Мадемуазель Ламбер. Да.
Председатель. И я сказал ему, что мне надоело их шушуканье у меня за спиной. Я сказал ему, что плачу генеральному секретарю не за то, чтобы он рассказывал о моих делах своему прежнему патрону.
Господин Ласери. Это так, мадемуазель?
Мадемуазель Ламбер. Да.
Господин Ласери. Нам хотелось бы знать, было ли произнесено по этому поводу слово «шпионаж»?
Мадемуазель Ламбер. По-моему, нет. Я не помню.
Председатель. Было, надо это признать! Я прямо заявил, что мне надоело видеть, как за мной шпионят в пользу Женера. Да, я сказал это. Я сожалею об этом, господин Брюннер.
Господин Брюннер. Не стоит об этом говорить! Я вас слишком хорошо знаю, чтобы не понимать, что такие слова в ваших устах не имеют столь серьезного значения, как можно было бы подумать.
Председатель. Вы не отнеслись бы к ним трагически?
Господин Брюннер. Нет, не думаю.
Господин Ласери. Не можете ли вы пояснить, что именно помешало бы вам отнестись трагически к этим словам господина председателя? Не хотите ли вы сказать, что у него несколько горячий, несколько… непосредственный темперамент, и потому иногда слова увлекают его далеко за пределы его собственной мысли?
Господин Брюннер. Да. Скажем, так.
Господин Ласери. Теперь, мадемуазель, я хотел бы поставить вам тот же вопрос. Работая с господином председателем, вы его хорошо знаете. Не думаете ли вы, что в данном случае слово «шпионаж» можно истолковать как простой оборот речи? Не смущайтесь. Отвечайте откровенно.
Мадемуазель Ламбер. Я думаю, что да.
Господин Ласери. Я вам охотно верю, тем более что вы даже забыли, что это слово было произнесено. Мы знаем об этом только благодаря честности нашего председателя. Ну вот, тучи уже начинают рассеиваться. Тому доказательство хотя бы позиция господина Брюннера. При своем блестящем уме господин Брюннер, очевидно, понял, что должен заставить умолкнуть страсти. Поблагодарим его за это. Совет возложил на меня миссию, которую я по мере сил выполнял, но я сомневаюсь, есть ли надобность продолжать.
(Общее одобрение.)
Господин Этьен. Конечно, продолжайте! Имеются четыре вопроса, а вы поставили всего лишь один. Вы должны задать все вопросы, а не только те, которые вам нравятся.
Председатель. Вы на этом настаиваете? Вы в самом деле, на этом настаиваете? Предупреждаю вас, вы об этом пожалеете.
Господин Этьен. Почему?
Председатель. Потому что, помнится, я обрушился на вас по поводу ваших отношений с Морелем.
Господин Этьен. Неправда. До нынешнего дня вы никогда не говорили со мной о Мореле.
Председатель. Я утверждаю, что я обвинил вас в том, что вы снабжаете сведениями Мореля, и вы на это ничего не ответили. Раз вы стоите на своем, извольте немедленно объясниться на этот счет.
Господин Этьен. Я объяснюсь, когда захочу. Мадемуазель, было или не было произнесено имя Мореля во время нашего разговора?
Господин Ласери. Вам не надо отвечать на этот вопрос. Вы должны отвечать только на вопросы, которые я вам задаю.
Господин Этьен. Было ли произнесено это имя?
Мадемуазель Ламбер. Нет. Я не помню этого.
Господин Ласери. Можете ли вы утверждать, что оно не было произнесено?
Господин Ласко. Можете ли вы это утверждать?
Господин Ласери. Мы просим вас сохранять спокойствие, полное спокойствие. Пусть вас не выводит из равновесия разгоревшийся спор. Он далеко не так серьезен, как это кажется. В конце концов, возможно, что господин председатель ошибается, что он не в тот день говорил о Мореле с господином Этьеном. Если вы считаете своим долгом утверждать это, говорите смело.
Мадемуазель Ламбер. Нет, я не могу этого утверждать.
Господин Этьен. О ком мы говорили?
Господин Ласери. Призываю вас к порядку, господин Этьен! Мадемуазель, припоминаете ли вы хотя бы одно слово, произнесенное во время этого спора, которое задевало бы честь господина Этьена? Будьте осторожны, мадемуазель, это важный вопрос. Подумайте, не торопитесь отвечать. Честь человека — это не шутка. Я говорю, разумеется, не о тех слегка запальчивых словах, которые могут быть брошены в пылу спора, но о которых тут же забывают. Я говорю о тяжелых обвинениях, которые высказываются серьезно, обдуманно, уверенно, с явным желанием повредить, нанести страшный удар, способный навсегда погубить честь другого. Перед вами человек, господин Этьен… о, подумайте, заклинаю вас! То, что вы скажете нам, будет означать, может ли еще этот человек высоко держать голову…
Господин Этьен. По-моему, это не стоит под вопросом.
Господин Ласко. Ваша честь в ее руках, неужели вы этого не понимаете?
Господин Ласери. Вы нам скажете, запятнана ли честь этого человека, притом так серьезно, так непоправимо, что это может отразиться на всей его жизни, на его исключительной карьере, одной из самых блестящих в послевоенные годы…
Мадемуазель Ламбер. Нет. Нет.
Господин Ласери. Скажите нам, вышел ли он обесчещенным из спора, свидетельницей которого вы были?
Мадемуазель Ламбер. Нет.
Господин Ласери. Значит, ничего подобного не было, не так ли? Благодарю вас. Мы вам признательны.
Господин Этьен. Не можете ли вы перейти к серьезным вопросам?
Господин Ласери. Дорогой Этьен, вы только что слышали, как беспристрастный свидетель утверждал, что ваша честь не была задета. Таким образом, напрашивается вывод, что вы до смешного раздули совершенно безобидные слова. Вы говорили нам об обвинениях, о клевете, и вот к чему все это сводится.
Господин Ласко. Господин Этьен, по-видимому, очень щепетилен в вопросах чести. Но он упускает из виду, что такое совет. Совет не может больше терять на него время. Мы здесь не для того, чтобы разбираться в уколах, нанесенных его самолюбию.
(Общее одобрение.)
Господин Этьен настаивает на том, чтобы мадемуазель Ламбер сообщила, что было сказано о его отношениях с господами Мабори и Дандело.
Господин Оэттли. Это излишне. Я завтракал с господином Эрекар. Мне известно, что он думает по этому поводу. Утверждение мадемуазель, что господин Этьен отнюдь не подвергался обвинениям, которых заставляли нас опасаться его слова, в достаточной мере успокаивает господина Эрекар. Я заявляю от его имени, что излишне входить в подробности.
Голоса. Очень хорошо! Очень хорошо!
Господин Этьен. Мадемуазель, вы знаете, о чем я хочу говорить. И вы знаете, что речь идет не о пустячной ссоре, как вам это изобразили. Вы знаете: меня обвинили в том, что я продался перекупщикам предприятия Массип. Вы ведь чувствуете всю низость этих разглагольствований о чести, этого шантажа, которому вас подвергли, ссылаясь на мою честь? Вы знаете все это, не так ли?
Господин Ласери. Вы не обязаны отвечать господину Этьену.
Господин Этьен. Нет, она должна отвечать. И это она тоже знает. Она должна отвечать, даже если вы не хотите ее слушать. Нужно говорить. Вы это знаете, не правда ли, мадемуазель? Тем более что они не хотят вас слушать. Нужно. Чего бы вам это ни стоило. Для них это не очень опасно. Они правы, когда говорят, что это не так уж важно. Они сумеют приспособиться к истине. Они сумеют приспособить истину к истине в их понимании. А я — нет. Нужно говорить. Сейчас. Нужно!..
И тут наступило нечто худшее, чем одиночество: ощущение пустоты.
Марк понял, что торопил себя самого, что в порыве чувств, столь же внезапном и безрассудном, как тот, что толкнул его против Женера, он вдруг решил ускорить свое собственное движение к пропасти, падения в которую, он знал, ему уже не миновать. Он слушал себя, словно говорил не он, а кто-то другой. Он видел, и, быть может, только он один и видел, что его слова, поток которых он уже не помышлял остановить, непоследовательны, бессвязны, лишены смысла, хотя, приходя ему на язык с такой непреложностью и с такой удивительной легкостью, они, казалось, подчинялись какому-то неведомому порядку — перевернутому порядку, господствующему в сновидениях. Он заметил, что, упоминая о людях, которые смотрели на него, ерзая на стульях, о членах совета, к которым принадлежал и Ласко, такой маленький, что, сидя, не доставал ногами до пола, он говорил «они». Ему еще казалось вполне законным требовать, чтобы Кристина Ламбер покинула их спокойный мир ради мрака, который окружал его. Он больше не думал о себе. Казалось, он хотел в некотором роде спасти ее, спасти от них и заставить, наконец, понять не их игру, которую она и без того видела, а ту истину, что она не может, не должна участвовать в этой игре.