— Ты так думаешь? От Леха до Шринагара довольно далеко.

Бруно вздохнул:

— «Довольно далеко» — это в хорошую походу, сегодня Шринагар так же далеко, как и Южная Америка.

— Я даже не знаю, заезжали ли они так далеко на запад. Но это вполне возможно. — Меир снова вспомнила о фотографии.

— Думаю, можно спросить у друзей отца. Если мы одновременно окажемся в Дели, обязательно зайдем к ним в гости.

Их взгляды снова встретились.

— С удовольствием, — сказала Меир.

Повара наконец закончили готовить ужин. Маленькая девочка разложила еду по жестяным тарелкам и начала раздавать их всем сидящим в кухне. Бруно пошел за своей порцией и по пути посмотрел в окно — узнать, что с погодой. Вернулся он с посеревшим лицом.

— Выбраться будет нелегко, — мрачно произнес он.

Глубокий снег блокирует горные дороги в обоих направлениях. Меир представила, какую работу нужно проделать, чтобы расчистить их. Один из водителей посмотрел на Бруно, пожал плечами и красноречиво махнул рукой.

— Очень плохо. Очень рано, — пробурчал он.

Бруно кивнул.

— Очень плохо, — согласился он и сел на свое место. — Даже в Швейцарии мы испытываем большие проблемы во время сильных и внезапных снегопадов, что уж об Индии говорить.

Вспомнив недавний разговор с Карен, Меир спросила:

— Ты родился в Женеве?

Взгляд Бруно потеплел, он даже придвинулся ближе — наверное, обрадовался возможности поговорить о родине.

— Сейчас я живу в равнинной части Швейцарии. Вынужден был переехать из-за работы. Я инженер. Но мой настоящий дом, мои корни в горах. Родился я в Бернском Оберланде[24], рядом с Гриндельвальдом[25]. Знаешь, где это?

— Нет.

Меир будто выключили. Наверное, у нее случился приступ клаустрофобии. Она почти не слушала собеседника, думая, что находится в крошечном помещении, из которого нельзя выйти наружу. Меир представила себе залитые солнцем альпийские луга и темные ели.

— Расскажи мне.

— Моя семья занималась сельским хозяйством, — начал он. — Летом они выгоняли коров на альпийские пастбища. Зимой там было море снега.

Меир внимательно слушала. Ей было тепло. Бруно рассказывал о своем доме, о мелочах, которые знакомы любому человеку, выросшему в деревне. Конечно же, в каких-то деталях их воспоминания расходились, но у Меир возникло странное чувство, будто она и Бруно провели детство вместе. Бруно очень любил Швейцарию и скучал по родным местам. Он не говорил об этом прямо, но интонация и грустный взгляд выдавали его с головой. Меир вспомнила Уэльс. В этот миг она поняла, что у нее больше нет родного — во всех смыслах этого слова — дома, что в небытие канул важный фрагмент ее жизни.

Бруно рассказал о тайных тропах, которые вели через альпийские перевалы и соединяли долины. В начале девятнадцатого века только фермеры знали об их существовании. Они были бедными людьми, и когда первые туристы начали посещать Альпы, Беккеры и их соседи быстро поняли, что могут стать проводниками и зарабатывать на этом неплохие деньги. До тех пор никто и подумать не мог, что по горным тропам и скалам можно карабкаться только ради удовольствия. Добраться в соседние деревни, чтобы найти работу, или продать сыр, или, возможно, совершить паломничество в отдаленную святыню — такие мотивы были понятны простым деревенским жителям, но альпинизм ради развлечения или абстрактной научной цели — это не укладывалось в их головах. С каждым годом путешественников и ученых становилось все больше и больше. Они поднимались по тропам, которые давным-давно проложили местные, а после триумфального покорения очередной вершины разъезжались по домам писать о своих успехах и составлять каталоги находок. Известия о чудесных Альпийских местах быстро разошлись по Европе. Вскоре не только спортсмены и ученые, но и богатые туристы облюбовали этот уголок Швейцарии. Беккеры были первыми среди тех, кто начал предлагать им профессиональные услуги проводников.

— Мой прадед, например, был гидом у Эдуарда Уимпера[26], — сказал Бруно.

Меир вынуждена была признать, что ничего не знает об Уимпере. Бруно удивленно поднял брови.

— Англичанин. Он первым взошел на Маттерхорн, ему помогали проводники из Церматта[27]. На спуске случилась трагедия, четверо погибли, но сам Уимпер остался жив. Он потом часто приезжал в Оберланд, и всегда его гидом был Кристиан Беккер. В двадцатых годах уже мой дед Виктор продолжил традицию. Он и его клиент попытались покорить северную стену Эйгера. Они попали в страшную бурю. Виктор спас того альпиниста. Другим повезло меньше.

— Ты, наверное, гордишься предками.

— Да, — кивнул Бруно.

— А я почти ничего не знаю про альпинистов, — призналась она, по потом вспомнила кое-что. — В Лехе, на европейском кладбище, я видела мемориальную табличку. Там упоминалась Нангапарбат.

Меир вспомнила название горы, но совершенно забыла имя погибшего.

Бруно пришел на выручку:

— Меттью Форбс. Математик из Кембриджа. Выдающийся молодой человек.

— Ты тоже видел табличку?

— Да, я был там. Экспедицию на Нангапарбат вел швейцарец по имени Райнер Стамм. Это его спас мой дед на Эйгере. После тех событий они стали хорошими друзьями.

Значит, и у нее, и у Бруно были причины посетить кладбище. Похоже, благодаря истории связь между ними стала еще крепче. Может, дело было в снеге или в коньяке, эффект которого значительно усиливался на высоте, но она сейчас представляла, как легонько кладет голову на плечо Бруно Беккеру, а потом прижимается к нему всем телом. Она посмотрела на Бруно и со смешанным чувством удовольствия и страха поняла, что он фантазирует о том же. Она выпрямилась и прислонилась спиной к холодному камню. Бруно тоже сел прямо. Оба принялись внимательно изучать свои тарелки с тушеной бараниной. Меир попробовала блюдо, Бруно последовал ее примеру. Они одновременно ощутили специфический, весьма неприятный вкус баранины. Бруно плотно сжал губы.

— Ты был прав насчет бобов, — хихикнула Меир.

Рис и темно-коричневый дхал[28] едва ли можно было назвать съедобными.

— Нужно запить, — сказал Бруно и снова открыл флягу с коньяком. — Теперь твоя очередь рассказывать о себе.

Меир не испытывала в этом затруднений благодаря выпитому коньяку. Она начала с первого, что пришло в голову:

— После смерти отца мы с сестрой и братом решили продать старый дом. Я выросла в этом доме. Непростое решение, но у нас не было возможности присматривать за ним. Мы бы приезжали только на выходные, а все остальное время дом стоял бы пустым. Там было бы грустно, пыльно и куча паутины. Но я до сих пор чувствую связь с этим местом. Сегодня почему-то особенно остро почувствовала.

— Понимаю, — тихо сказал Бруно, — продолжай.

Меир рассказала ему о последних днях в доме. Ни с кем, кроме него, она не решалась говорить об этом. Если кто-то расспрашивал ее, она отнекивалась и уверяла, что все в порядке.

Эйрлис и Дилан ушли раньше. Эйрлис сложила вещи в машину (еле все поместилось), положила папку и список на переднее пассажирское сиденье и уехала первой. Дилан открыл для нее ворота. Эйрлис покинула отчий дом без лишних сантиментов, словно вычеркивая очередной пункт из своего списка. Меир и Дилан остались стоять во дворе. Она посмотрела на гнездо, которое свил дрозд в ветках белой сирени. Дилан взял ее за руку.

— Не грусти, — сказал он.

— Это светлая грусть, — отозвалась она. — Мы были счастливы здесь, правда?

— Ты про детство?

Дом, двор, лужайка перед крыльцом — все напоминало о минувших деньках.

Меир сама ответила на свой вопрос:

— Да, очень счастливы, только вот не понимали этого тогда.

Они рассмеялись: в детстве Меир ненавидела жизнь в деревне. Дилан поцеловал ее в лоб и тоже уехал. Меир была рада возможности провести еще несколько часов наедине со старым домом. Она прошлась по пустым комнатам, закрыла все двери. В кухню залетел шмель, Меир выпустила его на волю, а потом сама вышла на улицу, устало прислонилась к каменной стене, окружавшей сад. Она посмотрела на серые стены, на желтые кляксы мха на крыше, на окна, как будто вырезанные ножом в толстых стенах, на весь дом, который цеплялся за склон холма и так долго простоял на этой земле, что издали его можно было принять за обломок серой скалы, торчащий на зеленой лужайке. У Меир осталось еще одно дело. Она перелезла через стену, воспользовавшись тем же выступом, который помогал ей в детстве убегать вместе с Диланом в поля. Она прошла по высокой мокрой траве мимо холма, который облюбовало стадо овец, и направилась прямо к небольшому леску.