— Как ее зовут? Расскажите о ней.
Я присел на скамейку, стал рассказывать. Девчушка внимательно слушала, но еще более внимательно слушал спасенный нами пес. Его взгляд потеплел. Он представил себя на месте Шарика — он уже не шастал по помойкам, не мок под дождями, его уже не гнали из подъездов и никто не смел в него стрелять. У него был хозяин.
Белый и Черный
Тот поселок расположен у подножия гор, вершины которых теряются в дымке. К поселку плотной массой подступают леса. До райцентра, где работает большинство посельчан, около пятидесяти километров, но дорога хорошая, усыпана щебенкой и гравием. В ненастье над поселком, зацепившись за горы, подолгу висят грузные облака, зато в солнечные дни меж домов тянет ветерок и остро пахнет хвоей.
Первым в поселке появился Белый, молодой длинноногий пес с ввалившимися боками. Он был белой масти, с желтой подпалиной на левом ухе, один глаз зеленовато-коричневый, другой — голубой, почти прозрачный. Эти разноцветные глаза придавали ему выражение какого-то невинного целомудрия. Позднее, когда он прижился в поселке, все заметили его застенчивость в общении с людьми и робкое почтение в общении с местными собаками. Никто толком не знал, откуда он взялся. Одни говорили, прибежал из райцентра, другие — из соседнего поселка, находящегося по ту сторону гор.
Первые дни Белый, словно загнанный отшельник, обитал на окраине поселка, в кустах, только изредка вкрадчиво подходил к домам, жалобно скулил, несмело гавкал. Случалось, ему выносили объедки, но чаще прогоняли — у всех были свои собаки. С наступлением осенних холодов Белый облюбовал себе под конуру большой дощатый ящик около заброшенного склада. В этом ящике когда-то доставили в поселок трансформатор, а потом за ненадобностью выбросили.
Рядом со складом находился дом бывшего сторожа Михалыча. За свою долгую жизнь Михалыч так и не обзавелся семьей, не устроил быт, даже обедал в поселковой столовой. Он вел скрытный образ жизни, брал книги в библиотеке райцентра, втайне писал и посылал в городскую газету фенологические наблюдения, но их всегда возвращали. Эти наблюдения Михалыч излагал в форме размышлений. «Возьмите любой куст, — писал он. — В нем заключается весь мир. В нем полно разных букашек, и у них своя вражда и своя дружба. У них все, как у нас. И страсти и трагедии…»
Михалыч начал подкармливать Белого, и как-то незаметно они сдружились. Во время затяжных дождей Михалыч пускал собаку в дом и, прихлебывая чай, подолгу беседовал с ней.
— Ну что, Белый, намыкался? Эх ты, бедолага. Вот так твои собратья шастают по поселкам, ищут себе хозяина, не знают, к кому прильнуть, кому служить, а их гоняют отовсюду. Народ-то какой пошел — не до вас. Все норовят подзаработать побольше, забивают дома добром, точно все в гроб возьмут. А жизнь-то, она ведь короткая штука, и оставляем-то мы после себя не вещи и деньги, пропади они пропадом, а память о себе и дела наши добрые.
Пес сидел около ног Михалыча, смотрел ему в глаза, ловил каждое слово; то вскакивал, топтался на месте и, отчаянно виляя хвостом, улыбался, то замирал, и в его разноцветных глазах появлялись слезы.
— Ну, ну, не плач, — теребил собаку за загривок Михалыч. — Не дам тебя в обиду.
Освоившись у Михалыча, Белый окреп, раздался в груди, стал держаться уверенней, случалось даже, облаивал прохожих, давая понять, что на складе появилась охрана.
Белый сильно привязался к Михалычу. С утра сидел на крыльце и прислушивался, когда тот проснется, а заслышав шаги и кашель, начинал вертеться и радостно поскуливать. Михалыч открывал дверь, гладил пса, шел в сарай за дровами. Белый забегал вперед, подпрыгивал и весь сиял от счастья. После завтрака Михалыч доставал рюкзак, брал ведро — собирался в лес за грибами и орехами; заметив эти сборы, Белый нетерпеливо вглядывался в лицо Михалыча, так и пытался выяснить, возьмет его с собой или нет?
— Ладно уж, возьму, куда от тебя денешься, — успокаивал его Михалыч, прекрасно понимая, что с собакой в лесу спокойней.
В полдень Михалыч ходил на почту, потом в столовую, и пес всюду его сопровождал. Но ближе к зиме Белый внезапно исчез.
— Думается, загребли твоего пса, — как-то обронил Михалычу шофер Коля. — Намедни фургон ловцов катал по окрестности. И правильно. Надобно отлавливать одичавших псов. Нечего заразу всякую разносить. Они ж вяжутся с лисицами, а у тех чума, лишай.
Коля слыл бесстрашным мужчиной, поскольку водил свой «газик» на бешеной скорости, входил в столовую, толкая дверь ногой, и говорил зычно, с присвистом. Он был суетливый, носил вызывающе яркие рубашки и галифе.
— Ловцы щас демонстрируют новое изобретение, — возвестил Коля с довольной улыбочкой. — Душегубку. Вывели выхлопную трубу в фургон и, пока катят в райцентр, травят собак газом. Быстро — раз, два и готово.
— Дурак ты, — буркнул Михалыч, брезгливо поджав губы. Потом постоял в раздумье, осмысливая изощренные методы убийства животных, и заспешил к автобусу, проклиная «разных, начисто лишенных жалости».
— Тоже мне, сердобольный нашелся! — крикнул ему вслед Коля.
Михалыч приехал в райцентр на живодерню.
— Если собака с ошейником, ждем хозяев три дня, а если без ошейника, усыпляем, — объяснил Михалычу мужик с оплывшим лицом. — Поди в загон, там вчера привезли партию. Там есть пара белых. Может, один твой кобель.
В загоне, предчувствуя неладное, одни собаки жались к углам и тяжело дышали; другие стояли, обреченно понурив головы, и только судорожно сглатывали; третьи отчаянно бросались на решетку. Михалыч смотрел на собак, и его сердце сжималось от сострадания.
Белого среди узников не было.
Он появился весной. Заливаясь радостным лаем, несся из леса к дому Михалыча, а за ним, смешно переваливаясь, семенил… медвежонок. Бурый медвежонок с черной лохматой головой.
— Где ж ты пропадал, чертенок? — встретил Михалыч Белого. — И кого это ты с собой привел?
Белый прыгал вокруг Михалыча, лизал ему руки, а медвежонок стоял у склада и недоуменно смотрел на эту встречу. Вытянув морду, он некоторое время сопел, принюхивался, потом присел и помочился. Белый подбежал к нему, как бы подбадривая, приглашая подойти к Михалычу поближе.
— Совсем несмышленыш, даже человека не боится, — вслух сказал Михалыч, разглядывая нового гостя. — Наверно, мать потерял и потянулся за Белым. Но как они свиделись?
Так и осталось для Михалыча загадкой, где так долго пропадал Белый и каким образом нашел себе необычного друга.
Черный, как назвал медвежонка Михалыч, оказался доверчивым, с веселым нравом. Оставив метки вокруг склада и дома Михалыча, он застолбил собственную территорию и стал на ней обживаться: в малиннике вдоль забора собирал опавшие ягоды, в кустарнике за складом откапывал коренья. А под старой яблоней устроил игровую площадку: приволок деревянные чурки и то и дело подкидывал их, неуклюже заваливаясь на бок, или забирался на яблоню и, уцепившись передними лапами за сук, раскачивался с осоловело-счастливым выражением на мордахе. На ночлег они с Белым забирались в ящик, благо он был большим.
По утрам Черный подолгу прислушивался к поселковым звукам: гавканью собак, мычанию коров, людским голосам, сигналам автобуса. А по вечерам, встав на задние лапы, зачарованно рассматривал освещенные окна и огни фонарей.
Однажды ребята, которые приходили поглазеть на медвежонка, конфетами заманили его на близлежащую улицу, и там на него напали собаки. К другу на выручку тут же бросился Белый. Тихий, застенчивый пес вдруг ощетинился, зарычал, заклацал зубами и разогнал своих собратьев.
С того дня, под прикрытием Белого, Черный отваживался посещать и более отдаленные улицы, но без «телохранителя» дальше дома Михалыча не ходил — побаивался чужих собак.
Михалыч получал небольшую пенсию и особой едой своих подопечных не жаловал. Поэтому Белый и Черный изредка подходили к столовой и усаживались около входа в ожидании подачек; осторожно заглядывали в дверь, принюхивались.