энергия тану нам сейчас и не нужна. Думаю, этот камень сможет сыграть в обряде ту роль, какую когда-то играла священная смола, рецепта изготовления которой я не знаю. Почему-то я уверена, что этот камень в данном случае сгодится. Фигурка скарабея расплавилась, когда та злобная тварь сожгла её вместе с находящейся в ней оболочкой Дианы, но Астерий вернул скарабею форму и сделал этот амулет сильнее, заключив его в эльхангон. Когда-то я общалась с египетскими мудрецами. Они говорили, что скарабей – символ возрождения, а также символ сердца, поэтому фигурку скарабея вставляли мумии в грудь после того, как оттуда извлекали смертное, подверженное тлению сердце. Скарабей – божество утреннего солнца, а оно сейчас как раз утреннее… Да, я знаю, это всё основано на вере людей, живших очень давно, но Терри, это был очень мудрый народ…

– Я знаю! Я давно уже поняла, как много значит вера. И что легенды порой оказываются ценней и правдивей научных трактатов. Что нужно сделать?

– Ты согласилась бы отдать ей своё сердце?

– А ты сомневаешься?

– Нет, но я должна была спросить. Это часть обряда…

«А он безопасен?» – осторожно поинтересовался Саннид.

– Нет, – призналась Ламия. – Но Терри очень сильная, и я надеюсь, она справится. Она выживет.

«Как бы я ни привязался к этой золотоволосой принцессе, мне бы даже ради неё не хотелось губить другого хорошего человека…»

– Никто не погибнет, Саннид, – твёрдо сказала я. – Ламия, что нужно делать?

– Учти, это будет больно.

– Учла. Не будем терять время.

– Ложись рядом с ней, – велела Ламия. – Так, чтобы вы обе были на солнце. И обнажи левую грудь.

Она сняла кулон с Дианы и положила его мне на грудь. Эльхангон, засверкав в солнечном луче, сразу стал горячим. Ламия заговорила на языке, который я бы не поняла, если бы на мне не было чудо-серёжки:

– О скарабей, оживи в лучах нового, только что родившегося солнца и проникни в сердце этой женщины, полное любви. Соединись с ним, стань на время единым целым с этим сердцем, чтобы потом отдать часть его силы той, кого она любит…