Директор в раздумьи вторично перечитал телеграмму.
— Земля трепещет в ожидании… — прошептал он про себя с задумчивой и печальной улыбкой.
Медленно и тяжко ползло время под гнетом все ниже нависающей над скорбной Землей темной массы.
Директор снова подошел к телескопу, чтобы еще раз отметить угол склонения кометы. Но едва он взглянул, — из груди его вырвался крик.
С лихорадочной поспешностью начал он набрасывать на бумагу формулы и цифры.
Прошел еще час. Он снова проверил положение кометы и снова принялся за вычисления. Затем одним прыжком очутился у телеграфа.
Старые руки сильно дрожали, когда он взялся за ручку аппарата, — но протелеграфировать ему надо было всего несколько слов.
И только исполнив этот долг, он в изнеможении упал на кресло перед своим письменным столом.
IV
Но вот наступил роковой час… Д-р Штейнвег посмотрел на свой карманный хронометр…
— Еще 34 минуты и 52 секунды — сказал он Ганне Родбах, стоявшей рядом с ним, плечо к плечу, у окна своей комнатки в мезонине. — Ровно 3 часа!..
— Не смотри больше на часы, милый, — шепнула она. — Время и без того пройдет достаточно быстро… для тебя и для меня и для всех нас…
И с невыразимым ужасом она вглядывалась в чернеющее перед ней и над ней небо. Зловещий круг казался, в силу оптического обмана, полым внутри — и эта полость опускалась все ниже зияющей черной бездной, готовой жадно втянуть в себя трепетную Землю…
Гигантское тело все больше и больше затягивало небо… вот оно совсем затянуло солнце!..
Мертвый, страшный свинцовый свет полного солнечного затмения все окутал собой, делая еще более зловещими последние минуты.
Насыщенная электричеством атмосфера разряжалась нескончаемыми раскатами грома. Ветер выл, сотрясая порывами все на своем пути. Посыпался град огромными частыми льдинами.
Часы на далекой башне показывали 3 часа 34 минуты… обостренное зрение Штейнвега отчетливо различало значки… Еще только несколько секунд…
Огромный черный шар застлал собой все небо н только по окружности его непрерывно сверкали, переливаясь, как северное сияние, короткие, яркие вспышки, точно ореолом окружавшие шар…
— Благодарю тебя еще раз, Эрвин, за то, что ты со мной… Обними меня крепче, любимый!..
Она поцеловала его. Он заглянул ей в глаза долгим, глубоким, скорбным взглядом.
Вдруг лицо ее, смертельно бледное в свинцовом сумраке, озарилось светлым лучом…
Что это?.. Прорвавшийся подземный огонь?.. Или пламя из мировых пространств, готовое расплавить, испепелить Землю?..
Нет, это был первый и робкий солнечный луч…
Штейнвег вынул часы… Было 3 часа 37 минут 29 секунд… почти тремя минутами больше…
Что же это? Ошибка в вычислении? Столкновение произойдет позже?.. Но нет; — сбоку уже снова проглянуло солнце… небо яснеет, яснеет…
Да что же случилось?!..
Короткая телеграмма, полученная правительством за несколько секунд до ожидаемого столкновения из П.-й обсерватории, содержала всего несколько слов:
«Столкновение избегнуто внезапным отклонением Земли с своей орбиты за несколько часов до катастрофы. Причины неизвестны. В 3 34' 52'' „комета“ будет уже на расстоянии 100 миль от земли.
Земля была спасена в последний критический миг…
В числе пожеланий, принесенных директором своему другу и сотруднику в день его свадьбы, было одно, которое доктор Штейнвег свято исполнил: чтобы расцветшее сердце его осталось верно прежней святыне — науке. Счастье любви, восторжествовавшей почти на обломках всяких надежд, не помешало Штейнвегу отдаться прежним научным трудам, — и уже через несколько недель он представил академии наук свою работу — исследование «О причине несостоявшегося столкновения между кометой 3-го августа и Землей».
Автор доказывал, подтверждая свое мнение подробными вычислениями, что внезапное отклонение Земли от своей орбиты произошло просто под влиянием обратного толчка, произведенного на земной шар внезапным извержением сотен кратеров в цепи Андов. Доклад его заканчивался следующими словами:
«Какое это было блестящее и грандиозное подтверждение извечного закона борьбы ва существование! Как во всем живом мире опасность пробуждает к жизни дремлющие силы организма или понуждает их к новой деятельности, — так и мать-Земля наша напрягла в грозный момент борьбы за свое существование все свои дремлющие, бесчисленными тысячелетиями накопленные силы, чтобы противопоставить их врагу способом самым простым, но и самым действительным, — и этим обеспечила нашим поколениям возможность дальнейшего развития на новые миллионы лет. Ибо только в безостановочном развития, в бесконечном строительстве — в эволюции — заключается вся тайна и весь смысл жизни.
Рай — не в прошлом, а в будущем!»
Последняя фраза рукописи была написана женской рукой, — рукой Ганны Штейнвег, для которой эта заключительная мысль была полна не только бодрой философской веры, но и глубокого радостного личного значения.
Шпион с Марса
— Вот одна из наших вчерашних фотографий Марса, — сказал мистер Лампленд, один из ассистентов Флагстафской обсерватории в Аризоне, выходя из темной комнаты и показывая мистеру Лоуэлю, директору обсерватории, только что проявленную пластинку.
— Это первая или вторая? — спросил м-р Лоуэль, осторожно взяв стеклянную пластинку за края и рассматривая ее на свет.
— Первая, но и вторая скоро будет готова, — она уже в ванне, фиксируется.
— Фотограф наш, кажется, мастер своего дела; как вам кажется, м-р Лампленд?
— Да, по-видимому. У него много странностей, правда, но с ними можно примириться во внимание к его толковости.
— По-моему, ему превосходно удалось охватить тончайшие световые оттенки. Или вот, — не правда ли, оно яснее и отчетливее вышло, чем на прежних наших пластинках?
— Вы говорите о блуждающем пятне, м-р Лоуэль? — спросил ассистент, тоже пристально всматриваясь в фотографию Марса.
— Ну да, об этом загадочном блуждающем пятне на поверхности Марса, как будто изменяющем с течением времени свой наклон к южному полюсу. Ведь на каждом нашем снимке оно оказывалось на новом месте.
— Будем надеяться, что следующие снимки дадут нам возможность разгадать эту блуждающую загадку. Пока она кажется мне еще необъяснимее каналов, возбуждающих столько споров.
— Не понимаю я упорства тех, кто их отрицает. Достаточно посмотреть на наши фотографии, чтобы исчезло всякое сомнение. Человеческий глаз еще может ошибиться, но фотографическая пластинка не обманет!
Он отдал пластинку ассистенту, который бережно поставил ее для просушки, а сам подошел к гигантскому рефрактору.
— Поправлен ли уже объектив, м-р Лампленд?
— Конечно, м-р Лоуэль, — и я думаю, что дальнейшие наши снимки докажут, что введение этих световых фильтров для лучей известной длины волн будет иметь огромное значение в смысле уловления мелких подробностей и большей отчетливости снимков.
— Будем надеяться, что они помогут нам и в разгадке этого блуждающего пятна.
Ассистент вернулся в темную комнату, где работал при слабом свете красного фонаря поступивший накануне на службу фотограф, мистер Феррум.
Это был необычайно хилый юноша, почти мальчик еще. Но при тусклом красном свете лицо его казалось странно старым; кожа, похожая на пергамент, казалась прозрачной и сквозь неё просвечивала сеть кровеносных сосудов. Широкая черная повязка, покрывавшая верхнюю часть его лба, еще усиливала общее отталкивающее впечатление…
Но дело свое он, по-видимому, знал отлично. Ассистент Лампленд вынул вторую, зафиксированную пластинку из ванны и на минуту отвернул белую лампочку, чтобы рассмотреть ее. Как изумительно ясно выделялась ледяная вершина южного полюса на окружающем ее тускло-сером фоне!