— Уходите, ради Бога! — с сердцем сказала я. — В нашем доме не должно быть людей, которые способны говорить такие страшные вещи… Жаль, что нет Яна и Ральфа; они живо выпроводили бы вас.

— То, чего я ищу в вашем доме, не вделано ведь в стены, — насмешливо произнес он. — Я могу и не мозолить вам глаз и ушей. Прощайте пока, тетушка. Благодарю за гостеприимство!

После его ухода я отправилась сообщить о нашем разговоре Сузи, но ее не оказалось дома. Сопровождавшие Черного Пита кафры, наверное, сказали ему, куда она пошла, судя по тому, что он сразу отыскал ее и опять стал говорить ей о своей любви. Потом он даже потребовал, чтобы она поцеловала его. Это, понятно, очень рассердило ее, и она наговорила ему дерзостей. Но он был не из робких и хотел поцеловать ее насильно. Она с силой оттолкнула его и пустилась бежать.

— Поцелуй за тобой, прекрасная девица! — крикнул он ей вслед. — Без этого я не расстанусь. Я знаю, что ты любишь английского найденыша, но меня это нисколько не смущает. Женщина может любить многих в своей жизни: умрет один — явится другой на его место.

— Что вы хотите этим сказать, хеер ван Воорен? — с ужасом спросила Сузи, невольно остановившись.

— Ничего особенного… Только помни, что ты поцелуешь меня раньше, чем думаешь!

И действительно, эти последние слова его сбылись очень скоро.

В долине между горами, на расстоянии часа езды от нашей фермы, и близ дороги, которая вела к ферме Черного Пита, жила знахарка Сигамба. Эта женщина не принадлежала ни к одному из транскейских или соседних племен, но явилась в нашу сторону с севера. Это была небольшого роста, здоровая, хорошо сложенная девушка с кожей темно-красного цвета. Маленький рост ее заставлял думать, что она бушменка, но это впоследствии оказалось неверным. Кафрские женщины вообще очень безобразны, а Сигамба была прямо недурна. У нее были тонкие и приятные черты лица, белые зубы, большие, удивительно умные глаза и целая копна черных курчавых волос на голове.

Эта странная девушка, которой было уже лет тридцать, жила с нами по соседству несколько лет, занимаясь знахарством, — и надо сознаться, довольно успешно. Она составляла разные наговорные зелья и лекарства и лечила от всех болезней, особенно домашний скот. Говорили, что она даже отлично умела предсказывать судьбу. Кроме того, она пользовалась — даже между бурами — репутацией лучшей «вызывательницы дождя» и предсказательницы начала и конца наводнений, бурь и тому подобных явлений природы. Благодаря этим занятиям она понемногу приобрела себе хижину и маленькое стадо.

Ян несколько раз посылал к ней заговаривать скотину. Сначала мне это очень не нравилось (я вообще не люблю никакого колдовства, считая это грехом), но потом, видя, что она всегда помогала, я примирилась с этой необходимостью.

У Сузи была маленькая рыжая собачка, которую ей подарили еще щенком ночевавшие у нас путешественники. Они сказали, что эта собачка очень хорошей породы. Через неделю после описанного мной посещения нас Черным Питом собачка эта, которую Сузи очень любила, чем-то захворала. Недолго думая, Сузи уложила ее на мягкой подстилке в корзину и велела нести одному из наших кафров, а сама села на лошадь и отправилась к Сигамбе. Хижина знахарки была так расположена в конце долины, посреди обросших деревьями холмов, что человек, незнакомый с местностью, с трудом нашел бы ее.

Подъехав к жилищу Сигамбы, Сузи увидела сначала стадо овец и коз, пасшихся под наблюдением нескольких кафров. В стороне ютилась хижина знахарки, едва видная из-за громадного дерева. Под этим деревом лежала почти совершенно обнаженная Сигамба со связанными назад руками и закинутой вокруг шеи петлей веревки, один конец которой был переброшен через сук дерева. Перед ней, грубо хохоча, стоял Черный Пит, а вокруг него расположилась группа кафров и полубелых людей из тех, которые не хотят ничего делать и таскаются с фермы на ферму, выпрашивая гостеприимства под предлогом дальнего родства или прямо во имя милосердия, и живут до тех пор, пока их не прогонят. Я слыхала, что таких людей в Европе зовут паразитами, то есть живущими за чужой счет. Название это, по-моему, очень меткое.

Сначала Сузи хотела было повернуть назад, испуганная видом Черного Пита и всей этой картины, но потом устыдилась своей трусости и решила остаться. Она смело подъехала к Питу, который, очевидно, задумал что-то ужасное против несчастной знахарки, и резко спросила его:

— Ради Бога, скажите мне, минеер, что тут у вас происходит?

— А, мисс Сузанна! — воскликнул он. — Вы пожаловали как раз вовремя и сейчас будете присутствовать при казни этой воровки, которая приговорена к повешению судом.

— Судом! — с негодованием повторила Сузи, оглядывая толпу, в которой не было ни одного порядочного лица. — Уж не сами ли вы разыграли тут роль судей?… Что сделала Сигамба?

— Живя из милости на моей земле, она украла у меня часть стада и скрыла в дальнем ущелье, — отвечал Пит. — Это доказано свидетельскими показаниями. Вот и сейчас мои овцы и козы пасутся с ее скотиной… Вы сами можете убедиться в этом по моим клеймам. Я полевой надзиратель здешнего округа, и потому, разобрав это дело по закону, нашел, что воровка подлежит смертной казни.

— А позвольте спросить вас, минеер, — смело сказала Сузи, — давно ли закон допускает обвинителя быть и судьей, да еще в своем собственном деле? О, я теперь не удивляюсь, почему англичане так дурно говорят о бурах и кричат на весь мир о нашем жестоком обращении с туземцами. Вы поступаете не только не по закону, а напротив, творите полное беззаконие. За это вас накажет Бог, если вам удастся избежать правосудия людей.

— Вы правы, молодая госпожа, — заговорила Сигамба совершенно спокойным голосом, доказывавшим, что она не чувствует ни малейшего страха, — этот приговор — действительно преступление, совершаемое из мести, и я должна поплатиться жизнью за то, что этот человек полон зла. Я женщина свободная и никому не сделала ничего дурного во всю свою жизнь. Я только помогала больным людям и больной скотине. Хеер ван Воорен говорит, что я из милости живу на его земле, но это неправда: я плачу ему за этот клочок и не нахожусь у него в рабстве. Потом он говорит, что я увела его овец и коз, — и это неправда: он сам приказал своим людям перемешать их в ущелье с моим маленьким стадом, чтобы иметь против меня улику и повесить меня в отместку за… одно дело. Но я прошу вас, молодая госпожа, не беспокойтесь из-за такого низкого существа, как я; уезжайте скорее отсюда, вид смерти не для вас.

— Нет, я не уйду! — крикнула Сузи и, сойдя с лошади, подошла к Питу. — Если я и уеду, то только для того, чтобы направить против вас, хеер ван Воорен, тот закон, над которым вы так нагло издеваетесь! Слышите?

Слова Сузи сильно смутили Черного Пита и его сообщников. Само по себе повешение этой знахарки, уличенной в краже, не было особенным преступлением, так как буры часто сильно страдали от воровства кафров и поневоле должны были прибегать к самосуду в своих пустынях. И вообще в то время мало обращалось внимания на справедливость или несправедливость белых по отношению к кафрам. Но если белый же обвинял перед властями, жившими в Капштадте, своего соплеменника в самовольном убийстве невинного туземца, то дело получало другой оборот и могло очень худо кончиться для обвиняемого.

Черный Пит отлично понял, что если Сузи исполнит свою угрозу и донесет на него, то ему несдобровать. Но он не хотел показать, что испугался ее угроз, и вместе с тем задумал воспользоваться удобным случаем, чтобы унизить ее при всех и отомстить за то, что я недавно почти выгнала его из нашего дома.

— Что эта воровка уличена и присуждена к смертной казни по закону, я могу доказать вот этим протоколом, в котором все записано и который подписан всеми, кто умеет писать, — сказал Пит, вынимая из кармана какую-то бумагу. — Я закона не нарушил, и потому ровно ничего не боюсь. Самосуд существует у буров не первый день; без него они не могли бы и жить здесь, среди этих разбойников-кафров. Но в угоду вам, милая девушка, я готов подарить этой черномазой колдунье жизнь — с двумя условиями. Во-первых, она должна отдать мне, в вознаграждение за беспокойство, все, что имеет: хижину, скарб и скот. Согласна ли ты на это, колдунья?