Как выяснилось, нам повезло — водитель и его помощники оказались честными людьми. Когда начало светать, водитель прочитал утренние молитвы, которые назывались Салят Уль Фейр, и громко объявил, что мы спустимся с горы, потому что та дорога лучше.

— Иншаллах (если на то будет Божья воля), эта дорога будет легче, и мы доберемся до Пешавара к полудню, — сказал он.

Радуясь, что все обошлось хорошо, мама велела нам поблагодарить Аллаха за то, что он позаботился о нас. Теперь дорога была менее пыльной. Вскоре мы доехали до маленького пакистанского городка, за ним была ровная дорога. Мне уже не нужно было держаться за борт грузовика, чтобы не выпасть из кузова. Моя кожа стала сухой от ветра, а волосы все еще воняли отвратительным лекарством от вшей, но я чувствовала себя лучше. Дорожная пыль больше не беспокоила меня — за долгие сутки в горах я привыкла к ней, и свежий воздух, как и гладкая асфальтированная дорога, казались чем-то непривычным.

Наконец-то мы добрались до автобусной остановки, где местные жители продавали хлеб, но пыль, которой я наглоталась, заглушила мой аппетит. Там мы сменили наш российский грузовик на меньший, японский, на котором должны были проделать остаток пути до нашей цели — Пешавара. Пакистанские военные, охранявшие границу, знали, что мы беженцы, незаконно приехавшие в Пакистан, но между ними и водителями была договоренность. Наш водитель заплатил им, и мы продолжили путь. У нас был номер телефона друга моего отца, который жил в Пешаваре, и когда мы позвонили ему, он сообщил нам, где остановился отец. Когда мы приехали на место, отец уже ждал нас.

Я привыкла видеть его гладко выбритым, пахнущим лосьоном после бритья и одетым в современный костюм. Раньше он всегда улыбался, но сейчас выглядел постаревшим и осунувшимся. На нем была традиционная темно-зеленая одежда — шаровары и туника. Мои родители обнялись и долго так стояли, не в силах сдержать слезы. Мы, девочки, тоже плакали и прижимались к отцу. Наш братик тогда был еще слишком маленьким, чтобы понять смысл происходящего, а младшая сестра даже не проснулась. После этого отец несколько часов просидел, держа ее на руках. Она долго не просыпалась, мы заволновались, но мать сказала, что долгая дорога утомила ее и она должна отдохнуть. Отец в присутствии остальных женщин поблагодарил мою мать за то, что она сумела благополучно вывезти детей, и назвал ее настоящей героиней.

Наконец я получила возможность принять горячий душ и сменить одежду. Запах лекарства от вшей пропал, как и сами паразиты. Думаю, пыльная дорога убила их вернее всяких лосьонов. Вечером моя маленькая сестра проснулась, мама выкупала ее и накормила, а потом мы поужинали традиционным пловом с ягненком и шпинатом. Еда показалась мне невероятно вкусной, я была на седьмом небе от счастья после встречи с отцом, но, вспоминая тот вечер, я понимаю, что не могла вполне осознать, как мы рисковали, чтобы добраться туда. Сейчас я часто благодарю Аллаха за то, что он оберегал нас во время нашей долгой поездки в старом грузовике.

После ужина жена друга моего отца подошла к моей матери.

— Дорогая сестра, ты понимаешь, что теперь ты в Пешаваре?

Моя мать ответила, что она, конечно же, понимает это.

— Сестра, ты должна знать, что наша жизнь сильно отличается от той, которую вы вели в Кабуле, — сказала эта женщина.

Моя мать не поняла, что она имела в виду, и попросила объяснить.

— Наши обычаи очень строгие, а твои дочки одеты неподобающим образом. Им нужно носить хиджаб и закрывать лицо.

Когда моя мать начала протестовать, говоря, что мы еще дети, хозяйка ответила, что в Пешаваре мы считаемся взрослыми женщинами и нам опасно появляться на людях в той одежде, в которой мы ходили в Кабуле.

На следующий день, пока отец искал квартиру, которую мы могли бы снять, мать пошла на базар и купила нам традиционную одежду. Первый раз в жизни я ощутила, что такое неравенство. В Кабуле правила, налагаемые на женскую одежду, не сильно ограничивали нас. Я вынуждена была покрывать голову шалью, когда выходила на улицу, а когда шла в школу, то одевала длинный черный хиджаб, но мне все же позволяли носить джинсы, брюки, а также блузки и свитера. Я привыкла к брюкам, а теперь мне приходилось носить шаровары. Хоть я не имела ничего против них, сама мысль о том, что я обязана делать что-то, была мне противна. Я спросила, могу ли я носить джинсы с традиционной туникой, но мне сказали, что это невозможно. Самым ужасным было то, что я должна была носить шаль, которая называлась чадра и полностью скрывала мою голову и лицо так, что видны были только глаза. Для одиннадцатилетней девочки это было слишком. Такая одежда была привычной для пакистанских женщин и девочек, но не для меня. Во времена коммунистического режима в Афганистане, в моем раннем детстве, женщины не должны были следовать строгим правилам в одежде. Потом пришли моджахеды и заставили женщин носить хиджаб черного цвета — это относилось даже к беженкам. Я замечала, что моджахеды по-разному относятся к афганским и пакистанским женщинам. Они презирали афганок, называя их «кабулис», имея в виду, что те были жительницами страны, не придерживавшейся всех законов ислама и не налагавшей на женщин строгих ограничений. Любой, кто видел нас, сразу понимал, что мы беженки — нам приходилось носить черный хиджаб, в то время как местные жительницы могли носить одежду любого цвета при условии, что их головы покрыты.

Пешавар расположен в северо-восточной части Пакистана, у границы с Афганистаном. Это одна из наиболее традиционных провинций страны, где следуют заветам ислама. Женщины и мужчины не общаются между собой, если они не принадлежат к одной семье. Мальчики и девочки ходят в разные школы, на празднике мужчины и женщины находятся в разных комнатах. По сравнению с другими городами Пакистана, такими как Исламабад, Карачи и Лахор, в Пешаваре проповедуют наиболее традиционную форму ислама.

Через какое-то время я и мои сестры заметили, что местные мужчины в упор рассматривают нас, и мы, испугавшись, решили измениться и вести себя как взрослые женщины. В то время мы делили дом с другой афганской семьей, и все мы размещались в двух комнатах. Теперь у меня не было собственной комнаты и даже кровати — мы стали жить, как простые люди. Моя жизнь дочери министра осталась в прошлом. Мы были бедны, и мой отец по-прежнему искал работу. В том возрасте я еще не понимала, что мои родители делают все возможное, чтобы улучшить нашу жизнь. Мы с сестрами часто жаловались, что еда здесь невкусная, что мы не привыкли спать на полу. Мать требовала, чтобы мы перестали ныть, напоминая, что мы должны благодарить Всевышнего за то, что остались живы. Когда я вспоминаю о том, через что она прошла, сохранив всех своих детей живыми и здоровыми в военное время, то думаю, что, если бы мне довелось снова оказаться в подобной ситуации, я постаралась бы поддержать ее. Сейчас я понимаю, что она сильная женщина, и вижу в ней пример для подражания.

Вскоре мы с сестрами начали ходить в школу для беженцев, и хотя я скучала по нашему дому в Кабуле, жизнь в Пешеваре была намного лучше, чем в последнее время в Афганистане, когда мы не знали, переживем очередную бомбежку или нет. Постепенно я привыкала к жизни пешаварской школьницы, и мои вкусы стали меняться. Я старалась выглядеть лучше и, несмотря на то что была вынуждена все время носить традиционную одежду, я выбирала ту, что была сшита из тканей ярких расцветок и более современную. Но в школе мне приходилось постоянно ходить в черном. Наша школа финансировалась Саудовской Аравией, страной, поддерживавшей моджахедов и строго следующей законам традиционной формы ислама. Мне было очень сложно учить арабский язык, несмотря на то что я могла читать на нем. Я знала, как правильно произносить арабские слова, благодаря чтению Корана, но понятия не имела о грамматике и значении слов. Когда приходило время экзамена по арабскому языку, я всегда плакала, потому что мне было очень тяжело выучить его.

Мой отец все же нашел работу — стал участвовать в образовательной программе, запущенной британской вещательной корпорацией Би-би-си. Он писал пьесы, которые звучали в эфире на радио для беженцев, и ему хорошо платили, поэтому нам удалось снять отдельный дом в хорошем районе Пешавара. После этого мой отец решил, что мы с сестрами должны учить английский, так как был уверен, что он пригодится нам в будущем. Теперь мы не только в школе изучали английский язык, но и занимались с репетитором. Это стоило нашему отцу больших денег, но он решил сделать все от него зависящее, чтобы мы получили хорошее образование.