Многие недолюбливали эту компанию. Особенно шофер Коля.

— Михалыч совсем спятил, — с издевкой говорил он. — Устроил зоопарк. Подождите, медведь подрастет, наведет шороху. Сараи начнет ломать, задирать коров.

Но у ребят Черный был любимцем: они кидали ему пряники, печенье. Кое-что перепадало и Белому. Черный не жадничал и, если угощение падало ближе к его другу, никогда за ним не тянулся.

За лето медвежонок сильно подрос, но никакой агрессивности не проявлял. По-прежнему, большую часть времени они с Белым проводили около склада и дома Михалыча, а иногда подходили к столовой. Он стал совсем ручным — брал угощение из рук и в благодарность облизывал детские пальцы.

Но однажды осенью случилась неприятность. Одна девчушка кормила его пряниками, и он, забывшись, слегка потеребил ее лапой — не медли, мол, отдавай все сразу, — и нечаянно царапнул ладонь ребенка. Увидев кровь, мать девчушки заголосила на весь поселок. Поблизости оказался шофер Коля; размахивая руками, он расшумелся:

— Я ж говорил! Я ж предупреждал! Это первая ласточка! Еще не то будет! Спохватитесь, поздно будет.

О случившемся узнали в райцентре, и власти дали команду «пристрелить медведя».

То утро было необыкновенно светлым — за ночь выпал снег. Черный, подчиняясь невидимым механизмам природы, уже натаскал в ящик прутьев и сухих трав, уже утаптывал подстилку, готовясь залечь в спячку, и тут приехала милиция. Михалыч с Белым отлучились на почту и не видели, что произошло.

Услышав голоса Черный вылез из ящика и уставился сонными глазами на людей. Его нос был перепачкан кашей, которой накануне Михалыч кормил своих приемышей. Черный думал, ему принесли новое угощение, но вдруг увидел яркие вспышки, услышал оглушительные выхлопы и сразу почувствовал острую боль в груди. Несколько секунд он еще сидел, стонал, недоуменно смотрел на людей, а в него все палили. Потом Черный заревел и, пытаясь сбить жар в груди, повалился на снег, стал кататься на животе, трясти головой… и постепенно затих.

…Увидев друга мертвым, Белый окаменел, потом истошно завыл, забился в ящик и двое суток из него не вылезал. А на третий день его точно заменили: он перестал отлучаться от дома Михалыча и зло рычал на всех, кто бы ни проходил мимо.

— Он сбесился, этот кобель, — громогласно заявил шофер Коля.

Слух о том, что Белый подцепил бешенство, разнесся по всему поселку. Чтобы уберечь собаку от расправы, Михалыч посадил Белого на цепь у крыльца, но однажды обнаружил цепь пустой. Вначале Михалыч подумал — кто-то отстегнул ошейник и сдал Белого собаколовам, но, съездив в райцентр, узнал, что на живодерню он не поступал. И тогда Михалыч решил, что Белый сам разогнул карабин, связывающий ошейник с цепью.

Белый исчез из поселка так же внезапно, как и появился. Иногда Михалыч думал, что пес не вынес унизительного сидения на цепи и, обидевшись на него, Михалыча, предпочел полуголодное существование в окрестных лесах. А иногда Михалычу казалось, что Белый отправился на поиски тех, кто убил Черного, хотел отомстить за друга.

Щенок

Дать имя человеку — проще простого. Обычно родители над именем ребенка долго голову не ломают. Раньше давали имя в честь святого, в день которого ребенок появился на свет, или в честь знаменитого родственника — с надеждой, что потомок станет не менее знаменитым. Потом стали называть детей в честь великих строек; например — Днепрогэс. В те времена некоторые родители, пытаясь быть современными, заходили слишком далеко — нарекали отпрысков Трактором, Шестеренкой.

Теперь некоторые молодые родители, желая пооригинальничать, дают звучные иностранные имена или полузабытые, древнерусские, но большинство, к счастью, выбирают самые обычные. Именно к счастью, иначе трудно представить сложный букет из ребячьих имен, где-нибудь в саду (в детском саду, разумеется), где Винтик соседствовал бы с Ромашкой, Сталина с Лютиком. Это не букет, а бездарный винегрет. Настоящий букет — это Алеша и Оля, Таня и Дима. Просто, красиво и благозвучно. Короче, дать имя человеку не так уж и сложно, выбор большой, а фантазия у родителей, как правило, недюжинная.

Совсем другое — придумать кличку животному. Скажем, собаке. Это нешуточное дело. Здесь одной фантазии мало. Необходимо учитывать родословную или внешний вид и характер животного, и даже его таланты. Нельзя же, к примеру, белую дворняжку назвать Клякса. Ну, Хризантема, ну Белка — еще туда-сюда, но Клякса — просто нелепость. Или взять и записать в паспорте огромного волкодава — Тузик. Это оскорбительно для такой собаки, и вообще издевательство над ней. Кличка должна соответствовать животному и быть короткой. Длинные клички плохо воспринимаются животным на слух. Не случайно, Джульбарса чаще зовут сокращенно — Джуля, а Викторию — Вика.

Немаловажная вещь — характер животного. Никак нельзя веселому, ласковому щенку давать свирепую кличку. Или глупого пса (такие крайне редко, но встречаются — обычно у хозяев, не блещущих умом) звать Сократом, который, как известно, был великим человеком.

Придумать хорошую кличку животному — дело тонкое и крайне ответственное. Вот поэтому мы с фотографом Игорем долго ломали голову, никак не могли придумать кличку одному щенку, этакому лопоухому существу, которое неожиданно у нас появилось.

Игорь фото-художник, снимает исключительно пейзажи — я называю его «видовик». В то лето фотограф решил поснимать Рыбинское водохранилище и пригласил меня с собой за компанию, сказал, что на водохранилище можно «вдоволь отдохнуть и набраться впечатлений» (на самом деле я выполнял роль подсобного рабочего — таскал его кофр и треногу, пока он выбирал «нечто живописное, колоритное, выразительное», но все же я и отдохнул, и набрался кое-каких впечатлений).

Как-то утром мы направились к лодке, чтобы походить на ней вдоль берега — мастер живописной натуры решил сделать снимки «с воды» — и вдруг посреди деревни увидели щенка с висячими ушами. Он был разношерстный, нескладный, с дурашливым взглядом. Переваливаясь с боку на бок, подбежал к нам, завилял хвостом. Мы погладили его и пошли своей дорогой, а он поплелся за нами. У причала мы встретили местного мальчишку Антона, нашего приятеля.

— Чей щенок? — спрашиваем.

— Ничей, — ответил Антон. — Он был у туристов. Они здесь жили в палатке и щенок от них сбежал. А когда туристы уехали, объявился.

— А как его зовут? — поинтересовался я.

— Не знаю, — Антон пожал плечами.

Мы решили взять щенка с собой на съемки, и пока укладывали фототехнику в лодку, придумывали ему кличку.

— Давай назовем ее Маруся, — предложил мастер пейзажей. — Во-первых, она девица, а во-вторых — для деревенской собаки и имя должно быть деревенским.

— Лучше назвать Анфиса, — сказал я. — Звучит как-то.

— Не-ет, плохо, — протянул фотограф. — У меня была знакомая с таким именем — жуткая женщина… Прямо не знаю, как ее назвать. Вспоминается множество имен, но все неважнецкие.

Так ничего и не придумав, мы посадили щенка в лодку и поплыли. Наша ушастая подружка сразу освоилась в лодке: схватила щепку и стала ее подкидывать.

— Надо же, такая игрунья! — умилялся фотограф, пока я работал кормовым веслом. — И совершенно не боится качки! Прямо-таки морская душа. Назовем-ка ее Капитан! Или — Салака!

— Грубо! Режет ухо! — поморщился я и стал перечислять собачьи клички, которые приходили на ум: — Берта, Ника, Франческа, Изольда…

— Избито! Банально! С претензией! — махал рукой фотограф и, высматривая на берегу «колоритное и выразительное», рассуждал: — Имя должно быть простым и романтичным. А ты — Берта, Франческа! Куда тебя все уводит? Не надо нам богинь, но и всяких Пеструшек не надо. Ищи что-то среднее. Золотую середину.

В тот день фотограф сделал особенно удачные снимки и на обратном пути торжествовал:

— Собачонка принесла мне удачу. Странное дело — обычно женский пол на кораблях приносит несчастье, а мне сегодня повезло как никогда. Я запечатлел штук пять эффектных видов.